Скрипка дьявола

Песня близилась к концу, и итальянец задержался на минуту, чтобы посмотреть на реакцию прохожих. Удостоятся ли юные исполнители заслуженной овации?

Несколько секунд спустя он убедился в том, что их приветствовали не только бурными аплодисментами, но и криками «браво!» и «бис!», на что мальчишки отвечали торжественными поклонами, словно были профессионалами, благодарившими уважаемую публику с просцениума Карнеги-холла.

Случайные зрители подождали еще несколько секунд, не продолжится ли выступление, но, увидев, что мальчики ослабили смычки и убрали инструменты, продолжали свой путь, предварительно освободив карманы от монет, нашедших приют внутри футляра.

И тут Рескальо понял, что скрипач, игравший мелодию, — это Грегорио Пердомо, сын инспектора, пытавшегося раскрыть убийство его невесты.

— Эй, ты меня помнишь? — спросил итальянец.

Им представилась возможность познакомиться в кафе «Интермеццо», рядом с Национальным концертным залом, в день убийства Ане Ларрасабаль.

По ответной улыбке мальчика стало ясно, что тот его вспомнил.

— Ну конечно, ты жених Ане! Но я не помню, как тебя зовут.

— Андреа. У вас в Испании вошло в моду называть так девочек. Люди считают, что это женское имя, из-за того что оно кончается на «а». Но в Италии, если ты вдруг вздумаешь назвать девочку Андреа, священник умрет от смеха, как если бы ты решил назвать мальчика Исабель просто потому, что это имя кончается на «эль», как Мигель или Габриель.

— Я этого не знал, — весело ответил Грегорио. — А это Начо, — прибавил он, поворачиваясь к своему аккомпаниатору. — Он учится в том же скрипичном классе, что и я.

Виолончелист обменялся с ним крепким рукопожатием.

— Очень рад, Начо. То немногое, что я успел услышать из вашей игры, мне очень понравилось. Где вы нашли эту аранжировку?

— Какую аранжировку? Мы играем на слух, — гордо ответил Грегорио.

— Серьезно? — Рескальо не мог скрыть изумления и восхищения этими молокососами. — Тогда вы еще больше достойны уважения!

Услышав дифирамбы из уст профессионального музыканта, мальчишки напыжились от гордости и слегка потупились, как будто их смутила неприкрытая похвала. Затем Начо, посмотрев на часы, сказал приятелю:

— Ладно, мне пора идти, у меня на мобильнике уже три сообщения от моей старушки, и, если я вскоре не появлюсь, она меня убьет.

Не успел он отойти, как Грегорио его окликнул:

— Погоди! А как же деньги?

Начо остановился, но, так как дележ финансов потребовал бы дополнительной задержки, предпочел продолжить путь:

— Отдашь завтра! Но смотри у меня, я знаю, сколько там!

Рескальо присел на корточки, чтобы помочь мальчугану побыстрее убрать заработанное за день в одно из отделений скрипичного футляра, а затем спросил:

— Ты тоже спешишь?

— Нет, мой отец в командировке, и я могу делать все, что мне вздумается.

— Тогда я тебя приглашаю. Поболтаем немного о музыке. Проводишь меня до магазина? Хочу купить там канифоль. Это совсем близко от метро. Тебе понравится. Чего там только нет!

— В «Скерцандо»? Я прекрасно знаю этот магазин. Ведь я живу совсем рядом.

— Какая удача! Знаешь, это очень музыкальный район. Ты живешь не только поблизости от Королевского театра и от самого большого в городе магазина нот и музыкальных инструментов, но и от королевского дворца, где хранится потрясающая коллекция инструментов работы Страдивари. Жемчужина этой коллекции, — объяснил Рескальо, понизив голос, словно сообщал конфиденциальную информацию, — это не одна из четырех скрипок с украшениями, а виолончель тысяча семисотого года, купленная Карлом Третьим. На ней нет ни греческого орнамента, ни грифонов, но тем не менее она считается одним из лучших инструментов Страдивари в мире. И знаешь что? Я не раз мечтал выкрасть эту виолончель из королевского дворца.

34

Рескальо и мальчик вошли в гигантский магазин музыкальных инструментов, и, как всегда, оказавшись здесь, Грегорио испытал особое состояние из-за разнообразнейшего выбора музыкальных товаров, предлагаемых в «Скерцандо» любителям и профессионалам, от которого голова шла кругом. Так и хотелось вернуться сюда с огромным, как у Санта-Клауса, мешком, чтобы доверху набить его нотами, книгами и инструментами. Завораживающее действие бесчисленных витрин и прилавков магазина на покупателей объяснялось не только изобилием товаров — в «Скерцандо» можно было приобрести все, начиная с пластмассового медиатора для гитары и кончая клавесином XVII века, — но и утонченным вкусом, с каким все было расположено; хотя по своим размерам этот магазин мог сравниться с супермаркетом, его изысканную атмосферу уместнее было бы описать с помощью слова «бутик». Из динамиков лилась музыка Боккерини, и Рескальо указал на это Грегорио, отметив, как много сделал для виолончели этот итальянский композитор и исполнитель, скончавшийся в Мадриде.

Когда Рескальо заплатил за свою канифоль, Грегорио с удивлением заметил, что итальянец вдобавок купил ему комплект новых струн для скрипки.

— Но у меня нет денег, чтобы за них заплатить, — сказал, смутившись, мальчик.

— Разве я не говорил, что приглашаю тебя? Ты наверняка решил, что выпить кока-колы, верно? Эти струны — фирменное угощение от «Скерцандо» для твоего смычка, — произнес со своей меланхоличной улыбкой итальянец, — я заметил в переходе, что они очень старые. Впрочем, мой скромный бюджет это выдержит.

Благодарно кивнув, мальчик вспомнил, что каждый раз, когда приходилось покупать для скрипки новые струны — время от времени их полагается менять, иначе они порвутся на концах, — отец начинает пыхтеть, как паровой утюг, сетуя на непомерную цену, и спрашивать, нет ли более дешевых.

— Струны из нейлона или синтетического волоса годятся только для дешевых скрипок, папа. Для хорошего смычка требуется настоящий конский волос из хвоста жеребца, и только жеребца, потому что на хвост кобылы попадает моча, а мочевая кислота разъедает волос, делая его непригодным.

— Но все же это просто конский волос. Почему он так дорого стоит?

— Потому что его берут у жеребцов, живущих в холодных климатических зонах, чтобы волос был более крепким. Мой преподаватель покупает волос из Монголии.

Выйдя из магазина, они с радостью увидели, что дождь кончился. Грегорио, возможно еще опьяненный музыкальным ароматом этого места, вдруг неожиданно для самого себя предложил Рескальо на итальянском:

— Сыграем дуэтом?

— Прямо сейчас?

— Почему бы и нет?

— На улице?

— Можно у меня. Я живу в двух шагах отсюда.

Рескальо бросил взгляд на часы, чтобы придать себе веса в глазах мальчугана. Он хотел продемонстрировать, что у него сегодня много дел, хотя в действительности до десяти он был абсолютно свободен. Но даже в этом случае он предпочел немного поломаться.

— А не поздно?

— Еще нет восьми. Видишь ли, мой отец всегда говорит, что в музыке, как в теннисе, чтобы совершенствоваться, надо играть с теми, кто сильнее тебя. А я всегда играю с Начо, но он гораздо слабее, он сам так говорит.