Скрытые корни русской революции. Отречение великой революционерки. 1873–1920
Шрифт:
Она много читала дома и ясно понимала, что жизнь не ограничивается пределами офицерского кружка. Братья приезжали домой на каникулы, и от них она узнала, что девушки тоже могут учиться, работать и принимать участие в общественной деятельности. Она решила уехать с братьями; но ей было всего пятнадцать лет, и мать ее не отпустила.
Мать вскоре умерла, и сестры осиротели. Вокруг самой старшей образовался веселый кружок друзей, и она пыталась втянуть в свою жизнь Соню. Но той уже исполнилось шестнадцать, и она написала брату с просьбой помочь ей. Он заканчивал московское медицинское училище и организовал ее переезд в Москву с военным обозом, который пришел из Шуши. Молодой Иванов тем временем сдал экзамены. Он имел хорошую репутацию и зарабатывал деньги для них обоих.
Потом
После того как ее брат покинул Москву, молодой девушке пришлось совершенно отказаться от мысли идти учиться, и она принялась искать работу. Она шила, но заработанных денег не хватало на пропитание. Однажды она увидела объявление, приглашающее женщин на работу в типографию Ипполита Мышкина, обратилась по объявлению и получила место. В секретном отделении типографии печатали нелегальные книги. Там работали две девушки из Архангельска по фамилии Трушакевич, некто Ермолаев, его тетка Зарудная, офицер Фетисов, его жена и прочие. Ваничка попала в эту группу. Вскоре она выяснила значение этих книг и прониклась убеждением в их пользе. Она сразу же поняла важность и опасность предприятия, несмотря на крайнюю молодость, полностью поняла свою ответственность и ни словом, ни жестом не раскрывала смысла своей работы за пределами типографии. Товарищей она не беспокоила праздными вопросами.
Так продолжалось несколько месяцев, но в конце концов саратовское отделение организации совершило ошибку. Один из его членов неосторожно отправил письмо в типографию Мышкина через тюремного смотрителя, и жандармы вышли на след подпольщиков. Из-за каких-то колебаний среди властей аресты начались не сразу, и эта отсрочка позволила молодым людям выработать единую стратегию на будущее. Они решили не отвечать на вопросы и не давать никаких показаний. Вскоре они были арестованы и размещены в разных полицейских участках. Ваничка, не чувствуя никакой тревоги, спокойно ожидала своей участи. Ее допрашивали несколько раз. Жандармы пытались убедить ее «откровенно» рассказать обо всем – кто работал в типографии, куда отправлялись печатные материалы и в каком количестве. Ее обещали немедленно освободить и избавить от следствия, если она ответит на эти вопросы. Но Ваничка утверждала лишь, что ничего не знает и ей нечего сказать. Тогда ей стали угрожать, но это не произвело на нее впечатления.
Прошло полгода. Брат Ванички вернулся. Полицейское начальство просило молодого врача убедить свою младшую сестру дать показания, чтобы ее можно было выпустить из тюрьмы. Он ответил, что она достаточно взрослая и может решать за себя. Тем не менее позднее ему позволили внести за нее залог, который помог заплатить купец Хлудов, хотя это сделали без ее ведома.
К тому времени, как Ваничку выпустили на свободу, ее брат умер. Она снова осталась в одиночестве на улицах Москвы. Но девять месяцев испытаний, размышлений и наблюдений превратили девочку во взрослую женщину.
Она начала понимать всю силу духа и немощность плоти и встала на сторону духа.
В семидесятые годы взаимоотношения между товарищами носили истинно братский характер. Простое, сердечное общение было обычным не только среди социалистической молодежи, но и среди студентов в целом. Если кто-нибудь попадал в затруднительную ситуацию на улице или в путешествии, он смотрел, нет ли рядом студента, и мог быть совершенно уверен, что получит любую помощь, в которой нуждается. В то время студенты не носили формы, но их было легко отличить по широкополым шляпам и пледам. Они были друзьями человечества, отвечали на вопросы неопытных товарищей и откликались на призывы о помощи. Такие доверительные, добросердечные отношения существовали и среди курсисток, и тот же дружеский дух проник и в тюрьмы.
Ваничка нашла полезных друзей. Поскольку вернуться в типографию она не могла, то занялась шитьем. Она уже знала нескольких революционеров из числа тех, кого
отпустили под залог или освободили. Петербург в то время представлял собой центр формирования революционной рати и место, куда стекались все новости из провинции, и поэтому молодые люди обычно отправлялись туда, если хотели работать на общее дело. Кроме того, благодаря нашему большому процессу и многочисленным мелким процессам в городских тюрьмах скопилось много взрывчатого материала, который как мощный магнит привлекал заговорщиков со всей страны.Поэтому и Ваничка отправилась в северную столицу, чтобы быть ближе к товарищам, которых уже перевели туда. После многих усилий она нашла работу в типографии. Рабочие относились к ней с уважением, но пользовались ее неопытностью, заимствуя у нее деньги «на кошку». Думая, что это шутка, она давала им столько, сколько могла, прежде чем узнала, что «на кошку» означает «без возврата».
Прежде чем закончился наш процесс, Ваничка оказалась вовлечена в другое дело, на этот раз в связи с демонстрацией в декабре 1876 г. у Казанского собора. Она находилась там со своими друзьями и восторженно приветствовала этот смелый шаг, а затем вместе со многими другими была безжалостно избита и арестована. Со спокойствием и уверенностью она стоически перенесла все муки следствия и оказалась в Доме предварительного заключения, столь же бесстрашная, как и прежде.
Вернусь чуть назад: впервые я познакомилась с этой замечательной девушкой незадолго до суда. Нам позволяли входить друг к другу в камеры, обмениваться несколькими словами и ходить на прогулки группами. Мы выбирали спутников по своему вкусу, хотя смотрители, к нашему неудовольствию, часто путали фамилии. Тогда они предложили нам самим составлять списки на каждую прогулку. Составлением списков занялась я, благодаря этому надеясь более тесно познакомиться со всеми заключенными из нашей группы и с «москвичками», как называли себя женщины, проходившие по «Процессу пятидесяти». Таким образом я встретилась с Ваничкой.
Она была высокой, стройной и гибкой. Выражение ее неправильного лица было вызывающим, а улыбка – ироничной. Шутками и смехом она более отталкивала от себя, чем привлекала; и тем не менее, мы вскоре не только близко познакомились, но и подружились. Вероятно, мы отлично дополняли друг друга. Моя пылкость и ее сдержанность составляли стабильное и гармоничное целое.
Ваничка стала для меня как дочь, и ближе ее ко мне была лишь Мария Александровна Коленкина. Сейчас, когда мне 74 года, а ей 62, она остается для меня младшей сестрой, которая заботится о своей старшей и беспокойной сестре. Так мы и заканчиваем свою жизнь, находя поддержку в нашей старинной и прекрасной дружбе.
Однажды ночью раздался звон колоколов, а в коридоре прозвучали таинственные шаги и шепот. Это был обыск. Дверь распахнулась, и в камеру ворвались чиновники в форме. За ними на пороге стояли испуганные смотрители. Нам приказали вставать. Я закуталась в одеяло, надела шлепанцы и встала рядом с трубой лицом к стене. Я не хотела показаться испуганной, но мне было тревожно, так как я только что писала о хождении «в народ». Рукопись была спрятана в щели, и увидеть ее можно было лишь лежа на полу. Один из жандармов, вошедших в мою камеру, наклонился. Я была уверена, что он заметил рукопись, но его внимание тут же привлекли бумажные пакеты на полу. Как он обрадовался, когда обнаружил, что они набиты обрывками бумаги! На каждом листе имелся список из семи имен – всякий раз в разных сочетаниях.
Хитрая старая генеральская вдова Григорьева сказала: «Это списки на прогулку». И жандармы ушли, ничего не найдя, хотя ожидали собрать богатый урожай. Они знали о нашей оживленной переписке друг с другом, о наших рукописях, ходивших внутри тюрьмы и вне ее, и о помощи, которую оказывали нам адвокаты в этом отношении; но им удалось обнаружить лишь несколько незначительных записок. Вскоре после обыска отец Митрофан писал мне: «С огорчением сообщаю, что при мне нашли ваше письмо. Взрослому человеку очень глупо поступать так безрассудно, однако в тюрьме, как ни в каком другом месте, хочется хранить письмо и перечитывать его снова и снова».