Скрипка дьявола
Шрифт:
— А мы не потревожим твоего отца, если свалимся ему как снег на голову? — все еще колебался итальянец, который тоже полагал, что камерная музыка необходима для прогресса инструменталиста.
— Я же тебе говорил. Моего отца нет в Мадриде, я остался один дома, как тот мальчик из фильма. Но если ты думаешь, что я настолько слаб, что тебе скучно будет играть со мной…
— Хватит разговоров! — воскликнул Рескальо. — К тому же я обещаю, что дома тебя ждет сюрприз.
35
Жилище Пердомо хотя и находилось почти в самом
Если бы Рескальо не знал, что отец Грегорио инспектор полиции, он решил бы, что здесь ютится местный консьерж.
В квартире царил ужасный беспорядок: уборщица приходила всего раз в неделю, в то время как способность ее обитателей разбрасывать и пачкать все подряд была поистине безгранична.
Мальчик провел Рескальо в свою спальню. Там к одной из стен была приколота кнопками — как обычно у подростков — афиша с изображением Ане Ларрасабаль, играющей на скрипке.
Итальянец ни словом не обмолвился о покойной невесте, но, оценив тесноту помещения, сказал:
— Здесь мы не сможем играть. Тут повернуться негде! А что за бумаги валяются у тебя на полу?
— Номера школьного журнала, я привожу их в порядок. Мы выпускаем его сами, и в этом году мне достался самый интересный раздел: развлечения.
Вынув инструменты из футляров, они перешли в гостиную, где и решили устроить импровизированный концерт.
— Хочешь, я помогу тебе натянуть струны? — спросил Рескальо.
Мальчик мотнул головой.
— Дело в том, что эта скрипка не моя. Моя недавно вдребезги разбилась. На следующей неделе я должен буду вернуть ее преподавателю и не хочу, чтобы новые струны достались ему.
— Тем лучше, — сказал итальянец. — Чтобы новые струны привыкли к натяжению, требуется по меньшей мере дня два. Если мы поставим их сейчас, тебе то и дело придется останавливаться, чтобы настроить скрипку. Ограничимся тем, что срежем излишек струн, свисающих с колка. Откуда взялись все эти проволочки, болтающиеся из стороны в сторону? От небрежности. Так можно выколоть себе глаз. Ну-ка, принеси мне кусачки.
— У нас их нет. Отец одолжил их кому-то из соседей.
— В таком случае я воспользуюсь собственным инструментом.
Итальянец исчез и вскоре появился с огромными ножницами из нержавеющей стали.
— Это японские, рекомендую. Я всегда ношу их в футляре и постоянно пускаю в дело, начиная со стрижки волос и бороды и кончая обрезкой струн. — Четырьмя ловкими движениями Рескальо укоротил струны на скрипке Грегорио, которая стала походить на только что обрезанный бонсай.
— Совсем как новая! — с удовлетворением воскликнул виолончелист. — И кроме того, предлагаю тебе испробовать на твоем смычке канифоль, которой пользуюсь я. Ты сразу заметишь разницу!
Пока Грегорио натирал смычок кусочком канифоли, которую дал ему итальянец, тот развлекался, наигрывая на виолончели нехитрую мелодию, привлекшую внимание мальчика.
— Что это? Китайская музыка, да?
Итальянец ответил не сразу и, будто пытаясь разжечь любопытство Грегорио, продолжал молча скользить пальцами
по грифу. Наконец он произнес:— Японская. Пьеса называется «Сакура». Это очень древняя мелодия. Я выучил ее в Осаке, когда был маленький. Тебе нравится?
— Да. Хотя она немного грустная.
— Вообще-то она не должна быть грустной, потому что это песня о весне и цветении вишен.
— Но она грустная.
— Это потому что японский пентатонический звукоряд отличен от китайского. Ты никогда не обращал внимания на то, что любая китайская музыка звучит весело, а японская — грустно?
Виолончелист сыграл китайскую мелодию, основанную на мажорном пентатоническом звукоряде; она, разумеется, прозвучала весело и даже немного комично. Затем он вернулся к «Сакуре», звучавшей словно похоронный марш, особенно по сравнению с предшествующей мелодией.
— Ты японец? — неожиданно спросил Грегорио.
Его слова вызвали взрыв смеха у Рескальо. Последний, поднеся к лицу руки, растянул себе уголки глаз, чтобы походить на уроженца Востока:
— Конечно. Посмотри на меня.
— Этот вопрос не кажется мне таким уж странным, — ответил мальчик, немного огорченный выходкой Рескальо. — Ты мог родиться в Японии от родителей-европейцев и быть японцем по рождению.
— Ты прав, Грегорио, прости, я просто пошутил. Так могло бы быть, но это не так. Я родился в Лукке, как Боккерини, но вскоре моего отца, который был большой шишкой в «Алиталии», послали в Токио, и я провел там все свое детство. У меня до сих пор остались там друзья, в том числе итальянцы, и я бываю там почти каждый год.
— Что будем играть? — Мальчик уже закончил натирать смычок канифолью и ерзал от нетерпения на стуле, как скаковая лошадь перед тем, как поднимут дверцу бокса. — Ты мне сказал, что у тебя есть для меня сюрприз!
— Проклятье! — воскликнул с досадой виолончелист, покопавшись перед этим в футляре виолончели. — Я думал, что захватил ноты, но их там нет. Должно быть, я выложил их на днях, чтобы уместить концерт Элгара. Не важно! У тебя великолепный слух, и ты схватишь мелодию в одну секунду.
Грегорио сгорал от любопытства, но это не помешало ему надуться как индюк от похвалы, отпущенной в его адрес собеседником.
— Посмотрим, знаком ли ты вот с этим, — наконец сказал итальянец.
И заиграл пиццикато, настойчивую и ритмичную мелодию в размере три четверти в верхнем регистре виолончели:
Па-па-ПАМ-ПАМ/па-па-ПАМ-ПАМ/па-па-ПАМ-ПАМ,и на втором такте понял, что мальчик знает эту песню.
— «Хозяин морей. На краю земли»! — с энтузиазмом воскликнул он.
Пассакалья из саундтрека к фильму «Хозяин морей. На краю земли» была предпоследней частью знаменитого квинтета Боккерини, известного под названием «Квинтетино», маленький квинтет. Теперь же эта мелодия получила всемирную известность благодаря кинематографической версии романа «На краю земли».
— Так, значит, ты видел фильм?
— Ну конечно. Но если это квинтет, то как его могли играть двое — капитан и врач?
— Разве ты только что не играл песню «Битлз»? А ведь они были квартетом.