Скряга

Он опять покивал головой, потом подмигнул и - шасть наверх по лестнице, оставив Фэкси стоять с разинутым ртом.

Чуть-чуть приоткрыв дверь в спальню, отец Ринг пригнулся, заглянул внутрь и состроил самую что ни на есть виноватую и заискивающую улыбку. Улыбка далась ему на сей раз прямо-таки с невероятным трудом, потому что вонь в спальне стояла невыносимая. Затем он на цыпочках, с почтительным видом, протягивая вперед руку, вошел в комнату.

– Бедный вы мой, несчастный!
– прошептал он.
– Ну как? Впрочем, зачем я спрашиваю...

– Плохо, отец мой, плохо, - прогромыхал Девере, медленно и вяло переводя на него налитые кровью глаза, - Вижу. Сам вижу, что плохо. Не могу ли я чемнибудь помочь?

– Отец Ринг на цыпочках прокрался к двери и выглянул на лестницу.
– Удивляюсь, что ваш прислужник не послал за мной, укоризненно добавил он.
– Не очень-то вам тут уютно. Не лучше ли бы было лечь в больницу?

– Не стану вам лгать, отец мой, - чистосердечно признался Девере.
– Мне это не по карману.

– Да, верно, верно, это дорого, дорого обойдется, - сочувственно подхватил отец Ринг.
– И никого у вас нет, кто мог бы за вами присмотреть?

– На мое несчастье, никого, отец мой.

– Ай-яй-яй! Под старость-то лет... А дочка... вы не хотите послать за дочкой?

– Нет, отец мой, не хочу, - отрезал Девере.

– Ах, как жаль, как жаль. 0-хо-хо! И странная же штука жизнь. Да, немало она доставила вам огорчений, ваша Джулия.

– Джоан, отец мой.

– Я хотел сказать, Джоан. Само собой, Джоан. Немало огорчений.

– Ваша правда, отец мой.

И после того как Девере поведал ему семейную историю, отец Ринг наклонился вперед, стиснул свои волосатые ручки и прошептал:

– Скажите-ка, а что, если прислать вам парочку монахинь?

– Парочку чего?
– с изумлением переспросил Девере.

– Монахинь. Из больницы. Они бы ухаживали за вами как следует.

– Да что вы, отец мой!
– запротестовал Девере с таким возмущением, как будто священник обвинил его в гадком, бесчестном поступке, - откуда я денег возьму на монахинь?

– Так-так, - задумчиво протянул отец Ринг.
– Это уж, пожалуйста, предоставьте мне. У меня с монахинями старая дружба. А ваш прислужник, как бишь его, солдат-то ваш - что может сделать для вас этот горемыка?

– Только разбить мое сердце, отец мой.
– Девере шумно вздохнул.
– Не стану вам лгать, он меня ограбил.

– А вы предоставьте это мне, - отец Ринг подмигнул.
– Тут мы еще посмотрим, кто кого.

Внизу, заслонив рот рукой и скосив глаза в окошко на какого-то прохожего, он прошептал Фэкси на ухо:

– Не буду пока ничего обещать, Фэкси, но я пришлю сюда двух монахинь. Они будут за ним приглядывать. Может, после этого он станет покладистее.

3

Только на следующее утро до Фэкси дошел весь смысл случившегося. Но было уже поздно. Монахини водворились в доме, и избавиться от них было невозможно:

одна немолодая, волосатая, суровая, которую Фэкси сразу окрестил сержантом в юбке, другая молодая и красивая.

– А ну, давай, - приказала сержант в юбке, - надевай передник и скреби пол.

– Скрести пол?
– завопил было Фэкси.
– Какого че...
– тут он вовремя спохватился.
– А что в нем плохого? На таком полу есть можно...

– - Да, тут иелый обед наскребешь, - сухим тоном оборвала его сержант в юбке, - только уж больно невкусно будет. У меня уже и вода для тебя готова. И смотри, лей побольше жидкости Джейеса.

– Меня из армии уволили в отставку из-за ревматизма, - Фэкси для наглядности схватился за колено.
– Я только на легкую работу гожусь. У меня в бумагах так и значится. А за лавкой кто смотреть будет?

Ничего не помогло. Пришлось ему нацепить грубый передник, встать на коленки, как какой-нибудь старой поломойке, и тереть пол дюйм за дюймом карболовым мылом и, по его выражению, джейесовкой. Сержант в юбке шла за ним неотступно по пятам, поминутно приказывая переменить воду, помыть щетку и отпуская шутки насчет его ревматизма, пока не довела Фэкси до судорог. Затем, на глазах у всей улицы, ему пришлось вылезти на карниз, протереть окно, содрать уютный войлок, годами предохранявший от сквозняков, помыть стены, а при этом молодая монашка следовала за ним с пульверизатором - морила, видите ли, клопов. Как будто несколько несчастных клопов кому-то когда-то мешали!

Бунт Фэкси выразился в том, что он тихонько ворчал себе под нос про тех, которые только и знают, что всю жизнь нежить задницу на перине, когда бедные солдаты спят под открытым небом, и вместо матрасов у них могильные плиты, а вокруг одни трупы, и ничего, не жалуются. Совершая свой крестный путь, он иногда свирепо поглядывал на Девере, ожидая от него хоть одного слова, призывающего к мятежу, но старик лежал, отвернувшись, уставив свои испуганные мутные глаза в дальнюю ртенку, Он, казалось, вообразил, чтр надо только лежать, затаившись, и сержант в юбке подумает, будто он помер.

Но потом наступил его черед, и Фэкси, стоя на лестничной площадке на четвереньках и подглядывая в дверную скважину, увидел, как монашки содрали с Девере всю одежду, оставив его в чем мать родила, и вымыли его спереди сверху донизу. "Иисусе Христе, смилуйся над нами!" - пробормотал Фэкси. Он решил, что настал конец света. Потом монашки перевернули старика на живот и вымыли его сзади сверху донизу. Старик ни разу даже не застонал и не охнул, он лежал себе, не шелохнувшись, точно христианский мученик на костре, уставившись остекленелым взглядом, соответственно, сперва в потолок, потом в пол, чтобы не смущать монахинь лицезрением того, чего им видеть не полагалось. Ои крепился, сколько мог, но когда терпеть дольше стало невмоготу, завопил, требуя Фэкси и ведро. Но тут, к ужасу Фэкси, старику отказали даже в этом, последнем, приличии, заставили сесть на постели, после чего молодая схватила его под мышки, а сержант в юбке водрузила его на какой-то новомодный хомут, заранее заказанный в аптеке.

Этого Фэкси уже не вынес. В душе он был человеком верующим, и это зрелище - женщины в монашеском одеянии, которые, забыв всякий стыд, ведут себя, как больничные санитары, - сломило его дух. Он застонал и, схватившись за волосы, проклял господа бога. Он не стал смотреть дальше, как остригут хозяина и вытащат из-под него и сожгут матрас и простыни, на которых тот так уютненько спал все эти долгие годы. Фэкси беспокойно засновал из лавки на улицу и с улицы в лавку, посматривая вверх на окна или прислушиваясь у подножья лестницы и рассказывая свою печальную повесть каждому прохожему. "Мы сами не знали, до чего нам счастливо жилось, рычал оп.
– Смилуйся господь над теми, кто попадает к ним в лапы! Мы жили по-королевски, а теперь... Посмотрите на нас теперь: точно нищие в работном доме, ничегошеныш у нас своего не осталось!"

Он и в кухню не заходил, опасаясь, что сержант в юбке набросится на него и тоже разденет догола. Стыда у нее нет. Чего доброго, скажет, что он грязный! Женщина, которая могла такое отмочить про пол в спальне, ни перед чем не остановится. И только улучив минуту, когда она занялась чем-то другим, он прокрался наверх и бесшумно толкнул дверь в спальню. Комната была неузнаваема. Перемена ужасно огорчила Фэкси. Он понял, что нет у него больше родного дома: окна раскрыты, сквозняк такой, что шкуру может сорвать, на столике у постели ваза с цветами... Старик лежал, как покойник - чистый, убранный и не шевелился. Лишь спустя несколько минут он открыл утомленные, налитые кровью глаза и поглядел на Фэкси с отсутствующим, совершенно убитым видом. Фэкси свирепо взирал на него сверху вниз, как гигантская тощая птица; вцепившись пальцами в свою поношенную старую рубашку, он обнажил грудь и тряс своей костистой головой.