Сквозь черное стекло
Шрифт:
Михаил Александрович задумался, помолчал.
– Вообще-то, я совсем не сентиментальный. Ничего такого. Но тут. Если совсем честно. Что-то как. схватило меня, что ли. чувствую, щека дергается. в горле что-то. Черте что, одним словом. Вышел я на улицу, походил минут двадцать. Отдышался. Ничего понять не могу. В жизни такого со мной не было. Ангел этот все перед глазами стоит. Стоит и стоит. Не уходит. Прямо близко так, рядом. И вроде как смотрит он на меня. Чувствую, что смотрит. А глаза слепые. Слепыми глазами смотрит. Да. А на следующий день. ну, дальше ты знаешь. Ладно,
К столику подошел седовласый господин, замер почтительно, на расстоянии, но явно с желанием что-то сообщить. Островой заметил его и чуть кивнул.
– Прошу прощения. Музыканты уже приехали, господин Островой. Можно начинать? (нем.)
– Да, конечно. Спасибо. (нем.)
Повернувшись к Насте, добавил:
– У меня тут небольшой сюрприз для тебя, ты ведь любишь музыку?
Настя кивнула.
Между тем стали появляться музыканты оркестра – рассаживались за пульты, негромко проверяли строй.
– Между прочим, певица эта, как мне сказали, – шепчет Михаил Александрович. – лучшая в мире. Она в театре этом поет, который в Милане. Знаешь, есть такой? Ну. вот. А сейчас будет петь для тебя. Персонально. Вот так.
Михаил Александрович встал, стараясь не шуметь, наклонился к Насте.
– Ты слушай, а я пока пойду… позвоню, – тихо сказал он и направился к выходу из зала. – Я такую музыку не очень люблю.
СЦЕНА 26. НОМЕР ОТЕЛЯ В ГЕРМАНИИ. НОЧЬ. ОСЕНЬ.
Настя сидит на краешке постели в спальне большого многокомнатного номера. На ней скромная ночная рубашка, похоже, казенная, еще из интерната. Сидит тихо, чуть сжавшись, чутко реагируя на звуки из соседних комнат. В спальне полутемно.
Раздается скрип двери. В спальню входит Михаил Александрович, он в халате, подходит к ней, садится рядом. Долго смотрит на нее, затем нежно гладит её по щеке.
– Давай вначале поговорим, хорошо? – тихо говорит он, поглаживая ее по щеке.
Настя кивает.
– Ты только честно отвечай мне. и не стесняйся.
Настя снова кивает.
– Ты знаешь, как это происходит? Что такое секс, возбуждение?
Настя пожимает плечами, затем выдыхает чуть слышно:
– Девочки говорили. немного. я слышала.
– Тебя трогал кто-нибудь?.. А вы с девочками. трогали друг друга?
– Нет, что вы. – испуганно шепчет Настя.
– Опять ты мне на «вы». Договорились же.
– Я не могу, не получается. Извините.
– Ну, хорошо. На «вы» – так на «вы», даже интереснее. – он помолчал. – Скажи, ты как-то представляла себе. это? Каждый человек чувствует, что для него самое важное в сексе. У всех по-разному. А что тебе хочется, ты представляешь?
Настя вначале пожимает плечами, затем подумав, робко кивает.
– Ну, так расскажи мне, или покажи. Я теперь это должен знать.
– Это. кончиками пальцев, – тихо говорит она.
– Как это? Покажи.
Настя поворачивается к Михаилу Александровичу, закрывает глаза и начинает кончиками пальцев ощупывать его лицо, словно изучая его через прикосновение.
– И все? – удивленно
спрашивает он.– Все…
Михаил Александрович усмехнулся, помолчал, погладил ее снова по щеке.
– Вот, встань. Не бойся.
Настя встала.
– Сними рубашку.
Настя послушно снимает. Стоит, опустив глаза, прикрываясь руками.
Михаил Александрович осторожно и нежно отводит ее руки, обнажая ее.
– Ну что ты дрожишь? Не бойся, говорю.
Михаил Александрович придвинул ее к себе, начал поглаживать ее вдоль бедер.
– Тебе приятно ведь так?
– Не знаю.
– А вот так. не бойся. Приятно? – он начал гладить ее ноги.
– Наверное.
– А знаешь, что самое главное в сексе для меня? Игра.
– Какая игра? – удивилась Настя.
– Эротическая игра, возбуждающие ситуации. одежда, например. Будешь со мной играть?
– Как?
– Ну, так, как я попрошу., будешь? – почти шепотом говорит Михаил Александрович.
– Если так надо, я научусь, – тихо отвечает Настя.
– Надо, девочка, надо, обязательно надо. Не сжимай ноги, не бойся. Так всё и должно быть. И это хорошо, что ты дрожишь. Значит, боишься зверя в себе. Значит он сильный. Это хорошо.
– Какой зверь? – чуть выдохнула испуганно Настя.
– Зверь. В тебе зверь есть. В каждом из нас. Но он еще в клетке у тебя.
– Ой, – вдруг вскрикнула она.
– Ну-ну. Не бойся. Вот так. Приятно же. да?
– Да. Да. Ой!
– Я уже чувствую, что тебе приятно. Ну, что ты так дрожишь
– Страшно очень… Не знаю… Не надо так…
– Надо, надо. Страшно, потому что страсть, похоть. Это зверь. И ты сейчас сама откроешь ему клетку. Он уже рвется наружу. Чувствуешь? Выпусти его! Сама, – возвысил он голос. – Сама! Сама!
– Ой, не надо. Я не могу. Ой, ой! – вдруг застонала она, вцепившись в его плечо.
– Можешь, можешь. И хочешь! Хочешь! – уже громко говорил он.
– Да. да. – срывающимся шепотом выдохнула она. – Да!
Он вдруг бросил ее на кровать, слышен был в темноте только его рык, хриплое дыхание, словно и вправду это был огромный сильный зверь, схвативший свою добычу, какую-то мелкую живность, и она билась под ним, обреченно вскрикивая дурным, срывающимся голосом, от ужаса близкой и неизбежной гибели.
Вдруг всё стихло и совсем рядом, близко от себя, она увидела его закатившееся полубезумные глаза, скошенный судорогой рот и слюну, стекающую по подбородку. Глаза его медленно вернулись в свои орбиты, и он посмотрел на нее в упор, зрачки в зрачки. Ей показалось, что она упала в темноту.
СЦЕНА 27. НОМЕР ОТЕЛЯ В ГЕРМАНИИ. УТРО. ОСЕНЬ.
В гостиной светло. Михаил Александрович выходит из душа, подходит к бару, наливает себе в стакан воды, принимает какую-то таблетку.
– Настя, вставай! Пора идти завтракать.
Неожиданно он настораживается. Из спальни, сквозь неплотно прикрытую дверь доносятся глухие всхлипывания.
Михаил Александрович направляется туда.
СЦЕНА 28. НОМЕР ОТЕЛЯ В ГЕРМАНИИ. УТРО. ОСЕНЬ.