Скользя во тьме

А что до этих заморочек с грибами… Просто подойду к нему, подумал он, и скажу, что слышал от людей, как он пытается всучить им грибные дозняки. И потребую, чтобы он это прекратил. Скажу, что до меня дошла информация от кого-то сильно этим встревоженного.

Однако, подумал Арктур, это всего лишь случайные указания на тайные махинации Барриса, обнаруженные при первом же просмотре. Всего лишь образчики того, чему мне придется противостоять. Один Бог знает, что он еще провернул. У Барриса целая куча свободного времени, чтобы всюду слоняться, читать справочники, строить планы, интриги, заговоры и тому подобное… Быть может, подумал он, мне следует прямо сейчас сделать контрольную запись моего телефона и выяснить, прослушивается он или нет. У Барриса целый ящик всяких электронных приспособлений а даже «Сони», к примеру, производит и продает индукционные катушки, которые можно использовать как устройство для прослушивания телефона. Так что мой телефон наверняка прослушивается. И уже давно.

Это, подумал он, вдобавок к тому необходимому телефонному жучку, что был недавно для меня установлен.

Пока машина неслась вперед, Арктур снова принялся разглядывать чек. А что, если я сам его выписал, вдруг подумал он. Что, если его выписал Арктур? Пожалуй, я это и сделал, подумал он; злоебучий придурок Арктур сам выписал этот чек, причем явно второпях. Буквы идут под наклоном — значит, он по какой-то причине сильно спешил. И в спешке схватил не ту чековую книжку, а потом напрочь про все забыл.

Забыл, подумал он, про тот раз, когда Арктур…

Was grinsest du mir, hohler Sch"adel, her? Als dass dein Hirn, wie meines, ernst verwirret Den leichten Tag gesucht und in der Dammrung schwer, Mit Lust nach Wahrheit, jammerlich geirret. [2]

…вытряхнулся с колоссальной торчковой тусовки в Санта-Ане, где он познакомился с той невысокой блонди-ночкой со стремными зубами, длинными прямыми волосами и большой жопой но при всем при том такой энергичной и дружелюбной… Арктур тогда удолбался по самый небалуй и никак не мог завести машину. Возникали какие-то бесконечные заморочки — той ночью было проглочено, вколото и вынюхано страшное количество наркоты, и все это продолжалось почти до рассвета. Столько Вещества С — и очень «примо». Очень-очень «примо». Его любимого.

2

Ты, голый череп посреди жилья! На что ты намекаешь, зубы скаля? Что твой владелец, некогда, как я, Искавший радости, блуждал в печали? (Гёте, «Фауст», пер. Б. Пастернака)

Подаваясь вперед, он сказал водителю:

— Остановите у той заправки. Я там слезу. Расплатившись с водителем и выбравшись из машины,

Арктур вошел в телефон-автомат, посмотрел в записной книжке номер слесаря и позвонил. Ответила пожилая дама.

— «Замочных дел мастер Энгельсон» слушает…

— Это опять мистер Арктур. Извините, что беспокою. Какой адрес записан у вас для звонка — служебного звонка, по которому был выписан мой чек?

— Позвольте я посмотрю. Минутку, мистер Арктур. — Стук телефонной трубки.

Далекий и глухой мужской голос:

— Кто это? Арктур?

— Да, Карл. Пожалуйста, помолчи. Он только что заходил…

— Дай-ка я с ним поговорю. Пауза. Затем снова пожилая дама:

— Так. Вот у меня этот адрес, мистер Арктур. — И она зачитала его домашний адрес.

— Именно туда вызвали вашего брата? Сделать ключ?

— Минутку. Карл, ты помнишь, куда ты ездил, чтобы сделать ключ для мистера Арктура?

Далекий мужской голос рявкнул:

— На Кателлу.

— Не к нему домой?

— На Кателлу!

— Куда-то на Кателлу, мистер Арктур. В Анахайме. Нет, подождите… Карл говорит, это в Санта-Ане, на Мейне. А что…

— Спасибо, — пробормотал он и повесил трубку. Сан-та-Ана. Мейн. Именно там и была та блядская торчковая тусовка. Той ночью я, наверное, сдал полиции штук тридцать имен и столько же номерных знаков. Тусовка была не простая. Из Мексики тогда прибыла большая партия; покупатели ее разбирали и, как это обычно у них водится, тут же пробовали. Половина из них теперь, надо полагать, уже арестована специально подосланными для перекупки агентами… Черт возьми, подумал Арктур, ту ночь я до сих пор помню — вернее, помню, что помню. И никогда не вспомню как надо.

Впрочем, Барриса это все равно не оправдывало. Он злонамеренно выдал себя в том телефонном разговоре за Арктура. Правда, теперь получалось, что он все изобрел на ходу — сымпровизировал. Блин, подумал он, наверное, Баррис был тем вечером сильно удолбан и просто сделал то, что делает большинство мудаков, когда они удолбаны. Типа упоения происходящим. Чек точно выписал Арктур; Баррису просто случилось взять трубку. И своими палеными мозгами прикинуть, что это клевый прикол. Обычная безответственность — и не более.

Вдобавок, рассуждал он, снова вызывая по телефону-автомату такси, Арктур уже долгое время не был способен уладить проблему с этим чеком. Чья же тут вина? Снова достав чек, он посмотрел на дату. Блин, уже полтора месяца прошло! И я тут еще болтаю про безответственность! Да за такое Арктура давно могли бы свинтить и пристроить на нары — слава Богу, что этот психованный Карл так и не сходил к окружному прокурору. Наверное, это любезная пожилая сестра его удержала.

Арктуру, решил он, лучше бы покрепче за свою жопу держаться; он сам сделал несколько пакостей, про которые я до сих пор понятия не имел. Баррис тут не единственный — а быть может, даже и не главный. Во-первых, по-прежнему остается неясной причина острой и напряженной злобы, испытываемой Баррисом к Арктуру; без причины человек так всерьез и надолго не намыливается подпаливать своему ближнему задницу. И ведь Баррис не пытается нагадить кому-то еще — скажем, Лакману, Чарльзу Фреку или Донне Готорн. Баррис больше всех прочих способствовал отправке Джерри Фабина в федеральную клинику, и он добр ко всем животным в доме.

Как-то раз Арктур собирался отправить одну из собак — черт, как же ее звали, ту черненькую, Полли или еще как-то? — к ветеринарам, чтобы ее усыпили. Ее просто невозможно было ни к чему приучить. И Баррис тогда провел с Полли многие часы, даже сутки, нежно ее дрессируя, разговаривая с ней, пока она не успокоилась и чему надо не обучилась, так что ее не пришлось приканчивать. Питай Баррис черную злобу ко всему, что шевелится, он нипочем бы временами не был способен на такую доброту.

— Такси слушает, — откликнулся телефон.

Он дал адрес бензозаправки.

И если слесарь Карл распознал в Арктуре тяжелого торчка, размышлял он, мрачно слоняясь в ожидании такси, то здесь не вина Барриса. Когда Карл подкатил на своем пикапчике в 5 утра, чтобы сделать ключ для арктуровского «олдса», Арктур, надо полагать, расхаживал по тротуарам из клубничного желе, взбирался по отвесным стенам, отбивался от рыбьих глаз, мохнатых медуз и прочих глючных тварей. А где-то поблизости как пить дать маячил метровый контрактник на тележке. Тогда-то Карл и сделал свои выводы. Пока слесарь выпиливал новый ключ, Арктур, наверное, плавал вверх-вниз, как мыльный пузырь, стоял на голове без помощи рук и говорил ушами. Неудивительно, что Карла это никак не порадовало.

Возможно даже, размышлял он, что Баррис пытается прикрыть нарастающую неадекватность Арктура. Ведь Арктур даже свою машину уже не в состоянии содержать. Он выкидывает коленца — правда, не намеренно, а просто потому что его блядские мозги загажены наркотой. Хотя, если уж на то пошло, это еще хуже. Баррис делает, что получается, — так, по крайней мере, можно предполагать. Но его мозги тоже загажены. У них у всех…

Dem W"urme gleich’ ich, der den Staub durchw"uhlt, Den, wie er sich im Staube n"ahrend lebt, Des Wandrers Tritt vemichtet und begrabt. [3]

3

Я червь слепой я пасынок природы. Который пыль глотает пред собой И гибнет под стопою пешехода. (Гёте, «Фауст», пер. Б. Пастернака)