Скользящие души, или Сказки Шварцвальда

В кармане Маши тихо завибрировал мобильник. Она поспешно вышла в предбанник и нажала отбой. Но Виктория уже проснулась.

— Мария Сергеевна, извините, проспала обход. Проходите, сейчас я вернусь.

Слово «вернусь» прозвучало обыденно, будто Вика делала привычный шаг между сном и реальностью так же легко, как между коридором клиники и собственной палатой.

Пока пациентка умывалась, Маша пыталась сосредоточиться на вопросах, которые полагалось задать намного раньше, но не хватало духу.

Посвежевшая, пахнущая дорогим тоником Виктория улыбалась. Ощущение счастья моментально передалось посетительнице, и она бодро выпрямилась в кресле.

— И давно это с вами, доктор?

Маша уже перестала удивляться факту, что Виктории не требовались вступления.

— Я ждала признания еще неделю назад, но вашему упорству можно позавидовать. Так когда все началось?

— В ту же ночь, — выдохнула Маша, понимая, что именно так общаются между собой умалишенные.

— Она приходит и молчит или уже вступила в контакт?

— Кто приходит? Вика, я никого не вижу! Точнее, вижу один и тот же изматывающий кошмар. Словно сижу в темном подвале, в который через окно, плотно заколоченное досками, проникают тонкие лучи света. Но ощущение темноты — не самое страшное. Хуже всего страх перед неизвестностью, страх перед открытой дверью, за которой притаился дьявол, вселившийся в человека. Я знаю, что доверила ему жизнь, я его боготворила, а теперь боюсь до смерти. И еще — ребенок, комочек живой плоти внизу живота, его ребенок, того темного человека за дверью. Злые люди, приходящие вслед за ним, угрожают пытками, требуют признания. Виктория, я, кажется, схожу с ума, мне никогда не виделись повторяющиеся сны!

— Ну что же, все когда-то бывает впервые. Не обижайтесь. Лучше поведайте детали видения. И поменьше эмоций, эмоции нужны для еды, а вот детали — это подсказки лично вам.

— Какие детали? Размер подвала? Время года? Не знаю. Пожалуй, единственная деталь: он все время зовет меня по имени — Анна… И просит покаяться.

И еще волосы, длинные, черные — комок, смешанный с кривыми иглами, который я, давясь, пытаюсь вытащить из своего рта, но мне это никак не удается.

Маша в недоумении взглянула на собеседницу в надежде получить ответ, но ее взгляд натолкнулся на пустое кресло. Женщина стояла в дальнем углу палаты напротив окна, подставив лицо последним лучам осеннего солнца.

— Маш, — внезапно прозвучал ее тихий голос, — он нашел меня. Сначала я испугалась, рассказала Ирине, глупая, а сейчас жду не дождусь каждого его появления. Правда, он всегда молчит, не решается приблизиться. Если бы можно было не просыпаться…

Несколько минут в палате царила абсолютная тишина. Потом Виктория вернулась, по-кошачьи грациозно потянулась и села в незаметно покинутое кресло, сложив ноги по-турецки.

— Ее имя — Анна Мария Кляйнфогель, она уроженка Шварцвальда, дочь Кристины, изгнанной из родных мест по обвинению в ворожбе. Несчастная, беременная от собственного палача женщина, казненная в канун Пасхи на городской площади в затерянной швейцарской деревне в конце восемнадцатого века.

Вы — ее далекий потомок, родившийся у ее старшей дочери Анны, которую после казни приютили и сберегли у себя добрые самаритяне, не подхватившие суеверную заразу.

Каков пасьянс, Марья Сергеевна? Зов крови! А, Маленькая Птичка?!

Виктория была в отличном настроении, она искрилась счастьем, что, как правило, бывает характерно для ухудшения состояния, нарушения стабильности.

Стараясь не думать о печальном — об ответственности врача, — Маша перешагнула порог в неведомое:

— Виктория, умоляю, скажите, что ей надо… Я не понимаю… И почему вы меня так называете?

— Давай договоримся так. Ты берешь себя в руки, слушаешь и не перебиваешь, как бы ни хотелось. Просто веришь, как верила в детстве маме, читающей сказки и обещающей, что добро победит. Веришь, как любимой учительнице, доказывающей, что в ученье свет, а неученых тьма, веришь безусловно. Или могу выхлопотать у Сергея Михайловича импортную кровать с удобным ортопедическим матрасом. Будем по-соседски ходить друг другу в гости и обмениваться призраками. Согласна? Или нет?

Дай мне возможность объясниться. Там, за порогом палаты, — твой мир, а здесь — МОЙ, и, по всей видимости, — один-ноль в пользу зеленых человечков. Твоя реальность проигрывает, трещит по швам… и молит о помощи.

Все, теперь можешь задавать вопросы, которые повторяла все утро на летучке, борясь со сном!

Совершать поспешные поступки на эмоциональном изломе, прислушиваясь лишь к невнятному внутреннему голосу, не было характерно для Марии Сергеевны Фогель.

Тем не менее спустя неделю после разговора с Викторией ее привычная размеренная жизнь оказалась перевернута с ног на голову, а зазубренные однажды правила были без оглядки нарушены. Маша изменила железным принципам — не высовываться и не грести против течения. Она сделала то, что всегда хотела, но очень боялась.

Начав с того, что, несмотря на нескрываемый скептицизм профессора Ипполитова и протесты главврача, под свою ответственность приняла решение о выписке Виктории Лазаревой и переводе ее на амбулаторное лечение. Вторым неожиданным шагом была просьба об отпуске за свой счет на ближайший месяц.

И, наконец, последний шаг — она только что закончила разговор со своей лучшей подругой, работающей в филиале крупного туристического холдинга в Цюрихе. Елена пообещала помочь с посещением затерянного в горах, забытого богом, практически неизвестного туристам маленького городка Дизентиса.

«Господи, что я творю? Куда еду?» Отголоски разума еще подавали признаки жизни. Тем не менее молодая женщина не сворачивала с пути, шла по следу из заботливо рассыпанных сестрицей Гретхен хлебных крошек. Где-то вдалеке, среди Черного Леса, спрятался пряничный домик. Все глубже и глубже забиралась она в мир любимых сказок, населенных чудовищами и волшебницами, слушая зов зачарованной дудочки из-за вековых деревьев во влажной сумеречной чаще.

«Человек часто стоит перед выбором, еще чаще он его делает неправильно, забыв об истинных желаниях, позволяет себе поблажку, надеясь, что судьба подарит ему второй шанс. Но обидчивая фортуна ускользает. И тогда кто-то третий вмешивается в извечное противостояние разума и мечты. Пускай намеком, возможно, прямым указанием, а порой насмешкой над несостоятельностью и незрелостью. И заставляет шагнуть вперед.

Если откажешься, я не вправе винить тебя или осмысливать твой поступок. Но порой линии судьбы сплетаются в замысловатый узел, разрубить который можешь лишь ты. Только ты становишься последним звеном цепочки, которая ковалась столетиями. Ты являешься ее завершением. Положись на мудрую судьбу, сделай шаг.

Первый шаг — невероятно труден. И здесь тебе никто не поможет.

Сделав его, чутко следи за ощущениями».