Скопец, сын Неба
Шрифт:
Как раз к этому времени виночерпий наполнил чаши прибывших. По традиции кто-то из них должен был произнести здравницу. Иуда поднял чашу, чтобы выпить за процветание этого дома. Он был скуп на слова и не стал произносить обычного похвального тоста. Но хозяин дома и этим был весьма польщен. Он охотно подхватил свою чашу. Все выпили.
Иоанн не помнил себя от радости и проглотил вино залпом. От его скуки и раздражения не осталось ни капли, как и вина в его чаше. Пир продолжался. Юноша пил за процветание этого дома, за его доброго хозяина, за цветущего жениха, за невесту - “запертый колодец”, за всех присутствующих.
Тот сдержано ел, пил, переговаривался с Иудой, глядел на танцующих, даже прихлопывал им в ладоши, а когда ловил на себе взгляды Иоанна, дружески ему кивал.
“Переглядываются как любовники”, - сердито думал Зеведей. Свадьба для него была испорчена. Он желал унизить, оскорбить этого плотницкого сына, выгнать прочь отсюда, но это была не его свадьба и не его город-могильник. Тогда ему захотелось вызвать Иисуса на диспут. В своем судейском умении говорить и ставить людей на место он был уверен.
Кто-то за столом упомянул Иохонана Крестителя. Слава о праведнике-нашрите, который живет в пещере за Иорданом и очищает людей от грехов водами священной реки, шла по всей Галилее. Зеведей тут же вмешался в беседу.
– Когда в Назарет пришла весть о святом отшельнике, - громко и властно заговорил он, заставив всех смолкнуть и прислушаться к нему, - мои сыновья просили меня отпустить их на Иордан, чтобы видеть своими глазами этого человека и рассказать о нем в городе. Я, конечно же, благословил их на это дело. Расскажи нам Иаков об этом человеке.
Все взоры обратились на старшего Иакова. Тот, словно птица в золотой клетке, которой пришла пора петь перед гостями, отставил блюдо и начал докладывать:
– Он одет во власяницу из верблюжьего волоса, носит кожаный пояс. Голова у него как львиная грива, которой не касался гребень, и говорит он громовым голосом, - без запинки, как затверженный урок, произнес он.
Десятки раз Иакова спрашивали об этом, и десятки раз он повторял одно и то же. Не отличаясь воображением, он просто не знал, что еще добавить к образу отшельника.
– Он смотрит и как будто не видит, - неуверенно добавил Иоанн, которому давно надоело слушать одну и ту же историю.
– Что это значит? - сердито спросил Зеведей. Младший сын невольно раздражал его.
– Ты хочешь сказать, что он слепой?
– Не слепой. Его глаза словно обращены внутрь. И они у него все время слезились.
– Глаза внутрь! Как такое возможно? Что за выдумки? Иаков продолжай.
– Много людей приходило к нему, - покорно запел Иаков.
– Особенно из Иудеи. А он говорил всем: “Покайтесь, ибо приблизилось к вам Царство Небесное. Судный день идет, когда с каждого спросит Господь за грехи его. Не спасут человека все сокровища его, ни царский престол, ни священные ризы”. Громовым голосом говорил Иохонан. И люди опускались перед ним на колени и славили Бога. А он их вел в Иордан и опускал в воду. И благословлял именем Господа.
– А кем он себя называл? - продолжал опрос судья.
– Он сказал: я не пророк, но за мной идет тот, кто выше меня.
– Он предтеча Мессии, - тихо вставил Иоанн. -
Мессия должен скоро придти.– Мы знаем о Мессии, - раздраженно оборвал его отец.
– Неизвестно, когда придет Мессия и откуда. Но он должен быть из царского рода Давида.
– Пришествие Мессии ознаменуется великими чудесами, - добавил хозяин дома.- Но их пока не было.
– Их нужно видеть, - не унимался юноша.
– Кажется, мой сын считает, - с усмешкой произнес Зеведей, все дальше отталкивая то себя Иоанна, - что чудеса не очевидны для всех, но их могут видеть только избранные. Что же это за чудеса, которые недоступны народу?
– Их видели пророки, но не видели другие, - упрямо и открыто перечил Иоанн отцу. - Чуда нужно желать, чтобы увидеть его.
– Ты тоже так думаешь? - неожиданно и грубо обратился судья к Иисусу.
– Да, - коротко ответил тот и ободряюще улыбнулся Иоанну.
Это еще более озлило Зеведея. Если он публично укоряет своего сына, то потому что тот сам виноват. Но это - его сын, его собственность, и никто не смеет вставать между ними.
– Это почему же? Объясни! - потребовал он, будто проводил расследование.
– Люди слепы.
– Значит, мы все здесь слепые?
– Это ты сказал.
– А ты что скажешь? - в ярости выдохнул Зеведей.
Иисус пожал плечами. Он не хотел спорить, он даже не желал говорить с Зеведеем и не скрывал этого. Его холодная самоуверенность бесила судью, и он, сознавая это, сам ставил себя в проигрышное положение, но не мог остановиться. Он хотел сражаться, а противник им пренебрегал. Приличные люди так не поступают.
– Имей смелость, скажи, - вызывал его Зеведей.
– Судья, я вас не беспокою. Не беспокойте и вы меня.
Но Зеведей не мог уняться.
– Кто же, по-твоему, зрячий? Скажи нам Иисус, сын Иосифа! Уверен, себя ты считаешь зрячим. Уж не тот ли зрячий, кто не почитает отца и мать своих?
Уже хозяин дома посматривал на него с удивлением, а Иоанн, у которого от волнения пересохло в горле, глотал вино, сам того не замечая. Ожесточенный спор отца с возлюбленным учителем терзал его сердце. Всем было понятно, что судья сводит личные счеты.
– Друг мой, мы на свадьбе, - попробовал напомнить ему хозяин дома.
– Пусть ответит! - судья впился глазами в противника.
Понимая, что его не оставят в покое, Иисус ответил:
– Зрячим человека делает истина.
– И что есть истина?
– Истина?
– Именно, истина.
– Истина - это другое имя свободы. Если твоя истина ни от чего тебя не освобождает, то это еще одна человеческая ложь, - произнося это, Иисус смотрел на Иоанна, будто говорил для него.
– Истина должна освобождать от человеческого.
– Освобождать от человеческого? Делать его зверем?
– Для этого человеку не нужно утруждаться, - иронично ответил Иисус. - Небо свободно от человеческого. Я говорю о приближении к Небу, а не к земле, на которой человек стоит обеими ногами.
“Нет,- понял Зеведей и немного успокоился, - этот человек не обладает властью. Люди с властью не говорят так безответственно. Иисус - не политик, он очередной болтун, лжепророк, каких полно в Израиле. Сын Неба, который освобождает от человеческого? Это было бы смешным, если бы не было кощунственным”.