Скрепы нового мира

... За размышлением о природе денег я не забывал про растопку нашей чудо-печки.***** В двадцать первом веке такие агрегаты называют буржуйками длительного горения и втихую, сторожась рейдов пожарнадзора, продают на оптовках. В Москве 30-х годов ничего похожего мне найти не удалось, хотя сама по себе конструкция необычайно примитивна. Последнее легко понять по цене: заводской слесарь справился с халтурой за три бутылки казенки, материалы с доставкой обошлись в червонец серебром.

Основа - толстобрюхий ацетиленовый баллон со срезанной верхушкой, чуть меньше метра в высоту, в диаметре сантиметров сорок. Внутри - главный и единственный секрет, подвижный поршень. Он делит топку на две части; внизу под ним горят дрова, над ним - догорают пиролизные газы. Воздух поступает сверху через трубу, которая заодно служит штоком для поршня. По мере выгорания топлива, очаг горения неторопливо ползет вниз. Одной загрузки с запасом хватает на целый день. КПД - заметно выше среднебуржуечного. Золы практически нет, вытряхивать остатки приходится не чаще, чем раз в две недели. Но самое важное достоинство в условиях пораженного кризисом индустриального города - вместо дров можно использовать любой горючий мусор. Как правило - условно бесплатный, то есть честно скоммунизженный с "родного" завода.

Минус один - процесс запуска выходит уж больно мешкотный. Нельзя просто так взять и свалить в топку старые, пропитанные маслом трансформаторные обмотки, отходы тарного цеха и кипу непроданных газет. Приходится чередовать слои, по возможности перемешивая их друг с другом. Ведь печь в спальне вообще штука опасная, а кустарная, да еще длительного горения - опасна втройне. Попадется в небрежной укладке насквозь пропитанная водой чурка, остановит поршень, как результат - обратная тяга и полная комната дыма. Это в лучшем случае, в худшем - можно серьезно, а то и до смерти, угореть.

Огонь ровно загудел в трубе минут через двадцать.

– Ну вот, теперь можно и... бодро начал я, но обернувшись, враз осекся.

Александра спала, свернувшись клубочком под пуховым одеялом. Тазик с ледяной водой оставлен на видном месте, рядом расплывшееся в брусок шоколадного цвета мыло. Бессловесный намек на нелегкий выбор - моржевать прямо сейчас, или подождать часик, пока прогреется комната.

Выбрал первое. Надо успеть получше выспаться, и непременно, на зависть соседям, "доделать" с утра то, что мы не успели сегодня. Следующую пару дней будет не до любви - завтра вечером, сразу после работы, мы едем в Ленинград за спрятанным пять лет назад паспортом 21-го века. Не потому, что он нам позарез понадобился - просто я боюсь, что фантастический документ случайно найдет кто-то другой.

\\\*Роль частного торговца в снабжении населения в те годы была огромна: из 551,6 тыс. предприятий розничной торговли, работавших в 1927 г., на долю частника приходилось 410,7 тыс.
– около 75%.\\\

\\\**Урожай 1930 года и правда был рекордным - по годам, в млн. тонн: 1928 -72,3; 1929 - 71,7 1930 - 83,5; 1931 -69,5; 1932 - 50,1.\\\

\\\***В реальной истории имел место обратный процесс: в 1929-1931 гг. из рядов ВКП(б) исключили около 250 тыс. человек, значительную часть - за принадлежность к "правому уклону".\\\

\\\****Хождение "совзнаков" продолжалось пять лет, с 1919 по 1924 годы. Если не учитывать две деноминации, то совзначный рубль обесценился за это время в 50 миллиардов раз.\\\

\\\*****За основу конструкции взят котел "Бубафоня". Как ни странно, но устройства подобного типа появились только в конце 20-го века.\\\

* * *

Привокзальная рюмочная уравнивает граждан не хуже бани. В едком махорочном дыме мерно колеблются крепкие кепки рабочих. Испуганные интеллигентские шляпы жмутся к задорным каракулевым пирожкам мелкоранговых совбуров. В бурую массу сливаются сочащиеся клочьями ваты телогрейки, вытертый дореволюционный рубчик, новый английский драп. Все как один запивают собственный пайковый хлеб торопливым белесым самогоном. Отдельно тут подают только жидкий чай и отвратительные, изготовленные из соевых бобов с сахарином сладости; каждый недовешенный фунт этого добра стоит дневного заработка.

Живительная волна второй версии НЭПа не успела докатиться до массового общепита, кое-как возродились лишь первоклассные космополитические рестораны. То есть "Метрополь" вполне доступен и как всегда великолепен, говорят, нежная молодая стерлядь вновь заполнила стоящий прямо в центре зала бассейн. По вечерам там играет джаз Уитерса, в составе которого знаменитый на весь мир нью-орлеанский саксофонист Сидней Беше и какая-то негритянская певичка. "Националь" пытается взять свое трубачом Скоморовским и любимым уголовной шпаной Утесовым. "Прага", что на Арбате, традиционно нажимает на роскошные перфомансы с цыганами и блины с расстегаями.* Есть одна лишь досадная мелочь - везде за ужин придется платить золотом. Столько серебра в кармане не унести.

Все как было, только дороже.

За длинный, липки от грязи стол забегаловки садятся ценители иного: тут по крайней мере дешево, тепло и даже слегка культурно. Вот сосед слева уткнул пропитый багровый нос в подстеленную на манер скатерки "Вечерку", вслух и по складам вычитывает трешь из криминальных сводок:

– В Пугачеве арестованы две женщины-людоедки из села Каменки, которые съели два детских трупа и умершую хозяйку избы. Кроме того, людоедки зарезали двух старух, зашедших к ним переночевать...

Расхожая страшилка, выжатая журналистом из базарного слуха, реальные случаи людожорства чекисты прячут за семью замками. Однако истина в рюмочной никого не интересует. Тут всегда кто-то неправ.

– Брешут окаянные!
– анорексичный очкарик напротив перекрыл фальцетом гудение толпы. Спешно вбитый в глотку самогон потек по козлячьей интеллигентской бородке.

– Неужели?!
– быстро вставил я в надежде приглушить чужую склоку.

– Ты че?!
– непритворно удивился багровоносый.
– Газете чтоль не веришь?!

– Отчего не верю?
– деланно нахмурился я.
– Верю, еще как верю! Однако есть, товарищ, такая штука как релятивизм. Проявляется он исключительно на внешних электронных слоях трансурановых элементов...

– Врут! Все врут кляты жиды!
– некстати впряглась в топик буклированная жизнью старушенция.

– Обкурантка!
– подорвался любимым словом Бухарина мокробородый очкарик.

– Пропала слободка, - тяжело вздохнула Александра.

– Это что ж такое выходит по вашему? И в газетах жиды врут?!
– перескочил на понятную тему любитель прессы.
– Так тут вот еще есть: центpотекстиль предложил отпустить нитки в хлебные районы при условии пуд хлеба за катушку ниток...

Зря он, кого волнуют мелкоты? Дело дошло до сокровенного!

– Жиды да большевики, все одна сатана!

– Старая, ты на себя-то хоть глянь в зеркало!

– Заткнитесь, товарищ!

– Кто тут расхрундубачился?!

– А вот те кукишь! Мы русский народ!

– Христопродавцам не место...

– На все воля Божья, - Александра на всякий случай примирительно положила свою руку поверх моей.

– Ох, доиграется чертов капитан с огнем, - проворчал я тихо, в сторону от стремительно раскручивающейся на пустом месте перепалки.

– Поглупели ларионовки, - охотно согласилась моя девушка.
– Какую ни возьмешь, все гнусь да грязь.

– Не говори! Как с ума спрыгнули... фронтовички-галлиполийцы!

Ведь реально обидно! Эти самые ларионовки, суть сбрасываемые с воздушных шаров листовки, валятся из-за западной границы на поля и леса СССР аж до Смоленска, Брянска и Новгорода именно по моей подсказке. Знал бы результат - в жизни за один стол с Ларионовым не сел.

Увы, судьба распорядилась иначе. Мы познакомились совершенно случайно, в Хельсинки, вскоре после моего побега из соловецкого концлагеря. В ту наивную пору я еще надеялся найти силу, способную использовать знание будущего для избавление родины от ужасов голода, войны и репрессий. Бравый капитан РОВС, офицер могущественной белогвардейской организации, объединяющей по штабным реляциям сотни тысяч бойцов, тогда казался чуть ли не идеальным кандидатом в друзья и союзники. Мы поговорили, славно выпили, а вот близких отношений, к счастью, не сложилось. Побоялся я ему доверить тайну послезнания, и как видно, не зря. Однако несколько популярных в будущем** способов пропаганды подсказать успел.