Слабым здесь не место. Охота

И он не выдержал. Обнял, крепко прижав к себе, стараясь успокоить. Чувствовал себя виноватым перед ней. Что бы ни происходило между ними, он не хотел видеть, как она страдает.

– Мы не принадлежим друг другу. Лишены многих вольностей в угоду государству и должны служить ему. Принять возложенное на нас – единственное, что нам под силу. Но это не значит, что мы должны забыть о случившемся за последние две зимы. – Ему было жалко ее, как и себя в каком-то роде. – Даже когда я получу меч касты от своего отца, а ты свяжешь себя узами брака с Сэтигасами, мы все равно будем видеться.

– Обещаешь? – Она взглянула на него заплаканными глазами.

– Обещаю, – лишь бы она перестала страдать. – Еще успею надоесть отчетами и докладами на советах о происходящем на границах твоего государства.

Они отстранились друг от друга, и Тархельгас передал ей свой платок.

Астисия начинала успокаиваться, вытирая слезы.

– Увидимся сегодня? – наконец спросила принцесса.

– Сейчас у меня очередное собрание с отцом касты Сэтигас, – ответил Тархельгас. – Нужно записать все, что они наговорят. Процесс обещает затянуться надолго.

– Тогда вечером?

– Опять же служение касте Сэтигас. Идем на представление в театр Высших. Они ставят очередной спектакль, и сперва нужно оценить его, прежде чем показывать столице и приезжим. Закончится все слишком поздно, чтобы я смог пробраться в крыло твоего замка.

– Получается, только завтра.

– Я приду. Обещаю, – заверил ее Тархельгас, не сомневаясь в своих словах.

Она вновь улыбкой поблагодарила его.

– Тебе, наверное, нужно идти, а мне не стоит задерживать касту Сэтигас в твоем ожидании. – Она сделала краткий поклон и едва различимым движением спрятала его платок. – До встречи завтра, Тархельгас из касты Тибурон.

– Принцесса Астисия, – он ответил ей, соблюдая, все плавила этикета, который попирался всякий раз, как она оказывалась рядом с ним.

Тибурон наблюдал, как девушка неспешно и легко удалялась от него под звук голосов, что звучали в его голове.

Что же ты делаешь, Тархельгас? Почему не можешь разобраться в себе, в своих желаниях и тащишь ее за собой?

3

1367 з. н.н. Изрытый котел. Четыре лика пути от поселения Выгребная Яма

Снова Астисия.

Она снилась ему всякий раз, когда он вставал на след, как ему казалось, той самой банды. Его сознание будто бы подталкивало к очевидному ответу, что он гонится не за теми. Отбросы котлов, вздергивающие людей, были не причиной – лишь следствием. Астисия же стояла у истоков всего.

Однако, как бы заманчиво ни выглядела идея убить ее, он не мог быть до конца уверен, что смерть нынешней королевы Лагигарда заставит навсегда заткнуться голоса в его голове, избавив от чувства вины.

Прошли те бесконечно долгие кровавые пары, когда Тархельгас жил лишь мыслью вскрыть Астисию и вытащить ее сердце, чтобы убедиться, что оно вообще у нее было. Остались позади попытки перейти Рубежную в поисках расправы с той, кто сгубила его жизнь.

Бывшая принцесса была первопричиной, однако пока месть Тархельгаса лежала среди снегов бурлящих котлов. Ею он займется после, и не было ни единого шанса, что он забудет об этом.

Он раскрыл глаза, будто и не спал вовсе.

Пусть прежде, увидев образ Астисии, Тархельгас и подрывался, словно после чудовищного кошмара, со временем он привык, как привыкает любой человек, и неважно, в каком котле он варится. К тому же жизнь охотника и так превратилась в кошмар, а затем размылась и граница, отделявшая реальность от сновидений.

Вот только топор, лежавший на груди, Тархельгас сжимал все с той же силой.

Он медленно приподнялся, так что плащ, укрывавший его, сполз вниз, породив в стоящей тишине первые шорохи.

Тархельгас машинально осмотрелся, несмотря на глупость и бессмысленность данного поступка. В пристанище на вырубках, до которого тот добрался далеко за полночь, стояла кромешная, физически ощутимая тьма. Огонь в очаге давно погас, однако мороз еще не успел пробраться внутрь, обозначив еще и здесь свою безграничную власть. Постройка хоть и повидала времена непрекращающихся буранов, но добротно сложенный брус все еще защищал от ветра и кое-как удерживал тепло внутри.

За исключением его лошади Таги, от которой доносилось мерное дыхание спящего живого существа, в пристанище не было ни души, что в последнее время уже не редкость. Обычно путники старались рассчитать свой путь так, чтобы добраться от одного поселения до другого, пока сол плыл по небу. Останавливаться во временных сооружениях рабочих, которые, вырубая лес, прокладывали дороги, было небезопасно, но отчего-то именно это правило Тархельгас постоянно нарушал.

Охотник отложил топор к мечу со щитом, что всегда оставлял подле себя, и, использовав заранее приготовленный розжиг, на ощупь отточенным до мастерства движением пробудил пламя из угля и пепла. Затем он оживил факел, после чего с неким усилием все же поднялся, разгоняя мрак по углам небольшой комнаты. Толка от подобного ритуала было не так много, ведь здесь тьма и правда казалась живой, однако так Тархельгасу становилось спокойнее.

Опустив факел в одно из колец на стене, он проверил котелок, висевший на треноге, который уже вовсю обжигали языки пламени.

Вода постепенно начинала закипать.

Забросив туда молотых угольных зерен, Тархельгас подошел к Таги и осмотрел лошадь. В котлах крепкая и выносливая кобыла являлась залогом выживаемости, не хуже меча, и поэтому за ней необходимо следить соответственно.

Уделив Таги необходимое время еще перед сном, сейчас он лишь окинул ее беглым взглядом и, проведя рукой по спине, подошел к седельным сумкам, висящим на стене. Охотник достал свои скудные запасы, включавшие в основном вяленое мясо, ровно в тот самый момент, когда у него мелькнула мысль взяться за фляжку.

Тархельгас быстро подавил внезапное искушение. Он давно взял себе за правило, а у него их был не один десяток, не пить во время переходов, как бы сильно порой ни звучали голоса в голове. От алкоголя просто не было прока – с такой неумолимой жестокостью холод котлов отрезвлял сознание. К тому же сейчас у голосов появилась иная цель, поэтому в пути по вырубкам крепко выдержанный спирт носил скорее практический характер. Как следствие, применялся для ран и разогрева, если он вдруг не успевал добраться до пристанища или поселения.

Подпрыгнувшая крышка черного, как сама ночь, котелка тихим звоном заполнила всю комнату. Спустя какое-то мгновенье одиночный удар повторился, словно поторапливая Тархельгаса. Тот снял чайник, наполнив измятую металлическую кружку черной, не отличимой от копоти жидкостью. Следом о себе дал знать специфически отвратный запах самого угольного отвара. Жидкий уголь – дрянь, какую еще поискать, зато пробуждала на раз, придавая бодрости на многие часы вперед.

Итак, закидав едва ли не бездумно все, что обычный человек не смог бы назвать завтраком, и залив сверху напитком бедняков, Тархельгас проверил свое оружие.