Сквозняк из прошлого

Наконец, мадам Шамар осторожно сошла вниз с верхней части прозрачного дома, желе голого предплечья дрожало, когда она хваталась за перила. Теперь на ней было изысканное летнее платье с воланами, как если бы она тоже, как и ее дочь, прошла через несколько стадий перемен.

«Не вставайте, не вставайте», крикнула она, похлопывая сверху вниз рукой по воздуху, но Хью настоял на том, что ему лучше уйти.

«Скажите ей, – добавил он, – скажите своей дочери, когда она вернется со своего ледника, что я был крайне огорчен. Скажите ей, что я проведу неделю, две недели, три недели здесь, в мрачном отеле “Аскот”, в этом паршивом городке Витт. Скажите ей, что я сам телефонирую, если она не сделает этого. Скажите ей, – продолжал он, шагая по скользкой дорожке среди кранов и экскаваторов, застывших в золоте раннего вечера, – скажите ей, что мой организм отравлен ею, ее двадцатью сестрами, ее двадцатью ретроспективными миниатюрами, и что я погибну, если не смогу заполучить ее».

Он все еще был довольно наивен, как и положено влюбленным. Иной мог бы сказать толстой и вульгарной мадам Шамар: как вы смеете выставлять напоказ своего ребенка перед чувствительными незнакомцами? Однако наш Пёрсон смутно относил этот случай к общему проявлению современного бесстыдства, распространенного в кругу мадам Шамар. Каком «кругу», Боже милостивый? Ее матерью была дочь сельского ветеринара, как и мать Хью (по единственному совпадению, заслуживающему внимания во всей этой довольно печальной истории). Спрячь-ка подальше эти снимки, ты, глупая нудистка!

Она позвонила около полуночи, разбудив его в ложбине мимолетного, но определенно дурного сна (после всего этого плавленого сыра и молодого картофеля с бутылкой зеленого вина в отельном carnotzet^[19]). Нащупывая трубку, он другой рукой потянулся к очкам для чтения, без которых по какой-то прихоти косвенно связанных чувств не мог как следует говорить по телефону.

«Ю Пёрсон?», спросил ее голос.

Он уже знал, с тех пор, как она прочитала вслух содержание его визитной карточки, которую он вручил ей в поезде, что она произносит его имя как «Ю».

«Да, это я, то есть “Ю”, то есть вы совершенно очаровательно искажаете мое имя».

«Я ничего не искажаю. Послушайте, я не получила —»

«О, вы искажаете! Вы опускаете начальные “х”, как – как жемчужины в чашку слепого».

«Правильно говорить – в шапку. Я выиграла. Теперь слушайте, завтра я занята, но что вы скажете о пятнице – если сможете быть a sept heures precises?»^[20]

Разумеется, он сможет.

Она пригласила «Перси», как она отныне решила его называть, раз ему претит «Хью», немного покататься на лыжах под летним солнцем на склонах Дракониты, или «Жар сокрытый», как ему послышалось, из-за чего у него в голове возник образ густого леса, защищающего романтических путников от синего пламени альпийского полудня. Он сказал, что так и не выучился лыжному спорту во время вакаций в Шугарвуде, Вермонт, но будет счастлив прогуляться рядом с ней по тропе, не только созданной для него фантазией, но и чисто выметенной метлой снеговика – одно из тех мгновенных непроверенных видений, которые могут одурачить даже умнейшего человека.

13

Теперь нам надлежит сосредоточиться на главной улице Витта, какой она была в четверг, на следующий день после телефонного звонка Арманды. Она изобилует прозрачными людьми и явлениями, в которые и сквозь которые мы могли бы погрузиться с наслаждением ангела или автора, но для настоящего отчета мы должны выбрать лишь одну Персону. Не будучи любителем долгих походов, он ограничил свои шатания скучным осмотром городка. Непрерывно, мрачным потоком катили автомобили, некоторые с громоздкой осторожностью неподатливых механизмов подыскивали место для стоянки, другие двигались со стороны или в сторону Кура, гораздо более фешенебельного курорта в двадцати милях на север. Он несколько раз проходил мимо старого фонтана, журчащего в обсаженном геранью желобе выдолбленного бревна, он осмотрел почтовое отделение и банк, церковь и туристическое агентство, а также знаменитый черный домишко, которому, с его капустной грядкой и распятием-пугалом, все еще было позволено сберечься между пансионом и прачечной.

Он выпил пива в двух разных тавернах. Он помешкал перед магазином спортивных товаров; поколебался еще – и купил красивый серый свитер с высоким воротом и восхитительным крошечным американским флагом, вышитым над сердцем. «Сделано в Турции», шепнул ярлычок.

Он решил, что настало время немного подкрепиться – и увидел ее, сидящую за столиком уличного кафе. «Ю» направился к ней, полагая, что она одна; потом заметил, слишком поздно, вторую сумочку на противоположном стуле. Одновременно из кондитерской вышла ее спутница и, вернувшись на свое место, сказала тем милым нью-йоркским говорком, с нотками гулящей, который он узнал бы даже на небесах:

«Убожество, а не уборная».

Хью Пёрсон, не в силах избавиться от маски приветливой улыбки, тем временем подошел и получил приглашение сесть.

Посетительница за соседним столиком, комично похожая на покойную тетушку Пёрсона Мелиссу, которую мы очень любим, читала «L’Erald Tribune»^[21]. Арманда верила (в вульгарном употреблении этого слова), что Джулия Мур знакома с Перси. Джулия верила, что так и есть. Как и Хью, действительно, да. Разрешит ли дублерша его тетушки позаимствовать у нее свободный стул? Пожалуйста, берите. Добрая душа, она жила с пятью кошками в кукольном домике в конце березовой аллеи, в наитишайшей части —

Нас прервал оглушительный грохот: бесстрастная официантка, достойная беднячка, уронила поднос с лимонадами и пирожками и, присев на корточки, с тем же невозмутимым выражением на лице разделилась на множество свойственных ей мелких и быстрых жестов.

Арманда сообщила Перси, что Джулия проделала весь этот путь из Женевы, чтобы посоветоваться с ней по поводу перевода на русский язык нескольких фраз, с помощью которых Джулия, уезжавшая завтра в Москву, хотела «произвести впечатление» на своих русских друзей. А Перси, присоединившийся к нам, работает на ее отчима.

«Бывшего отчима, слава Богу, – сказала Джулия. – Кстати, Перси, если это ваш nom de voyage^[22], вы, возможно, могли бы помочь. Как она объяснила, я хочу сразить кое-каких москвичей, обещавших меня познакомить со знаменитым молодым русским поэтом. Арманда снабдила меня несколькими ласковыми словечками, но мы застряли на… – достает из сумки лист бумаги. – Я хочу знать, как сказать: “Такая милая церквушка, такая большая куча снега”. Видишь ли, мы начали с французского, и она считает, что “куча снега” это rafale de neige^[23], но я уверена, что это не rafale по-французски и не рафалович по-русски, или как там они называют вьюгу».

«Слово, которое вы ищете, – сказал наш Пёрсон, – это congere, женский род, я узнал его от своей матери».

«Тогда по-русски это “сугроб”, – сказала Арманда и сухо прибавила: – Только в августе там будет не так уж много снега».

Джулия рассмеялась. Джулия выглядела счастливой и здоровой. Джулия стала даже еще красивее, чем была два года тому назад. Буду ли я теперь видеть ее во снах с этими новыми бровями, с этими новыми длинными волосами? Насколько быстро сны поспевают за модами? Останется ли следующий сон верен ее образу с прической в стиле японской куклы?

«Я закажу что-нибудь для вас», сказала Арманда, не делая, однако, жеста предложения, каким обычно сопровождают эту фразу.

Перси решил, что он выпил бы чашку горячего шоколада. Необыкновенное очарование встречи на людях со старой возлюбленной! Арманде, разумеется, нечего было бояться. Она была совсем в другом классе, вне конкуренции. Хью вспомнил знаменитую новеллу R. «Три формы времени».

«Там было что-то еще, Арманда, что мы не до конца прояснили, или нет?»