Сладкая месть

Темные глаза хорошенькой девушки сузились.

— Боюсь, это вы ошиблись. Та койка наверху — ваша.

За три года, прошедшие со смерти ее отца, Джоселин уже не раз проходила по этой неприятной дорожке. Речь шла не о койке, даже не об одеяле или подушке. Дело было в том, что если одна из этих женщин сумеет что-либо у нее отобрать, остальные станут поступать так же. Она подошла к кровати и наклонилась к лежавшей женщине.

— Эта клятая койка — моя, — сказала она, нарочно сбиваясь на самый сильный акцент кокни, какой только знала. — Катись отсюда, пока я не помогла тебе свалить.

Глаза испанки расширились. Она выкарабкалась с узкой койки и встала перед Джо. Она оказалась пониже ростом, но тяжелее, мощнее фигурой.

— Предупреждаю, puta [6] . Это моя койка, — она уперла руки в бока и откинула назад свои черные волосы. — Ты мне не нравишься, Ingles [7] . Мне приятно будет проучить тебя.

Джоселин напряглась, ее руки невольно сжались в кулаки.

— Только попробуй.

Испанка впервые поколебалась в своей уверенности. Ее кулаки были сжаты, но глаза нервно шарили по комнате, словно она кого-то искала.

6

Проститутка, путана (исп.).

7

Англичанка (исп.).

— Прекратите — обе — сию минуту! — воскликнула Долли Уайтхед, становясь между двумя женщинами. — Кончита, отправляйся на ту койку, которую отвели тебе. А ты, Джо, пойди-ка прогуляйся, если сможешь найти место в этой вонючей дыре. Нам придется ладить друг с другом еще шесть недель — а может, и больше. А это не лучшее начало.

Джо была почти готова к тому, что испанка накинется на Долли. Но та, напротив, выглядела огорченной.

— Двигайся, — потребовала Долли, и девушка подобрала свои юбки и взобралась наверх.

Джоселин начала прогуливаться, стремясь выполнить свою сторону сделки.

— Не злись на Читу, — сказала, подойдя к ней, Долли. — У нее испанский норов, понимаешь ли, а в остальном она ничего.

— Я так понимаю, вы с ней подруги?

— В некотором роде и так. Мы с ней закорешились в тюрьме. Привязались друг к другу прямо как мама с дочкой. Она и впрямь одинока, понимаешь.

Мы все одиноки, подумала про себя Джо.

— Она тута за кражу, но на самом деле все дело в ее чертовом характере. Она прикатила в Англию со своей мамашей, но старуха сбежала и бросила ее. Чита прекрасно справлялась, работая горничной, пока не повздорила с хозяйкой.

— Рассказывай, — сказала Джо с мрачным сарказмом, — она, небось, пыталась влезть в постель к хозяину.

Долли рассмеялась.

— Не в этом дело. Похоже, та баба немножко слишком резко обращалась со своими детьми: била их березовыми розгами до крови. А Чита любила этих детей. И накинулась на эту бабу. Сказала, что та бы лучше оставила детей в покое. На следующий день за ней пришли.

— Понятно.

Джо замолчала. Если Чита так любит детей, она не может быть плохой.

Они подошли к самому носу корабля. Через толстые сырые стены трюма было слышно, как волны бьются о корпус судна. Тут они остановились.

— Я послежу, чтобы она на тебя не наскакивала. Это я обещаю. Не боись, она тебе забот не доставит.

Джо вздохнула.

— Вот уж чего бы мне совсем не хотелось, так это забот.

Уходя, Долли улыбнулась. Джоселин заметила следы сифилиса у нее на шее, уходившие под вырез блузки. Джо погуляла еще немного, пробираясь между толпившимися женщинами, размышляя об испанской девушке, которую тоже предали. Это их объединяло.

Вспомнив о Рейне, Джо впала в задумчивость, сердце у нее защемило от знакомой боли. Зачем он это сделал? Почему так решительно отказался от нее? С какой женщиной делит он теперь постель? Вопросам не было конца.

Когда она вернулась на свою койку, втиснутую между шестью другими, она почувствовала себя одинокой и несчастной, а мысли о Рейне по-прежнему омрачали ей сердце и разум. Ее поглотили воспоминания о днях, проведенных вместе с ним. О том, как Рейн в грязной от сажи одежде сажает детей в повозку. О том, как Рейн смеется над какими-то ее словами своим теплым гортанным смехом. О том, как Рейн втаскивает ее по крыше в безопасное место своими невероятно крепкими и неизмеримо нежными руками.

Она вспомнила, каким он был в ту ночь, когда она впервые приняла его в постели. Такой высокий и красивый. Она не забыла ни одной черты его лица, ни одной линии его мускулистого тела. В темноте трюма ей казалось, что стоит только протянуть руку, и она дотронется до него, почувствует, как его мощная грудь прижимает ее к койке, как целуют ее горячие губы.

Она ворочалась, то страдая по нему, то ненавидя, но постоянно тоскуя.

В темноте она нащупала под тонкой хлопчатой ночной рубашкой медальон. Она спрятала его от охранников, засунув в дырочку на подоле своего платья. И теперь носила его под одеждой, и всякий раз, дотрагиваясь до медальона, вспоминала о Рейне. Ей бы следовало выбросить его, понимала она, и освободиться от болезненных воспоминаний, которые он вызывал, но она не могла примириться с к подобной потерей.

Ее рука скользнула ниже на грудь, и на мгновение она вообразила, что это рука Рейна, лаская, касается ее. Она прикусила губу, чтобы не поддаться дрожи, охватившей ее тело, и порыву желания, прокатившемуся по жилам.

Это был единственный способ заставить себя не опустить руку ниже, не коснуться себя так, как касался он, чтобы облегчить безумную боль, которую приносили мысли о нем. Но она понимала, что жар ее не покинет. Только Рейн в состоянии усмирить это пламя.

Только Рейн.

Джоселин повернулась к грубой деревянной стене корабля. Красивое лицо Рейна улыбалось ей, его карие глаза светились теплотой. Рейн.

И впервые после отъезда из тюрьмы Джоселин расплакалась.

— Приятно видеть тебя, Доминик. Я рад, что ты зашел.

Одетый в лосины из оленьей шкуры и белую полотняную рубашку, Рейн подвел своего высокого темноволосого друга к обитой коричневой кожей софе перед камином.

— Я надеялся получить от тебя какие-нибудь известия, — сказал, усаживаясь, Доминик. — Когда же ничего не пришло, я решил поскорее узнать, в чем дело.

— Боюсь, я немного замкнулся, — ушел от ответа Рейн. После того, как жар спал, он медленно и тяжело пошел на поправку. Как только у него появились на это силы, он переехал из городского дома в Стоунли. Ему не хотелось оставаться в комнатах, которые он делил с Джоселин.

Ему не хотелось вспоминать.

— Я надеюсь, что ты понимаешь, насколько мы с Александрой благодарны тебе и Кэтрин за то, что вы тогда приехали и обо всем позаботились.

— Ты бы поступил так же, случись что-нибудь со мной. На то мы и друзья.

Виконт напряженной походкой подошел к резному буфету орехового дерева: его не совсем зажившая рана причиняла небольшую, но постоянную боль. Рейн взял хрустальный бокал.

— Бренди?

— Неплохо.

Рейн налил обоим по бокалу, протянул один Доминику и сел в удобное кресло напротив друга.