Сластена

Всю среду я разбирала и подшивала документы, касавшиеся некоего Джо Кахилла из Временной ИРА, его связи с полковником Каддафи и транспорта с оружием из Ливии, который отследила МИ-6 и перехватил ирландский флот перед Уотерфордом в конце марта. Кахилл находился на борту и ни о чем не подозревал, пока не почувствовал приставленного к затылку дула. Насколько я поняла из приложенных газетных вырезок, наши были не в курсе и досадовали. «Такая ошибка, — говорилось в одном гневном меморандуме, — не должна повториться». В целом интересно, до какой-то степени. Но я не знала, что меня занимает больше — славное судно «Клодия» или соображения моего возлюбленного. Больше того, я беспокоилась, нервничала. Как только выдавалась свободная минута, я возвращалась мыслями к дверям на четвертом этаже брайтонской гостиницы.

Рассказ был хороший. Пусть не лучший у него, но Том опять был в форме, в правильной форме. Но утром, когда я прочла рассказ, сразу поняла, что это брак, что он построен на ложных допущениях, несостоятельных параллелях, на негодной математике. Он не понял меня совсем, не понял задачу. Он возбудился, вспомнив некеровский куб, и его занесло не туда. Я вспомнила его мальчишеский энтузиазм, и мне стало стыдно, что я тогда уснула, а проснувшись, не обсудила с ним его замысел. Его возбудила перспектива внести в свою прозу парадокс о выборе в условиях неопределенности. Задача была великолепная: драматизировать математическую тему и привнести в нее этическое измерение. Смысл его открытки был ясен. Он положился на меня в своей героической попытке преодолеть пропасть между искусством и логикой, а я позволила ему броситься не в ту сторону. Рассказ не состоялся, он лишен смысла, и меня огорчало, что Том этого не видит. Но как сказать ему, что рассказ не годится, если я сама в этом отчасти виновата?

Простая истина, для меня самоочевидная, а им так и не усвоенная, заключалась в том, что появление индийской четы из номера 403-го ничего не говорит в пользу номера 402-го. Они не выполняют той же роли, что Монти Холл в телевизионной игре. Их появление — событие случайное, тогда как действия Монти определяются тем, что он осведомлен о выборе игрока. Монти Холла нельзя заменить случайным механизмом. Если бы Терри выбрал 403-й номер, то чета с младенцем не могла бы волшебным образом перенестись в другой номер и выйти оттуда. А так после их появления шансы найти жену Терри в номере 402-м или номере 401-м одинаковы. С таким же успехом он мог бы вышибить дверь, облюбованную вначале.

Потом, когда я шла по коридору, чтобы взять утренний чай с тележки, я вдруг осознала, что было причиной ошибки Тома. Я! Я замерла на месте и схватилась бы за голову, но навстречу мне шел мужчина с чашкой на блюдце. Я видела его отчетливо, но слишком была занята, слишком потрясена своим внезапным прозрением и не узнала его. Интересный мужчина с торчащими ушами замедлил шаги и загородил мне дорогу. Ну конечно, Макс, мой начальник и в прошлом наперсник. А, надо опять к нему с рапортом?

— Сирина, что с тобой?

— Да, извини. Витаю в облаках…

Он смотрел на меня напряженно, как будто сгорбив костлявые плечи в чересчур свободном твиде. Его чашка позвякивала на блюдце, пока он не придержал ее другой рукой. Он сказал:

— Думаю, нам очень надо поговорить.

— Скажи, когда, — я приду к тебе в кабинет.

— Нет, не здесь. После работы, выпьем или поужинаем где-нибудь.

Я хотела пройти дальше.

— С удовольствием.

— В пятницу?

— В пятницу не могу.

— Тогда в понедельник.

— Хорошо.

Отойдя от него, я полуобернулась, помахала ему пальцами, пошла дальше и мгновенно о нем забыла. Потому что в точности вспомнила свои слова, сказанные в прошлую субботу в ресторане. Я сказала Тому, что Монти открывает пустую коробку произвольным образом. Но, конечно, в двух случаях из трех это не так. В игре Монти открывает не любую пустую коробку, а такую пустую, которую не выбрал игрок. В двух случаях из трех игрок выберет как раз пустую. Тогда Монти может открыть лишь одну. Только когда игрок угадал правильно и указал на коробку с пенсией, Монти может произвольно открыть любую из двух остальных. Сама я это, конечно, понимала, но не объяснила толком. И это было крушением рассказа. Именно я внушила Тому идею, что случай может исполнить роль ведущего в телеигре.

Сознавая себя вдвойне виноватой, я не могла просто сказать Тому, что рассказ не годится. На мне лежала обязанность найти решение. Я не вышла на улицу, как обычно в обеденный перерыв, а осталась сидеть за пишущей машинкой и достала из сумки рукопись Тома. С приятным чувством я вставила чистый лист бумаги, а когда начала печатать, даже ощутила душевный подъем. У меня родилась идея. Я сообразила, как Тому переписать финал, чтобы Терри вышиб ту дверь, за которой вдвое больше шансов увидеть жену с любовником. Первым делом я избавилась от индийской четы и их младенца с заячьей губой. Пусть и очаровательные, они не могли быть участниками этой драмы. Затем, когда Терри разбегается, чтобы выбить дверь номера 401-го, до него доносятся голоса двух горничных на площадке этажом ниже. Он явственно слышит их разговор. Одна говорит: «Я заскочу наверх, уберусь в одном из двух свободных номеров». Другая отвечает: «Не ошибись, эта парочка в своем всегдашнем». Они понимающе смеются.

Терри слышит, как горничная поднимается по лестнице. Он неплохой математик-любитель и смекает, что ему фантастически повезло. Решать надо быстро. Если он встанет перед какой-нибудь дверью, хотя бы 401-й, то тем самым вынудит горничную зайти в один из двух других номеров. Она знает, где парочка. Она решит, что это либо новый постоялец стоит перед своим номером, либо друг парочки поджидает ее у двери. В какой бы номер горничная ни вошла, Терри переключится на другой и удвоит свои шансы. Горничная, унаследовавшая заячью губу, смотрит на Терри, кивает ему и входит в номер 403-й. Терри отходит от первой двери, разбегается, вышибает 402-ю — и вот они, Салли и мужчина, in flagrante [31] . Войдя в азарт, я подумала, что посоветую Тому убрать кое-какие хвосты. Почему Терри не взломал все три двери, тем более когда услышал, что два номера свободны? Потому что любовники услышат его, а он хочет застать их врасплох. Почему не подождал, когда горничная займется уборкой второго номера и станет ясно, где его жена. Потому что раньше было сказано, что у него в конце дня важное совещание на стройплощадке и ему надо поскорее вернуться в Лондон.

31

In flagrante delicto — на месте преступления (лат.).

За сорок минут я напечатала три страницы заметок, чтобы отправить их по почте. Я присовокупила к ним письмо с объяснением, почему индийская чета не годится, нашла чистый конверт без официальной шапки, отыскала марку на дне сумки и еще успела сбегать к почтовому ящику на Парк-лейн и вернуться до конца перерыва. И до чего же скучно было после рассказа Тома читать перечень незаконно транспортируемого груза на «Клодии»: пять тонн взрывчатых веществ, оружия и боеприпасов — сравнительно мелкий улов. В одной служебной записке говорилось, что Каддафи не доверяет Временной ИРА, в другой подчеркивалось, что МИ-6 «вышла за границы своей компетенции». Мне это было глубоко безразлично.

В тот вечер в Камдене я ложилась спать в хорошем настроении, впервые за неделю. На полу стоял мой чемоданчик — завтра вечером его предстояло собрать и в пятницу вечером ехать в Брайтон. Осталось потерпеть два рабочих дня. К тому времени, когда увижу Тома, он уже прочтет мое письмо. Я опять скажу ему, какой хороший получился у него рассказ. Еще раз объясню вероятности — на этот раз понятнее. А потом — наш обычный распорядок и ритуалы.

В конце концов, подсчет вероятностей — это всего лишь техническая деталь. Сила рассказа заключалась в другом. Засыпая в темноте, я подумала, что начинаю понимать, из чего рождается вымысел. Как читательница, притом привыкшая к быстрому чтению, я не вникала в этот процесс. Берешь с полки книгу, и там все уже придумано, населенный мир, не менее очевидный, чем тот, в котором ты живешь. Но теперь, как Том, сражавшийся в ресторане с Монти Холлом, я подумала, что поняла механику сочинения или почти поняла. Это почти как в кулинарии, сонно думала я. Только здесь не жар преобразует ингредиенты, а чистый вымысел, искра, скрытый элемент. Результат будет больше суммы частей. Я попробовала их подсчитать: Том подарил герою мое знание вероятностей, а также поселил в нем тайное возбуждение от мысли о том, что он рогоносец. Правда, преобразовав его в нечто более приемлемое — гнев ревнивца. Индийской чете и младенцу с заячьей губой была поручена роль в номере 403-м. Их милая застенчивость оттеняла похотливую разнузданность парочки в соседнем номере. Том взялся распорядиться предметом («только дурак будет держаться первоначального выбора!»), которого не понимал, и захотел сделать его своим. И сделает своим, если использует мои предложения. Ловкость рук позволила ему представить Терри несравненно лучшим математиком, чем его создатель. С одной стороны, было понятно, как эти части сложены и распределены. Загадка заключалась в том, как они соединились в нечто связное и правдоподобное. Мысли разбегались, и, уплывая к границе забытья, я подумала, что почти понимаю, как это сделано.

Через некоторое время, когда раздался звонок в дверь, он обозначился во сне как кульминация замысловатой цепи совпадений. Пока сон улетучивался, позвонили еще раз. Я не встала, надеясь, что спустится кто-нибудь из соседок. Все-таки они ближе к входной двери. После третьего звонка я включила свет и посмотрела на будильник. Без десяти двенадцать. Я спала час. Опять зазвенел звонок, настойчивее. Я надела халат, вставила ноги в домашние туфли и пошла вниз, не понимая спросонок, почему я должна спешить. Наверное, одна из девушек забыла ключ. Так уже бывало. Внизу линолеум холодил ноги сквозь подошвы шлепанцев. Я накинула цепочку и приоткрыла дверь. Через десятисантиметровую щель я увидела фигуру мужчины на приступке, но лица его не разглядела. На нем была гангстерского вида шляпа и плащ с поясом; в свете уличного фонаря блестели дождевые капли на плечах. Я испугалась и захлопнула дверь. Знакомый голос тихо произнес: