Скорлупа

Утром Вадим обнаружил еще и пропажу шинели. Каптер выдал ему грязный бушлат без хлястика. В этом обличии и стоял рядовой Бут перед капитаном Самохиным. Стоял и его трясло от удивления, как это он смог пробить скорлупу безразличия, уже понемногу трансформирующуюся в безвольность, и произнести то, чего минуту назад и в мыслях не было.

– Покажи военный билет и права, - сказал Самохин, всматриваясь в осунувшееся лицо Вадима с синяком под глазом.
– Били уже здесь?

Вадим трясущимися руками расстегнул бушлат, китель и достал документы, не отвечая на вопрос. Капитан Самохин полистал страницы, остановился на фотографии Люды:

– Ждет?

– Так точно, товарищ капитан, ждет. Только вот адреса у меня сейчас нет, некуда писать.

– Глаза Вадима повлажнели, и он опустил взгляд.

– Побудь здесь.
– Капитан потянул ручку двери.

Сколько простоял, не осознал Вадим. Он был в какой-то прострации. Била нервная дрожь, а, может, и от холода, да единственная мысль: "Только бы не заболеть".

– Вот что, Длужанский, - вдруг дошло до сознания Вадима, - берешь этого бойца, дуете в хозроту, забираете там его манатки и - к нам в подразделение. Это водитель на 49-ю машину.
– Возле КУНГа капитан Самохин отдавал распоряжение длинному худому старшине с водительскими эмблемами на красных петлицах коротенькой, по колено, шинели. Повернулся к Вадиму:

– Все понял, Бут? Документы останутся у меня, а ты - в распоряжение старшины. И чтобы завтра написал письма домой, только без лишнего, ну, ты понимаешь. Длужанский, дашь ему наш адрес. Да, захватите термосы в столовую!
– И капитан Самохин, командир роты БТР сопровождения, нырнул в хмельную атмосферу застолья с ощущением исполненного долга.

События развивались настолько стремительно, что Вадиму Буту оставалось лишь превратиться в безмолвную машину, выполняющую команды. Ни раздумывать, ни анализировать, поддаваться сомнениям, не было ни времени, ни сил. "Все, что не делается, - к лучшему". Эта, уже даже банальная, истина давала какое-то ощущение тверди в бурлящем потоке перемен. Не переставал он удивляться только, где в тот зябкий вечер нашел силы ПОПРОСИТЬ. Вадим не знал, куда уведет его это ответвление на развилке Судьбы, у него не было привычной успокоенности от принятого решения, а было ощущение, что это "ВОЗЬМИТЕ МЕНЯ" произнес не он. А если бы не произнес? Прощальный тускнеющий взгляд Валентина Обихода навсегда останется в памяти Бута, как возможная альтернатива этой его детской просьбе: "ВОЗЬМИТЕ МЕНЯ".

Он увидел Обихода на посудомойке, куда занес пустые термосы. Длужанский тем временем объяснил Круглику ситуацию. Поросячьи глазки того забегали удивленно. Стал звонить куда-то, и у Вадима и Валентином было несколько минут.

– Меня забирают водителем на БТР, Валик!
– Радость от неожиданной перемены уже пробила оболочку пофигизма, но вдруг появилось ощущение какой-то вины перед тем, с кем делил переживания последних недель.

– Как? А я?
– В глазах Валентина Обихода тина безнадеги затянула проблеск радостного удивления.

Это все, что успели они сказать друг другу. Этот взгляд друга и ощущение собственной вины так и понесет Вадим Бут по жизни.

– Бут! А ну бегом марш отсюда!
– Визжание сержанта Круглика вернуло жестокую реальность.- А ты, Обиход, нырнул в мойку! Что, все перемыл? Чистота везде? Сдохнешь у меня здесь, гнида!

Вадим Бут и Валентин Обиход так больше и не увиделись. Два нормальных советских парня, в силу разных причин и случайностей отторгнутые армией. А, может, это они ее отторгли - армию эту? Отторгли ее настоящую - такую непохожую на ту, что в телевизионной программе "Служу Советскому Союзу". Много потом будет размышлять об этом рядовой запаса Вадим Бут.

Уже на другой день в частях и подразделениях был зачитан приказ об "оказании интернациональной помощи" Афганистану "по просьбе" и т.д., и на рассвете следующего дня первая колонна бронетехники 40-й армии втянулась на понтонный мост через Амударью. Колесный бронетранспортер с номером 049 вел бывший пограничник, а ныне водитель отдельной роты сопровождения 240-го саперного батальона, рядовой Бут.

Накануне, после объявления приказа, весь день прошел в погрузке снаряжения и боеприпасов, проверке готовности техники и инструктажах. Машина с номером 049, видно, была на консервации, так как пробега практически не имела и выглядела, как только что из завода. БТРы сопровождения, шедшие без стрелков, была дана команда загрузить минами, чего катить порожняком. Вот на этом трехкилометровом отрезке до склада боеприпасов капитан Самохин и проверил водительские навыки рядового Бута. Остался вполне доволен.

Все боевое отделение бронетранспортера, вплоть до сидений водителя и командира, забили ящиками с минами, так что башенный крупнокалиберный пулемет КПВТ даже не расчехляли - не подобраться к нему.

"Не боись, Бут! Зачем нам пулемет?
– успокаивал Самохин озабоченного Бута, - наше дело вперед и вперед, пусть пехтура отстреливается. Ты, знай, дави на железку и не останавливайся, ни в коем случае не останавливайся. Заруби это на носу. Если перед тобой остановился грузовик, сбрасывай с дороги и вперед, вперед. В этом спасение, иначе сожгут всю колонну к чертовой матери. А что мины за спиной - тоже плюс. Никакой боли, испаримся в секунду, если чем-то крепким приложат. Так что, вперед и вперед, боец, уразумел?
– И похлопал с улыбкой по плечу.
– Я у тебя старший машины, не боись!"

Вадим и не думал ни про какую стрельбу. "Возможно ли это в мирное время? Это как 300-километровый марш после доподготовки, или как учения. Какая стрельба?" Он был больше озабочен, как бы не подвести командира, оказавшему ему доверие, и был рад, что старшим машины у него именно капитан Самохин, а не кто-то из сержантов.

– Письмо домой написал?
– вдруг спросил Самохин.

– Никак нет, товарищ капитан, не успел, - виновато пробубнил Вадим.

– Вот тебе бумага, вот ручка, вот конверт. - Капитан раскрыл полевую сумку.
– Прибываем в подразделение, даю тебе час на письма, так и доложишь Длужанскому, ясно? Давай, заводи!

Капитан Самохин хорошо помнил, как в 68-м, во время рейда через Карпаты на Прагу, только через три недели сумел отослать весточку матери, невесты тогда у него еще не было. И здесь тоже уходили в неизвестность. Пусть напишет паренек, пусть будут спокойны и родные, и девчушка эта, что на фото, и пусть ждут. "Военный билет и права надо отдать ему, - подумал, - в канцелярии уже оформили, наверное".

– И хлястик на бушлат пришей, что ты такой замызганный, - говорил уже в ларингофон бортовой связи. Двигатели выли надсадно, с трудом проворачивая колеса бронетранспортера в густой липкой грязи.

– Это мне каптер в хозроте выдал, когда шинель сперли. У меня классная шинель была, товарищ капитан. Я пришью.

"Армия, мать вашу!
– зло сплюнул Самохин и кисло улыбнулся про себя.
– А собрались нести цивилизацию в средневековье. Ну, а вдруг воевать там придется? Да ведь загнивает же все!"

Когда в Праге поутихло (союзники по Варшавскому Договору подсобили придушить), дивизия возвратилась назад в Прикарпатье. Все постарались побыстрее забыть пережитое - и страна, и те, кто усмирял. "Приказ выполнял", - оправдывал и успокаивал себя лейтенант Самохин, а на душе было гадко.