Скрытая бухта

– Я никогда этого не отрицала. Я взяла свое нынешнее имя в честь монахини, которая напутствовала меня при моем вступлении в орден. Вы разве спрашивали меня об этом раньше?

– Нет, не спрашивали. Но мы спрашивали, известно ли вам значение мезоамериканского символа, найденного на вилле “Марина”, а вы нам солгали, поскольку прекрасно знаете, что такой символ есть на доме Чаконов в Сантильяне-дель-Мар.

– Я должна была защитить свою семью. Я всегда так поступала, как Папа Лис со своими детенышами. Миром движет голос крови. – Она наконец повернулась и холодно посмотрела на Валентину.

Папа Лис? Валентине вспомнились слова Хуана Рамона Бальесты про лиса… Она догадалась, что Клара знает, что ее раскрыли. И ей все равно. Монахиня смотрела на нее в упор, и Валентине почудилось в ее взгляде безумие. Ледяной, безжалостный взгляд прожигал насквозь.

– Вы знаете, что ваша сестра мертва. Она покончила с собой.

– Cotidie morimur, cotidie conmutamur, et tamen aeternos esse nos credimus, – медленно ответила монахиня и перевела: – Мы умираем каждый день, мы меняемся каждый день, и все же мы верим, что мы вечны [19] . Я не могла защитить ее от ее собственной слабости. Она выбрала свой путь, и теперь у меня остались долги только перед Богом. – Она сделала глоток из чашки, стоящей возле холста, и улыбнулась.

19

Сенека. “Нравственные письма к Луцилию”.

От этой улыбки по спине у Ривейро пробежали мурашки.

Валентина продолжила:

– Убийства Педро Саласа и Давида Бьесго тоже входят в список ваших долгов перед Богом?

– Мне нравится ваше чувство юмора, дорогая. Убийства? Скорее, очищение от скверны. Педро Салас был ничтожной крысой, пустым местом, мерзким созданием, он паразитировал на беззащитности слабых. Я защищаю слабых. Я защитила Хану от этого мерзавца, и я защитила бы ее от Однорукого, узнай о нем раньше.

– Раньше? Вы имеете в виду шантаж?

– Я имею в виду трусов, ничтожеств, от которых никто не желает очистить планету. Однорукий начал шантажировать Хану, когда умер наш брат Давид, девять лет назад. Сволочь! – выплюнула она зло. – Пока Давид был жив, он не осмеливался. А перед смертью Однорукий, видимо, раскрыл наш секрет своему неудачнику-сыну, и бедняжка Хана… она позвонила мне, только когда на вилле нашли девочку.

– Мы знаем, что она позвонила вам на следующий день после обнаружения останков. Почему этот секрет столько значил для вас, Клара? Если вы убили Игнасио Чакона, у преступления давно истек срок давности.

– Раскрытая тайна перестает быть тайной, – ответила мать-настоятельница напевно, и лицо ее обрело болезненно-безумное выражение, а взгляд сделался совсем уж демоническим.

Ривейро шагнул вперед, но Валентина жестом остановила его.

– Мы наверняка обнаружим оружие, из которого убили Педро Саласа, в вашей комнате или где-то еще в монастыре. Я права, Клара?

– Это сувенир, который я некогда позаимствовала из коллекции Онгайо. Годы назад одна из последних моделей, у него даже был глушитель. Никогда не знаешь, как повернется, женщина может попасть в очень тяжелую ситуацию. Грязная крыса не хотела умирать. Пришлось немножко его подтолкнуть. Месть сладка, лейтенант Редондо. Кто говорит иначе – лжец. Узнай я, что он вымогал у Ханы деньги, я бы давно перерезала ему горло. Ему и его калеке-отцу.

– А где сестра Пилар? Это ведь она отвезла вас на пристань в Суансесе на встречу с Саласом? Она вам помогла, так?

Задавая последний вопрос, Валентина рисковала, поскольку вовсе не была уверена в участии молодой монахини.

Клара ненадолго задумалась, и Валентине показалось, что монахиня начинает терять концентрацию.

– Сестры Пилар тут нет. Я велела ей уйти – ваше появление было лишь вопросом времени. И существовала лишь мизерная возможность, что кто-то свяжет Пилар с этим делом. Надо же, вы вовсе не глупы. Извините, я не привыкла удивляться. Людишки, как правило, очень предсказуемы.

– Людишки, значит? А вы кто?

Клара снисходительно оглядела лейтенанта и ее коллег. Отпила еще немного из чашки и повернулась на своем стуле. Рука Ривейро дернулась к пистолету в кобуре.

– Я всегда была другой. Я человек, но еще я что-то другое. Христос тоже был человеком, но еще он был Богом. Попав сюда, я устремила всю себя к Вечности, душу – к сиянию Славы, а сердце – к Божественной Сущности, преобразившись в этом созерцании целиком и полностью в божественный образ.

– Я читала это в заповедях францисканок. Но они стремятся стать достойными невестами Отца Небесного, а вовсе не божествами. Вы просто вывернули заповеди на свой лад, – сказала Валентина.

– К тому же, хоть вы и божество, для убийства Педро Саласа и Давида Бьесго вам пришлось прибегнуть к земным методам. – Сабадель не выдержал. Его явно потрясло осознание того, кем на самом деле была женщина, множество раз помогавшая ему в расследовании преступлений, связанных с искусством.

– Я и не знала, – спокойно ответила Клара, – что полиция теперь изучает божественные заповеди. Не иначе, вы мне решили устроить Никейский собор? Что ж, было бы весьма забавно. – Она снисходительно улыбнулась и посмотрела на них с откровенным презрением.

– Какой нахрен Никейский собор? – шепотом спросил Ривейро у Сабаделя.

– В четвертом веке его созвали, чтобы разрешить вопрос о природе Иисуса Христа, установить, человек он или Бог, – ответил Сабадель, не отрывая взгляда от Клары, все так же презрительно улыбавшейся. – Популярный сюжет в средневековом искусстве. Известен также как “арианский спор”.

Клара вздохнула:

– Как же я устала от человеческого невежества. Вы понятия не имеете ни кому молитесь, ни кто вы, ни куда направляетесь. Откуда, как вам кажется, взялась доктрина о Троице? Разве вы и ваши дети не креститесь во имя Отца и Сына и Святого Духа? – Она покачала головой.

Сабадель, неотрывно глядя на Клару, пояснил Ривейро:

– На том соборе постановили, что Христос – сын Бога, но поскольку Иисуса сотворил Господь, он не может быть подлинно божественной сущностью. Так собор согласился, что Святой Дух стоит вровень с Богом Отцом и Богом Сыном, и так появилось учение о Троице.

Ривейро скривился. Его уже начинала утомлять эта божественная чушь.

Валентина вдруг направилась к матери-настоятельнице, подошла к ней почти вплотную. Та холодно наблюдала за ней.

– Давид Бьесго умер во вторник 9 июля, его отравили. Он приехал поговорить с вами, находился в этой самой комнате. Наверное, прямо здесь или где-то еще в монастыре он выпил с вами чаю, отвар из листьев тиса. Врач тоже был полным ничтожеством, как и Педро Салас? Зачем вы его убили?

– Вы не перестаете удивлять меня, лейтенант. Я подозревала, что вы способны отыскать верный путь, но не думала, что сумеете разглядеть каждый камешек на тропе. Да так быстро. Поздравляю. Уничтожив Саласа, я сделала подарок человечеству. Бьесго пришлось устранить исключительно из прагматичных соображений. Очень жаль, ведь он был неплохим врачом. Но он был всего лишь человеком, ему оставалось не так уж много времени. Когда-то, осматривая Хану, он понял, что она уже была матерью, и предположил, что что-то пошло не так в первый раз. Сначала она отмалчивалась, моя невинная овечка. Но Бьесго был умен, он догадался, что она родила незамужней. Простая служанка, ставшая сеньорой в результате удачного брака. А когда на вилле “Марина” нашли кости, он все сложил воедино и отправился поговорить с Ханой. Он думал, что она убила ребенка, а потом спрятала тело в доме, где раньше прислуживала ее сестра и где потом она сама стала госпожой.