Скопец, сын Неба
Шрифт:
– Мой отец - иудей из Эшкола, там самое лучшее вино в Израиле, а мать - гречанка из Декаполиса. Я был обрезан по Закону и воспитан в иудейской традиции. Но моей матери не нравилось жить в Эшколе, а родне отца не нравилась моя мать. Они расстались. Мать вернулась в Декаполис, отец женился на иудейке. Я жил то с одним, то другим из моих родителей. Греки считали меня иудеем, иудеи - греком. В конце концов, родственники матери помогли мне выкупить это место у прежнего сборщика пошлин. Я не в восторге от него, но что мне остается? Я чувствую себя иудеем, но меня здесь не принимают. Меня, конечно, допускают в синагогу, но не приглашают в свои дома. Для них я - грек. Я вижу в вас людей ученых и рад принимать
– Вполне. Благодарю, Левий, - отвечает тот. - Думаю, мы погостим у тебя.
– И вопросительно смотрит на Иисуса.
– Спешить нам некуда, - соглашается Иисус.
– Этот дом велик для меня, - словно извиняется Матфей. - Вам понравилось вино? Оно с приморских виноградников. А теперь попробуйте это местное. Не эшкольское, конечно, но есть свой аромат. Чувствуется воздух Галилейских гор.
Иисус с улыбкой принимает чашу и пробует вино.
– Не правда ли?- вопрошает мытарь.
– Да. Но я не знаток вин.
– О, вовсе не нужно быть знатоком! Нужно лишь иметь хороший вкус. Я, уверен, он у вас есть, - льстит он так простодушно, что его невозможно заподозрить в угодничестве. Просто ему нравятся его свободомыслящие гости.
– Попробуйте, господин, этот крестец барашка с пряностями и медом, - почти просит он Иуду.
И тот покорно пробует.
– Вот птица с орехами. Очень нежная. Вы едите такое? - обращается он к Иисусу.
И тот кивает головой.
– А это пасхальный харосет. Я кладу больше инжира и меньше яблок, чтобы харосет был слаще. Думаю, юноша, вы его любите. Поешьте, - убеждает он Иоанна.
И тот не смеет отказаться.
Все трое очарованы искренним радушием и хорошими манерами Левия Матфея. Он держится так, будто гости оказывают ему услугу, остановившись в его доме и поедая его обед, а не он - им. Последним сдается Иоанн. Мытарь - хороший человек.
А Матфей весь вечер угощает их разнообразными кушаньями и спрашивает их мнение о кулинарных качествах пищи. Отверженный местным обществом, при хорошем доходе, но лишенный родных и друзей, на кого нужно тратить время и деньги, он постепенно превратился в одинокого гурмана. Весь свой досуг он проводит на кухне и радуется жизни за столом. До сих пор ему не хватало ценителей. Теперь они у него появились.
– Завтра, господин,- обращается он к Иуде, - я куплю в Капернауме вам свежего воска для ноги.
– Завтра? - удивляется Иоанн.
– В греческом квартале. Там не соблюдают субботу. Вы не возражаете?
– Не думаю, что Господь будет против моего лечения, - отвечает Иуда.
– Так ли, учитель? - вопрошает тут же Иоанн.
– Если суббота, как говорят фарисеи, предназначена для очищения человека, то очищение - для души, не для тела. Можно пролежать бревном сутки, ничего не изменив в себе. Ессеи в Кумране так и делают. Они даже не справляют нужду в этот день.
– Неужели это так?
– фыркает юноша.
– Я бывал в кумранской общине, но мне не понадобился год испытаний, чтобы уйти оттуда. Закон можно превратить в бессмыслицу, если следовать букве Закона, а не его духу. Я знаю, что скажут книжники и фарисеи. Закон держится именно на букве, а не на душе. Если всякий будет толковать Закон по-своему, от него ничего не останется. Что ж, значит, я против всех Законов. И разве я не прав? Закону - тысяча лет. Но мир остался тем, чем был. Закон его не изменил. Разве он стал Царством Божьим, где все стали богами, освободившись от своего человеческого? Как сказано в псалме у Давида: И встал Бог среди богов. О, если бы это было так! Иудейская суббота - день лицемерия! Где мысли человека, пока
он лежит бревном? Разве они лежат рядом с ним? Мысли же превыше поступков. Посмотревший на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с ней в сердце своем, ненавидящий ближнего своего уже убийца, а солгавший себе солгал во всеуслышание. Как не думать об обезьяне с красной мордой? Чем больше ты стараешься не думать о ней, тем дольше она остается с тобой. Как не думать о грехе? Нужно забыть грех! Нужно освободиться от человеческого! Поэтому Исайя говорит, что суббота для добрых дел, за которыми добрые мысли. Развяжи узы неправды, разбей ярмо мести. Вот в чем смысл субботы, Иоанн, - стать чище. Хоть немного освободиться от человеческого. Копи только такие субботы, мальчик мой. И пусть каждый день будет у тебя субботой.– Как мудро сказано, - восхищенно произносит Матфей. - Не бороться с грехом, но забыть его и освободиться. Поистине, вы - учитель. Могу ли я тоже называть вас так?
– Можешь, - спокойно произносит Иисус.- Вот только у меня нет учеников.
При этих словах Иоанну хочется воскликнуть: “А кто же я?”
– Слушающий меня - еще не ученик мне. Идущий со мною - уже не ученик мне, но брат мой по дороге в Царство Небесное.
– В Царство Небесное? - с сомнением спрашивает мытарь, не привыкший еще и своеобразной речи Иисуса, полной пафоса и аллегорий.
– Да, Матфей. Ведь мы идем в Царство Небесное.
– Идете в Царство Небесное?
Уж не шутит ли этот человек? Матфей скептически всматривается в его лицо с каким-то особенным выражением глаз, и ему кажется, что в них есть что-то безумное. Человек с такими глазами ходит по краю какой-то пропасти, в которую он готов прыгнуть.
– Идете в Царство Небесное? Такое не часто услышишь. А я в своей жизни слышал всякое. Простите, господин, - он тянет время и уже не пытается называть Иисуса учителем, - Царство Небесное. А где же оно, если позволительно мне спросить об этом?
– Внутри тебя.
И опять он не может побороть свой скепсис и подозрение, что говорит с безумным.
– Внутри меня? Тут нужно подумать…
Уж не напрасно ли он впустил этих людей в свой дом? Что у них на уме?
– Я понимаю, господин, что наш разговор перешел в область, где слова становятся очень многозначительными. Мне нужно подумать.
– Конечно, Матфей. Я отвечу на твои вопросы, когда ты их обдумаешь.
– Выпейте еще вина, господин.
Матфей оглядывает спутников Иисуса с легким испугом. Он ведь ничего не знает об этих людях с большой дороги. Вокруг ночь. И он наедине с ними. Он начинает сожалеть о своем радушии и пытается разглядеть в гостях что-то, чего ранее не заметил. Нет, они не похожи на разбойников. Иуда удовлетворенно потирает свою ногу и прихлебывает вино. А Иоанн не скрывает своего торжествующего вида. На его лице написано: “А ты думал, мы - простые бродяги? Нет, мытарь, мы идем не куда-нибудь, а в Царство Небесное!”
Матфей - не храбрец. Робость сразу же сковывает его ум, делая глупым и жалким. Он знает в себе эту слабость, но как только она отступает, к нему возвращается живое мышление. Миролюбивый вид гостей успокаивает его.
– Вот не думал, что Царство Небесное может находиться в бедном еврее - полукровке, - пытается иронизировать он, чтобы вернуть себе ум и присутствие духа.
Ласковая улыбка Иисуса делает Матфея опять Матфеем.
– Признаться, - продолжает он, - до сих пор я думал, что Царство Небесное не является вещью, которая может где-то находиться, и не является местом, куда можно идти. Можно лишь ждать пришествия Мессии из рода Давида, который установит царство справедливости на земле. Полагаю, вы не об этом царстве говорите?