Скрипка дьявола

— Вы говорите, что почувствовали запах. Вы можете его определить?

— В данный момент я ничего не могу, — ответила Милагрос, пытаясь осушить пятно мочи на брюках.

В ее организме разыгралась такая буря, что в какой-то момент бедняжка потеряла над собой контроль.

— Я уже говорила, что восприятие напоминало вспышку, поэтому сейчас с точки зрения обоняния я как бы ослепла. Я знаю, что ощутила какой-то запах, знаю, что это запах убийцы, но не знаю, был ли это запах его лосьона после бритья, одеколона или просто-напросто его тела.

— Погодите, погодите. Вы хотите сказать, что от всего этого номера, который вы откололи, никакой пользы?

Через секунду после того, как с его губ слетело слово «номер», инспектор похолодел, но ясновидящая не обратила на это ни малейшего внимания.

— Да, никакой… пока никакой, — ответила Милагрос. — Но скоро будет.

Она снова попробовала встать, и, так как Пердомо увидел, что бледность быстро исчезает с ее лица, он помог ей подняться на ноги. Этот рыцарский жест стоил ему острой боли в бедре, на которое пришелся удар.

— Когда именно?

— Обычно на это уходит от двух до трех суток, — непринужденно ответила она.

Как будто она говорила о сроке действия сим-карты, а не о паранормальном явлении. Заметив замешательство инспектора, она попыталась объяснить:

— Мы все время говорим о сверхчувственном восприятии, но, в сущности, правильнее было бы говорить о сверхчувственном ощущении. Я знаю, это кажется бессмыслицей, но я не умею объяснить по-другому. Ощущение имеет отношение к непосредственному опыту, получаемому нами на основе простых отдельных стимулов, а восприятие подразумевает интерпретацию ощущений в процессе их упорядочения и осмысления.

— Не понимаю, к чему вы клоните.

— К тому, что через несколько часов, когда моя нервная система, которая сейчас совершенно расстроена, начнет обрабатывать обонятельный стимул, который я только что получила, я смогу вам сообщить, к какому виду относится этот запах. Но в моем нынешнем состоянии я не могу сказать ничего определенного.

— Я предпочел бы уже сейчас знать хоть что-то. Опишите мне ваше восприятие в самых общих словах.

— Это сладковатый запах, возможно аромат цветов.

— И это все?

— В настоящий момент я могу сообщить вам только это. Потерпите немного, — добавила Милагрос, заметив на лице инспектора досаду и стараясь его подбодрить. — Для выявления экстрасенсорных стимулов требуется время. Помните, как раньше проявляли фотографии? Вы никогда не видели, как появляется изображение после того, как негатив спроецировали на бумагу через увеличитель? В моем случае происходит то же самое. В моей голове постепенно фиксируется запах убийцы.

Пердомо едва не сказал, что в случае с фотографией ждать, когда появится изображение, приходится не больше нескольких секунд, а она просит дать ей несколько дней, которые покажутся ему бесконечными. Но в глубине души он понимал, что не стоит давить на Милагрос, чтобы ускорить процесс идентификации этого первичного запаха. Вместо этого он спросил:

— А раньше?.. Я хочу сказать, а в другие разы, когда у вас возникали экстрасенсорные ощущения, вы тоже чувствовали запах?

— Нет, почти всегда это были зрительные стимулы. Обоняние затронуто впервые.

— Ну как же мне не везет! — воскликнул Пердомо. — Если бы вместо того, чтобы почувствовать запах, вы что-нибудь увидели, через два дня у нас бы было описание убийцы!

Милагрос покорно вздохнула:

— Да, только я не выбираю, что мне чувствовать, а ощущение выбирает меня. Однажды я смогла «услышать» голос преступника. Не то, что он говорил, а просто тембр его голоса. А как-то раз сумела «коснуться» пиджака, он был вельветовым. Этот простой факт позволил полицейским установить личность преступника, которого мы искали.

Пердомо наклонился к креслам третьего и четвертого ряда и, словно охотничья собака, начал обнюхивать сиденья, спинки и даже деревянный пол. Увидев это, Милагрос улыбнулась:

— Не утруждайте себя, речь идет не о настоящем запахе, он давно выветрился, его не учует даже самая натренированная ищейка. То, что я недавно ощутила с помощью своего обоняния — а раньше, как я сказала, это происходило с помощью других чувств, — это присутствие в данном месте, несколько дней назад, человека, задушившего Ане Ларрасабаль.

Полицейский не знал, что и думать. С одной стороны, ему хотелось верить Милагрос Ордоньес, и он не видел причины, по которой женщине понадобилось бы все это придумывать. Но с другой, он вполне мог представить себе статьи на первых полосах всех газет, где он подвергается жестокому осмеянию как инспектор, бессовестно одураченный экстрасенсом-самозванкой. Увидев, что он помрачнел, Милагрос спросила:

— Вы думаете, я сумасшедшая?

— Не знаю. Я пытаюсь осознать все то, что вы мне рассказали. И у меня возникли серьезные сомнения.

— Посмотрим, сумею ли я их разрешить.

— Может ли испытанное вами ощущение относиться к другому человеку? К какому-нибудь зрителю, который здесь сидел, или к охраннику, который проходил вдоль рядов во время обхода?

— Это абсолютно невозможно. Человек, который спрятался за креслами, находился в состоянии эмоционального шока, испытывал сильнейший стресс. Вот почему я смогла ощутить его присутствие, от него исходило излучение или психическая энергия такой силы, что я смогла почувствовать ее несколько дней спустя.

Инспектор решил пока удовольствоваться этим объяснением и проводил Ордоньес к выходу, время от времени предлагая ей руку, чтобы она, чего доброго, снова не упала в обморок. Из-за того что оба были вконец измотаны, им понадобилось почти десять минут, чтобы добраться до каморки, в которой двое охранников, закончивших обход, развлекались тем, что смотрели по телевизору отвратительную программу про тех, кто «звонит и выигрывает». Толстяк поднялся, чтобы открыть им дверь, и как ни в чем не бывало пожелал им доброй ночи — верный знак того, что он не слышал жуткого крика Милагрос, — и они вышли на свежий воздух в мадридскую ночь.

Вдали, в свете уличного фонаря, Пердомо различил ненавистный силуэт собаки, пытавшейся перегрызть ему горло. Ее дыхание было ровным, как будто она давно поджидала, когда они выйдут.

Полицейский подумал, что собака, зная, что он вооружен, не станет нападать, однако на всякий случай взвел курок и переложил револьвер в карман плаща.

39

Рауль Пердомо твердо решил не общаться с Милагрос Ордоньес, пока она не обработает то, что сама назвала «обонятельной вспышкой», однако жгучее желание раскрыть убийство и отсутствие хоть каких-нибудь значимых зацепок привели к тому, что ему захотелось позвонить ей уже назавтра.