Скрытый сюжет: Русская литература на переходе через век

Продолжим?

«Между тем стабильная и размеренная жизнь этого популярного заведения недавно пополнилась рядом новшеств. Во-первых, завелись леопарды. Хищникам еще только по восемнадцать (тридцать, двадцать пять, сорок пять) лет, но они уже научились искушенным взглядом выбирать себе жертв, преимущественно среди мужской (женской) части человечества. Пятнистые разбойники принадлежат к персидской (еврейской, кавказской) породе (очень редкой, кстати), однако воспитание получили в подмосковном питомнике и настолько обрусели, что отзываются на имена Золотоносов и Топоров. Пока в роли телемодели выступает только Топоров; Золотоносов же скоро приступит к репетиции собственного номера, где он, по сценарию, будет "драться" с могучим и свирепым культуристом (дай Бог удачи бедному Мцыри)».

Мцыри действительно бедный, потревоженный незнамо зачем, именно так, в дословно списанном мною тексте заметки из «Коммерсанта», именно в рубрике «La vie de nuit». Я позволила себе поменять лишь имена леопардов (ну и прочих действующих лиц).

Нафантазирую еще одну рубрику: «Ресторанная критика».

«Уверена, что вы себе плохо представляете, что такое "Звезда". Боюсь, что вы даже от "Знамени" и "Нового мира" ее не отличите. Что ж, такое вопиющее невежество можно простить только тем, кто с закрытыми глазами отличает "Соло" от "Вестника новой литературы" и никогда не перепутает Кедрова с Глезером. Но и знатоков чужестранных изданий никто не освобождал от изучения родных корней. Сразу оговорюсь: изучать их следует очень осторожно и не торопясь, поскольку "Звезда", "Нева" и "Октябрь" (не говоря уж о "Юности") действуют на обучаемого быстро и безотказно.

Злоупотреблять "Звездой", коварно влияющей на способность к передвижению, не стоит. Чтобы познакомиться с новшествами меню, нужно перейти из бара в зал ресторана и занять одну из уютных кабинок или столик в общем зале. Чем быстрее вы одолеете этот путь, тем скорее окажетесь один на один с московским и петербургским салатами. Конечно, обе эти новинки имеют весьма отдаленное отношение к московской и петербургской кухням, зато очень вкусны. Салат по-московски состоит из длинной стружки хрустящей прозы, мелких кусочков поэзии, репчатого лука, орехов и зеленой фасоли. Вкус у него довольно острый, пикантный и очень оригинальный. Петербургский салат показался мне более традиционным — нечто похожее подается в журнале "Иностранная литература", да и домашние хозяйки нередко пользуются тем же рецептом. Отварная публицистика режется соломкой, к ней добавляется сочная критика, приправленная эссеистикой. Впрочем, на фоне бесконечных "столичных" салатов, заполонивших московские журналы, и этот салат кажется вестником реформ в современной отечественной кулинарии».

Опять ничего не меняла, кроме названий блюд.

Фантазия третья: рубрика «Культура» (основой моих литературных мечтаний опять-таки остается неистощимый «Коммерсантъ»).

«В прошлую субботу вечером посол государства Туттифрутти в России г-н Уты Нуты (Uty Nuty) вместе с супругой принял участие в презентации одной из крупнейших туттифруттиевых компаний "Третья нога" (Tretya Noga). В беседе с журналистами г-н Уты Нуты заметил, что Россия всегда привлекала его великолепной литературой. Помянутое в разговоре расхожее суждение, что Россия более близка Востоку, нежели Западу, г-н Уты Нуты воспринял с достаточной долей иронии. В тот же день ночной международный клуб ЦДЛ (Центр. Деловых и Людей) праздновал выход в свет двухтомника братьев Айнеров. Как известно, трижды лауреаты Министерства внутренних дел, личные любимцы и награжденцы Щелокова и К° закопали свои диссидентские романы в бочку из-под апельсинов из Марокко где-то неподалеку от дачи г-на Евтушенко в Переделкине (Peredelkino). Праздник откопа посетил Солженицын. Анатолий Приставкин вручил братьям по лопате, а Алла Пугачева вместе с Филиппом Киркоровым никого не поздравляли. Бросив фразу: "А может, хватит?" — помолвленные покинули зал».

Я старалась спрогнозировать — навскидку — возможный путь развития одной из линий отечественной литературной критики. Если, конечно, она будет продолжать двигаться по столь соблазнительной, как оказалось, дорожке, предсказанной Вик. Ерофеевым, в дальнейшем именуемым Кассандрой.

Да, соблазн велик. Сколько возможностей — не только для описаний того, кто во что был одет и кто с кем в уголку стоял! А может, кто какой девушке в полумраке руку жал? Или даже в щечку целовал? Сколько домыслов и предположений могут быть изложены бойкими перьями моих коллег как несомненные факты, ведь «я там был, мед-пиво пил», сам видел, как Татьяна Бек улыбалась (огрызалась, кусалась, мяукала — все подходит) Сергею Каледину, а Валерия Нарбикова, как всегда, в черном, подливала «Саперави» Светлане Василенко, которая — разве вы не знаете? — после получения «марочной» премии за лучший сценарий теперь всегда ходит на приемы с любимой собачкой…

Заглянем чуть с другой стороны. И увидим, что весь этот новый литературный быт ворвался на страницы периодики (и, став лакомым литературным фактом, оттеснил литературное событие) не только потому, что таковы-де нравы новой журналистики, но и потому, что в предыдущую эпоху он, быт, конечно же, существовал, но был либо скрыт от глаз (в андеграунде и его «хепенингах»), либо принимал монструозные союзписательские формы. Еще не написана монография (и не одна) по теме, взывающей к исследованию: литературный быт сталинской (хрущевской, брежневской, горбачевской) эпохи. (Хотя тексты есть: вспомним хотя бы Михаила Булгакова). Материал не систематизирован, более того, исчезает, испаряется, тает.

Литературный бытпорождает для каждой эпохи определенные типы литературного поведения.

4

Гораздо заметнее и четче стал индивидуальный рисунок литературной роли, избранная (выбранная) вполне сознательно поведенческая стратегия и тактика. То, что в других областях нашей превосходящей все фантазии действительности называется на восхитительном псевдоанглийском новоязе словечком «имидж», побеждает обозначавшееся раньше словами благородно-латинскими: «modus vivendi».

Наборная касса под условным названием «современное литературное поведение» включает в себя:

— постоянно провокационное, скандально-эпатажное появление на публике;

— использование любой возможности для появления на экране ТВ; в крайнем случае, если вымолвить не дадут, то хотя бы успеть друзьям подмигнуть; или, напротив, — скрытное, замкнутое существование;

— нарочитое, акцентированное избегание любой публичности; скажем, будучи даже в Париже на презентации собственной книги, такой, с позволения сказать, литературный тип ничего, кроме «гм», сказать корреспонденту «Либерасьон» или «Свободы» не желает;

— активное участие в общественной деятельности, подписание всех и всяческих коллективных писем; вхождение в разнообразные новопартийные структуры; озвучивание «волнительным» голосом резолюций на митингах и собраниях (как славно при этом, видимо, вспоминается комсомольская юность: «ребята, давайте обща», собрания в Коммунистической аудитории — где ты, моя юность, где ты, моя свежесть?);

— подчеркнуто-брезгливое неучастие в любом из предложенных коллективных действий, в любой из идеологических акций; поза под очень условным названием «поверх барьеров», или еще — «чума на оба ваши дома», кстати, при любом повороте дел спасительная;

— стремительная, резкая смена поз: из активно-общественной в задумчиво-таинственно-одинокую, и наоборот, своего рода литературный балет;

— светская жизнь по-постсоветски, то есть участие в любых жюри, от литературных до конногвардейских, артикулирование чужих решений о присуждении крупных гонораров, с нездоровым блеском в глазах, но в «бабочке»;

— отъезд в глушь, в деревню, но не в Саратов, а куда-нибудь под Мюнхен или еще лучше под Ниццу; принципиальная отдаленность от шума городского, что совершенно не исключает внезапного появления «на борту» — вовремя, очень вовремя, без опозданий и упущений.

Умело выбранное литературное поведениедля успеха того или иного литератора (а категория успеха сейчас тоже важнее качества, и гораздо важнее!) стало значить больше, нежели литературное произведение. Вообще, как мне порой кажется, уже можно ничего и не писать — надо себя вести.

Конфликт с шестидесятниками тоже связан еще и с поведенческим рисунком, а вовсе не только с идеологией шестидесятничества.

Шестидесятники — первые в послеоттепельной литературе, кто заявил о себе как об общности, выделяющейся определенным литературным поведением (кстати, слова «поведение» и «поведенческий», маркируя свою поэтику, в одном из интервью Д. А. Пригов употребил более десяти раз). Именно поведение шестидесятников было специфичным и — но сравнению с предшественниками — новаторским.