Слабые люди

Красавец! Синяки, запавшие щеки, красные глаза, изгаженная водолазка. Взяв бумажное полотенце, как мог стер пятна с черных волокон, после чего вновь погрузил голову под холодную струю воды. Глядя в отражение, все так же видел, как некто с облепленным отросшими волосами лицом стоял напротив него и сверлил взглядом. Дрожь уже не беспокоила тело, как и боль. Осталась лишь странная усталость, столь непохожая на извечную пустоту сладко манящего забытья, заполняясь смогом обретшего крайнюю степень материальности пения сирен, ткущих своими голосами бесконечные водяные цепи, заполняющих полости и ниши, вновь наделяя его внутренностями, которых не должно было существовать.

Глотнув воды и дернув головой, Проводник отогнал наваждение.

Нужно было найти, где переночевать. Где тут стеллаж с рекламками?

* * *

Мерзкая, ощерившаяся деснами глотка выла. Выла не переставая, заходясь в нескончаемом вопле, словно по-особому наслаждаясь мощью своих легких, в бесплотной надежде на то, что в соседних номерах обнаружатся по меньшей мере учитель вокала, продюсер и агент-пиарщик-сводчик-кооператор и все разом заценят, не соврать бы, выдающиеся вокальные данные. Но нет– по соседству были лишь старик и старуха, первый из которых стоял с подушкой в руках у изголовья кровати второй, раздумывая над столь манящей перспективой придушить к чертям собачьим ту, кто, по его мнению, испоганила своим присутствием всю жизнь. Надо упомянуть, старичок на протяжении последних лет пребывал в паранойе, не смочь отринуть стойкое ощущение, что его хотят отравить. Чувство опасности и тревоги не покидало его ни на секунду, даже в спасительной тесноте сортира, что серьезно мешало хоть сколько-либо возникнуть столь желанному чувству покоя. Итак, далее. По другую сторону от номера мелкого ревуна и его маменьки приютилась семейка наркоманов, мирно дрыхнущие в сей момент, наполненный средоточием неловкости и раздражения, и не то, что не оценивших старания мелкого засранца, но попросту в ус не дующих в своем наркотическом забытье. Напротив уже них расположились два мутузящих друг друга школьника-задрота, входивших в состав группки во главе с чересчур любвеобильным учителем, однажды запрягшим себя на полном серьезе и безо всяких шуток, дабы собрать любимым сорванцам средства на путевку во внешнее кольцо Города Счастья как наиболее экономного, но тем не менее роскошного варианта придаться созерцанию жизни богатых мира сего– и превознести его в качестве той перспективы будущего, к которой стоило стремиться во что бы то ни стало. Тем же, кто жили в более дальних номерах, было по барабану, потому как волновой диапазон глотки младенца не имел настолько сильного потенциала, чтобы распространиться хотя бы на пару метров дальше. Однако был еще один номер, что аккурат напротив обиталище маленького чертенка, и в нем располагался донельзя злой и выпадающий в осадок от ночного представления человек без имени, объективно не имевший в жизни ничего, кроме чувствительного слуха. Именно сейчас Проводник сидел на крае продавленной бесчисленными любовными парочками кровати и раскачивался из стороны в сторону, в тысячный раз стискивая зубы, в сотый– сжимая голову руками. Таблетки закончились– он глотал их не переставая, полностью забыв о таких понятиях, как "мера" и "грань", и неизбежно к ушной и височным болям присоединились животные спазмы и усиленное чувство слабости, так сильно нелюбимое, так настырно присосавшееся ко всему его существу.

Никто не удивился, когда к воплям присоединились громкие удары по двери и фальцетированная брань. Никто не удивился, когда истошные вопли внезапно заглохли. Никто не удивился, когда утром приехала полиция. Никто не удивился даже трупам и тому, что обоих предполагаемых убийц в миг схватили и арестовали. Однако убийцей был лишь один, второй лишь не повезло наглотаться таблеток и вырубиться в неподходящий момент, при пробуждении уже с подушкой в руках обнаружить любимое чадо мертвым. Экспертиза показала, что обе жертвы умерли в результате асфиксии, а отпечатки и следы ДНК, снятые с наволочек, твердо указали на обоих арестантов. Старика осудят в ближайшую неделю по всем статьям и отправят догнивать в тюрьму строгого режима до конца дней без права на апелляцию и условно-досрочное освобождение. Там он и умрет, как ни странно, счастливым, сидя в тюремной библиотеке за очередной книгой. Женщину ожидаемо осудили условно, особо нажимая в качестве аргумента на послеродовую депрессию, помноженной на передозировку седативными препаратами, и вызвавших состояние неадекватности и дезориентации в пространстве, и прописанную во всех уголовных кодексах всего мира статью, в которых были прописаны все способствующие ее дальнейшему пребыванию на свободе нюансы. Взяв с несчастной бедняжки лишь подписку о невыезде и строго наказав посещать психиатра, адепты закона отпустили ее обратно в мир.

Да здравствует справедливый суд.

* * *

Со скрытым отвращением он смотрел, как молодой парень изрыгал на дешевый ковер остатки своего завтрака, разбавленного кровью. У молодого человека был рак. "Может, у меня тоже рак?" Последняя стадия, никаких шансов. "Только боль, только страдания." Хрипы нисколько не трогали Проводника, однако…

"Однако я должен ему сочувствовать, ведь недавно испытывал и того меньше, что причинило мне страдания."

Но нет, никакого сочувствия не было. В этом был весь он. Не растрачивать себя на людей, эмоции. Ведь это именно что удобнее, с каких сторон ни глянуть, с какой высоты не оценить. Только так можно поддержать стабильность. Именно так можно с твердой уверенностью сказать: "Я независим." Откуда это взялось? Черт знает. Очередной маргинально настроенный эгоист-симулянт. Небось плачет по ночам в подушку. Или не плачет? Что же он делает по ночам? "Что же я делаю по ночам?"– "Слушаешь, как умирают дети."– "Единственный раз– всегда исключение."– "Но ведь пришлось по нраву, правда?"– "Правда."

И все же, где грань? Невозможно быть абсолютно безэмоциональным. Где-то есть резервуар, хотя бы сосуд в ограниченных полостях. Когда же наступит точка невозврата? Когда же содержимое подберется к краю? Когда же наступит интоксикация? И как именно она должна ощущаться– приступом сильной боли или неожиданной дестабилизацией психики? Является ли она тем же явлением, что испытывал Третий? Или как-то иначе?

Когда его проймет, что с ним произойдет?

Новая порция крови вперемешку с белесыми клочками стекла с губ в образовавшуюся лужу блевотины. Проводник поморщился, обнаружив пару капель у себя на обуви. Лишь бы на штаны не попал, а так– пусть развлекается.

–Прошу прощения, я не могу иначе. – теплые до невозможности глаза виновато блестели в медовых оттенках, обращаясь к нему, – Эта болезнь меня доконала…

–Ничего страшного, я все понимаю. Жаль, что у тебя так все вышло. – "Контракт важнее, следуй сценарию." – Я даже представить себе не могу, насколько тебе плохо. Даже не знаю, чем помочь тебе. Мог бы принести, конечно, стакан воды, но кто знает, целесообразно ли это?

–Да, пожалуйста, принеси, буду благодарен. – спешно закивал Мистер Шесть, вдевая назальный ингалятор, проводящий кислород.

Вода заструилась по граням стакана. Проводник держал в руках пилюлю, которую дал ему Шестой. "Откуда вы достаете яд, люди?!"– думал он, катая ее меж пальцами. – "Интересно, а каково же на вкус и вид содержимое?"– пальцы едва сдержались, чтоб не раскрыть маленькую пластичную массу. Он медлил, не решаясь бросить таблетку в воду. Потом убрал ее в нагрудный карман.

Таких шумных глотков еще никогда в жизни не довелось слыхать, но Шестой умудрился этим удивить. Приятное удивление, или нет? Никакое. Вытирая подбородок полотенцем, молодой человек все так же обращал медовые лучи к своему долгожданному гостю, словно надеясь загипнотизировать. Будь Проводник женщиной, наверно растворился бы в этих глазах, как сахар в чае. Или застыл, как оса в янтаре. Но не все бывает так красиво, как любят описывать в любовных и приключенческих романах. Да и случай не тот. Как и герои.

–Спасибо, что ты приехал, друг. – с излишней расположенностью поблагодарил клиент– так благодарят спасителя, который принес долгожданное решение проблемы вселенского масштаба, а никак не последнего человека, пришедшего лишь затем, чтобы увидеть, как кто-то умирает. Странные эти люди. Все с ними не так, как следовало.

Но в ответ Проводник лишь тепло улыбнулся и, перегнувшись через подлокотник кресла, похлопал парня по плечу:

–Не стоит благодарности, право… – тактично понизил голос, добавил мягкости в свой тембр, – Я ведь не панацею тебе привез, а… пришел проводить тебя.

–Ты просто не представляешь себе, какую услугу мне оказываешь, друг! – с жаром начал Мистер Шесть. – Для меня лучшего конца в жизни и не придумаешь! Смерть в одиночестве– вот, что страшно! Я бы давно покончил с собой, но не могу никак решиться– что-то мешает, будто… будто ничего не завершено, хотя я знаю, что стою на последней странице! Мне нужно, чтобы рядом был друг, который если не поймет, то хотя бы просто поддержит, может, даже пообещает, что дальше– не будет никакой боли… И тут– ты!– лучезарная улыбка, никак не вяжущаяся с ситуацией, должна была мелькать на экранах, а не угасать в тесном домике под сенью гигантского стража города счастливых безумцев– пирамиды,– где нет несчастных, не сыскать обездоленных, где каждый получал, что хотел и ни каплей меньше! Однако несчастье имеет свойство просачиваться повсюду, как ржавчина в металле, как термиты в древесине, как раковые клетки в организме. – С тех пор, как умер отец, все пошло под откос. Он тоже был болен раком. – мед свернулся, подернулся корочкой, – Когда мама узнала, что отец болен раком, то, конечно, пыталась поначалу бороться вместе с ним, быть рядом. Когда он умер, она была безутешна, почти что лишенная последней искры жизни… потом, когда я проверился и разрушил все, что осталось от ее мира, сказала, что покончит с собой от отчаяния, если останется здесь еще хотя бы на один день. И ушла.

–Какой ужас! – прошептал Проводник, тут же присев, не взирая на смердящую лужу, и обхватив слабую ладошку своего клиента.

–Она бросила меня. – молодое лицо потемнело, а мед восполнился влагой блеска слез, – Сказала, что никогда меня не любила и терпела лишь ради папы. А когда все стало плохо, то выяснилось, что и папу она не любила. – ни криков, ни бешеной злобы, просто одинокая безмолвная слеза сбегала по щеке, – Ну скажи мне, кто так делает? Кто способен разом бросить разрушенные остатки собственной семьи и отправиться в неведомом направлении, резко разорвав все связи?! Я думал, что такого не бывает, что это только в кино так, но нет! Мама бросила меня и глазом не моргнула!

"Контракт важнее!"

Проводник успокаивающе похлопал Шестого по руке, пересел на пол и приобнял это тщедушное тело, позволив пролиться слезам на свое плечо. Свободная рука мистера Шесть обхватила Проводника за пояс, прижимаясь сильнее точно в попытке вспомнить, каково это было– обнимать родного человека, подарившего жизнь. Проводник кивнул сам себе и разомкнул объятья, переложив его себе на колени, запуская свои пальцы в короткие, но неизменно курчавящиеся волоски, отросшие после отказа от химиотерапии.