Сквозь Пекло

— Человек затвори очи.

Святозар тут же выполнил повеление Вия и закрыл глаза, зная, что стоит лишь простому смертному взглянуть в очи воеводы, как он тут же умрет. Вий, судя по многочисленному издающемуся шипению, пришел не один, подойдя к решетке, он остановился, и тяжело задышав, так, словно утомился после долгой дороги, спросил:

— Человек, что с твоей ногой, мазь, которой тебе смазали раны, не останавливает кровотечение?

— Моя рана получена в бою с вашим служителем, сыном Горыни, Нуком, — ответил Святозар, и так как у него кружилась голова, оперся спиной о стену. — Он плюнул туда, и я пришел сюда, чтобы излечить ее в жидко-стоячем озере боли и страданий.

— И почему же, ты, ее тогда не излечил? — поинтересовался воевода. — Ведь ты был около этого озера?

— Когда, я, набрал жидкость и налил ее на рубец, то вместо того, чтобы исчезнуть, рубец наоборот раскрылся и образовалась рана, — пояснил Святозар, и повернул в сторону Вия голову, со все еще сомкнутыми глазами.

— Не открывай только очи, человек, — поспешно молвил Вий. Он малеша помолчал, будто обдумывая, что-то, а посем добавил, — ты, наверно, перепутал озера, и набрал воду не из жидко-стоячего озера, а с правого озера кипучей злобы и слюней… Это очень плохо… очень… Теперь нога твоя никогда не заживет, даже если я принесу тебе воды из жидко-стоячего озера… Что же делать? — протянул воевода. — Совсем не хорошо, что у тебя оттуда течет кровь, она очень опасна для душ которые отбывают наказанье в Пекле… Маргаст, — обратился Вий к кому-то, а Святозар вздрогнул вспомнив народ эрейлийцев и жар-птиц, которых уничтожал колдун, точно с таким же именем. — Что можно сделать, надо остановить человеку кровь, а то иначе он умрет… А если он умрет, то своим сиянием наполнит Пекло так, что и не станет у нас больше черных душ… Помнишь, Маргаст, что было, когда умер здесь Велес… Ну, чего молчишь, Маргаст? — недовольно буркнул воевода.

— Ваша мудреность, — тонким, вроде мышиный писк, голосом поспешно откликнулся Маргаст. — Ваша мудреность, будем мазать его флюпенговой мазью, она не даст крови течь… вы, же видели шептания не помогают.

— Видел, видел, — недовольно заворчал Вий. — Шептания не помогают и флюпенговая твоя мазь, тоже не помогает… Да и вообще никакая это не мазь, а одна сплошная галиматья, никого не лечит, раны не заживают, вздор одним словом, а не мазь. — Воевода опять замолчал, а после негромко заметил, — ах, ты, дурафья Пан, дурафья, зачем так бил кнутом, всего мальчишку исполосовал… Дурашман, ты, истинный дурашман. Маргаст, ну, ты продолжай его все же мазать, да пошепчи еще, может, что-нибудь и поможет…. Пан пошли дасуней, пусть принесут из моего дворца, покрывала и подушки, да устелют ему пол, совершенно мне не надо, чтобы он еще и захворал. Да, и Пан, я вроде сказал, чтобы ты его одел и накормил, почему не выполнено? — внезапно раздался резкий, свистящий звук, точно, кого-то ударили кнутом, и послышалось негромкое, но продолжительное шипение.

Святозар тревожно наморщил лоб, и, отвернув голову от решетки, глубоко вздохнул, потому что и руки, и нога и спина, и щека внезапно так заболели, как — будто кнут прошелся по наследнику, а не по кому-то другому.

— Вот, что человек, сиди здесь тихо, ешь, пей, спи и лечи свои раны, — сказал Вий и прерывисто задышал. — А я буду приходить и смотреть, как ты здесь… И Пан, если сызнова не выполнишь то, что я велю тебе, мой хлыст еще не раз пройдется по твоей спине.

— Что ты, что ты, паскопочка, — зашептал Пан и негромко взвизгнул. — Все исполню, уж поверь мне паскопочка, сам прослежу, сам… ты же меня знаешь.

— Уж, это точно, я тебя знаю Пан, потому лучше и впрямь проследи, — добавил воевода, и тяжело переставляя ноги, да, что-то шипя, направился в ту сторону откуда пришел.

Святозар открыл глаза и увидел суетившихся возле дверей темницы дасуней, и стоявшего среди них, и громко шипящего на всех Пана, с исковерканным от злобы и ненависти лицом. Через некоторое время дасуни принесли широкие, толстые и дюже мягкие серые покрывала, и, открыв решетку, подняв Святозара, да загнав его в дальний угол темницы, устелили ими пол, да накидали вовнутрь темницы с десяток маленьких, серых подушек, а погодя принесли длинную почти до колен черную, плотную рубаху, черные штаны, чулки и деревянные башмаки. Они покидали вещи на покрывала, закрыли решетку и ушли в сопровождении Пана, который все это время с особенной жестокостью тыкал, и колотил своим посохом черную душу с фиолетовой мочкой. Перед уходом он злобно глянул на Святозара и заметил:

— Оденься, и запомни, не очень — то надейся, что Вию удастся скрыть тебя от глаз господа Чернобога, и если ты не хочешь получить кнута из его рук, сиди здесь смирно.

Святозар хотел было сказать в ответ, что-то обидное, но у него так кружилась голова, и совсем не было сил разговаривать с таким подлым существом, посему он лишь одарил его презрительным взглядом и как только Пан и служки ушли, принялся переодеваться. Он снял с себя оборванные штаны, и надел новые, подкатав на правой ноге штанину, чтобы не пачкать ее кровью. Затем надел чулки и на правой ноге завернул его книзу, а немного отдышавшись со стонами и вздохами, натянул рубаху, башмаки решив не обувать, поставил в угол.

Собрав все подушки в одной стороне и подложив их под голову и правую руку, Святозар лег на правый бок, где рука болела поменьше и затих, уставившись в сторону решетки. Души все также продолжали идти вереницей, а душа с фиолетовой мочкой все также безуспешно продолжала бить палкой о камень. Наследник лежал очень тихо, боясь пошевелиться и нарушить возникшее на мгновение безболезненное состояние внутри. Одначе стоило ему пошевелить рукой, как сейчас же заболело все сразу и нога, и руки, и спина, и щека, легкий озноб начал сотрясать тело, словно Святозар вдруг замерз, а сил согреться не было. Чтобы отвлечься от боли и озноба, наследник принялся рассматривать душу с фиолетовой мочкой, которая со стороны казалось такой несчастной и забитой, и нежданно вспомнил слова воеводы: «Твоя кровь, очень опасна для душ, которые отбывают наказание в Пекле». Святозар задумался, припомнил, какое яркое лазурное сияние вызывала его кровь, попадая на черную землю пекельного царства, и порывчато сев, протянул левую руку к правой ноге да ладонью провел по поверхности раны, коснувшись вытекающей оттуда крови. Наследник поморщился от боли, тяжело застонал, на мгновение перед глазами его снова поплыл белый туман с алыми кругами, но помотав головой он прогнал те болезненные ощущение и дым и стал наново подниматься, опираясь на стены правой рукой, а ступив ближе к решетке, обратился к черной душе с фиолетовой мочкой:

— Душа, душа, — негромко позвал он ее, та развернула свою черную голову, с короткими, поднятыми кверху, словно у ежа колючки, волосами, широко открыла рот, при этом не переставая стучать палкой о камень. — Протяни ко мне свои руки и эту палку, — добавил Святозар, но душа продолжала безмолвно взирать на него, точно не понимая.

Тогда наследник сам протянул, навстречу душе, левую руку с кровавой ладонью, через решетку. Та бестолково уставилась на направленную к ней кровавую ладонь, а посем вроде, как сообразив перестала стучать палкой, и осторожно, словно страшась этого, дотронулась до крови кончиками правых пальцев. И тотчас эти кончики пальцев засветились фиолетовым светом. Душа поднесла к своим черным глазам фиолетовые кончики пальцев, и содрогнулась всем телом, как-то гулко охнув. И немедля протянув к Святозару правую руку, провела сначала ладонью по крови, а засим ее тыльной стороной, и тогда же вся правая кисть его засияла фиолетовым светом. Душа вновь протяжно охнула, и, положив палку на камень, проделала тоже с левой кистью, которая мгновение спустя, также ярко полыхала. Святозар придерживаясь за решетку, наклонился и сызнова прошелся по ране ладонью, тяжело застонал, покачнулся, но схватившись правой рукой за прутья решетки, устоял на здоровой ноге. Он покачал головой, прогоняя поплывший перед глазами густой туман, и тихо прошептал:

— Палку, палку дай.

Душа тут же послушалась, и, схватив фиолетовыми руками черную палку, передала ее наследнику. Святозар взял палку, и, зажав в руках, покрыл ее поверхность кровью. И в тот же миг палка вспыхнула и загорелась чистой, неяркой лазурью.

Когда наследник протянул душе лазурно-светящуюся палку, то та вся затрепетала, и, задрожав, поспешно схватила ее, а развернувшись, принялась бить заостренным концом по камню. И теперь эта палка была такой твердой, что ее острый конец, врезаясь в каменную поверхность, начал пробивать в валуне дыру. Душа, что-то монотонно шипела, а после не отрываясь от своего занятия, повернула голову и на восурском языке, с дрожью в голосе, сказала:

— Ах… ах… ах… как же тебя благодарить, как же, как же…

— Кто ты? — спросил у души Святозар. — И, что такое натворил в прошлой жизни, что тебя наказали бесконечным и не выполнимым наказанием.

Душа посмотрела прямо в глаза наследника, и нанова затрепетала, задрожала вся, под его светлым взглядом, и, понизив голос, чуть тише ответила:

— Меня зовут Люччетавий — Джюли, я нелл… Охо…хо, а наказан за предательство и жестокость… Если бы не это фиолетовое пятнышко на мочке уха, единственный добрый поступок, меня бы уже давно не было. — Душа мотнула головой в сторону бы-бы-кающих темниц, и вздрогнув, добавила, — меня бы закрыли в этой темнице, куда закрывают черные души и откуда нет выхода… никогда.

— А куда же деваются те души, которые там закрывают? — поспрашал Святозар и не в силах больше стоять, пошел, придерживаясь за решетку и стены к своим подушкам, да опустившись на них, прилег.

— Они исчезают… исчезают…,- очень тихо и испуганно шепнул Джюли. — Исчезают безследно, словно всасываясь в землю, или растворяясь в стенах. Я не знаю точно, куда они деваются, но то, что они умирают, как души, это здесь знают все… все и я, и души грешников, и дасуни…

Святозар перевел взгляд с Джюли, на вереницу и увидел, как идущие в ней испуганно зыркают на бы-бы-кающие темницы, в коих оказывается стояли, что-то шепча и наклоняя головы, души приговоренные к смерти. Оттого неосознанного ужаса он надрывисто вздрогнул всем телом, опять ощутив озноб внутри себя и дернувшимся голосом поинтересовался: