Скуф. Маг на отдыхе 4

Не везло.

А теперь это «когда-нибудь» вообще сгинуло.

Сашка, который явно был заодно с триадами, прямо сейчас рыскал по дому в поисках младшей сестрёнки. И явно не с тем, чтобы наконец-то поиграть.

«Плохой? — пыталась сформулировать мысль Ксюша. — Саша — плохой?»

Память тут же подкинула целую россыпь воспоминаний. Вечные споры и ругань Сашки с отцом. Брат часто «пил». Ксюша тоже пила… да и все вокруг вроде как пили — она сама это видела! — но Сашка по всей видимости пил как-то не так. Или не то. Возможно, речь шла про вредную сладкую колу, которую Ксюхе наливали только по праздникам и то лишь по одному стакану.

Так вот, когда Сашка «пил», он становился странным и ругался с отцом. И каждый раз речь шла про какой-то «заказ». Старшие говорили преимущественно сложные и непонятные слова, но происходило это так часто, что Ксюха невольно выучила весь их диалог наизусть.

Так вот:

Брат утверждал, что род Шестаковых должен взяться за какой-то заказ. Разработка, мол, уже готова и пылится без дела, и покупатель есть. Сашка говорил про большие деньги, про шанс всей жизни и про то, как счастливо все заживут, если отец согласится на сделку.

Отец в свою очередь кричал о том, что заказ плохой. Что не будет хороший человек испытывать такой болезненный интерес к «артефактной глушилке» и что конкретно он за такое не возьмётся. Ни сам ни возьмётся, ни кто-либо из его рода.

— Запрещаю! — кричал отец, и Ксюша искренне не понимала, почему Сашка не понимает это слово с первого раза. Когда ей что-то запрещали, она слушалась.

А вот Сашка не слушался и продолжал спорить. Говорил о том, что делать ничего не надо и заказчик готов оплатить саму разработку.

Тогда папа злился ещё сильней. Говорил про то, что доброе имя семьи того не стоит. Про то, что честь превыше бабок — хотя к обеим бабушкам Ксюши при этом всегда относился очень хорошо. И про то ещё говорил, что отвечает за всю продукцию рода Шестаковых, и что серийного производства у них не будет никогда — и пусть даже речь идёт о передаче чертежей рода, ему на это глубоко наплевать в любом случае, ответственность «один хрен» на нём.

Заканчивался спор отца и Сашки всегда одинаково:

— Зачем тогда вообще было разрабатывать глушилку?! — спрашивал брат.

— Не твоё дело! — отвечал папа и добавлял: — Ездюк! — ну или как-то так.

На «ездюка» Сашка как правило смертельно обижался и уходил, хлопая дверьми. Отец тут же начинал размышлять о том, что его нужно наказать, отправить служить или вообще отлучить от семьи, но тут появлялась мать и всякий раз упрашивала барона Шестакова не горячиться.

На то, чтобы осмыслить все эти разговоры, у Ксюши Шестаковой уйдут следующие пять лет.

Ну а сейчас:

— Ксю-ю-ю-юша! — невероятно ласковым голосом позвал её брат.

Ласковым и слегка невнятным. Так бывало, когда Сашка борщил с колой; у него после этого всегда немножечко заплетался язык.

— Ксюш, выходи! Не бойся, всё хорошо!

— Успокойся, — наконец, сказал ему другой мужской голос.

В основном все триады, что ворвались в дом, переговаривались на каком-то иностранном языке, а этот человек внезапно знал русский.

— Оставь девчонку в покое, — сказал он.

— Я не могу её оставить! Надо найти её! Надо закончить начатое!

— Зачем надо? — устало вздохнул собеседник брата. — Кому надо?

— Мне надо! Да как ты не понимаешь?! — истерично крикнул Сашка, а потом назвал человека по имени: — Гордей, это личное! Да и вообще, вы обещали мне! Вы-то в Сингапур вернётесь, а мне ещё здесь…

— Сперва передай нам чертежи, — перебил Гордей. — А потом займёмся личным делами и обещаниями.

— Ксю-ю-ю-юша! — снова позвал брат, проигнорировав слова триады. — Ксюх, выходи! — и тут вдруг: — Ай!

Послышался звук удара, а за ним возня и крики Сашки.

— Где чертежи? — абсолютно спокойным тоном спросил Гордей.

— Там! Там!

— Где «там»?

— Отпустите, я покажу!

Да только никто Сашку не отпустил; вместо этого он взвыл ещё громче.

— Повторяю вопрос: где чертежи?

— В сейфе! В сейфе!

— А где сейф?

Тут маленький дух поманил Ксюшу за собой. Мол, вылезай из убежища и посмотри. Шаманка сейчас была не в силах думать самостоятельно, а потому послушалась своего маленького светящегося помощника.

Вылезла из ниши, осторожно приотворила дверку антресоли и выглянула в щёлочку. Картина, которая предстала перед ней, на всю жизнь запечатлелась в памяти. Во всех мало-мальских деталях.

Вся её семья в крови и на полу, скрученный Сашка, которому лысый человек бил ногой прямо по лицу и триады. Много-много людей, которые были одеты совершенно по-разному, но всё равно имели между собой что-то общее помимо узких глаз.

Татуировку с изображением сколопендры…

* * *

— … поэтому я и поехала в Сингапур.

Хм-м…

Свежо предание, да верится с трудом. Что-то мне шаманка явно не договаривает. С её слов ведь получается как? Получается, что её отец был талантливым артефактором и бароном в первом поколении. Изобрёл что-то такое, за что всю его семью под корень вырезали бандюки из Сингапура.

В чём странность?

Да в том, блин. С одной стороны, Шестакова говорит, что была очень маленькая и вообще ничего не помнит, а, с другой стороны, маленькая и ничего-не-помнящая девочка запомнила слово «Сингапур», которое обычный русский человек в своей повседневной речи не произносит примерно никогда. Это надо либо кроссворд разгадывать, либо в города играть, чтобы ляпнуть его вслух.

Вторая странность — это мотивация Шестаковой. А когда с мотивацией беда, тогда… э-э-э… с мотивацией беда. И этим всё сказано.

Поясню.

Наш разговор ведь вообще, с чего начался? С того, что я спросил, откуда у неё шевелящаяся татуха, и тут её прорвало на весь этот рассказ. Ну… почти сразу.

— Заю мне набили в Сингапуре, — сперва сказала она, что ожидаемо привело к моему нехилому, так сказать, удивлению. — Такие татуировки делают только местные мастера, это у них секрет такой. Никому не рассказывают, ни с кем не делятся. А делают их… их обычно делают триады. Это мафия такая.