Славные ребята
Шрифт:
«Еще один потерянный день… Ну и черт с ним!»
Он принял теплый душ, оделся и вышел на площадку. Там в одиночестве сидела Надин Форстер, а рядом, прямо на земле, лежала открытая книга… понятно, рядом со стаканом.
— По-моему, вы славно поспали.
— Мне просто стыдно…
— Да бросьте вы стыдиться. Что будете пить?
— Ничего.
— Ну, если это входит в ваши принципы… Хочу обратить, ваше внимание, что солнце уже село.
— Если разрешите, я выпил бы стакан воды.
— Как угодно.
— Значит, так тут и живете втроем?
— Да… Втроем…
Пауза.
—
— Эта дама — ваша тетка?
— Да, и зовут ее Эльсенер. Тут уж ничего не попишешь. Семейные чудачества.
— Она сестра вашей матери?
— Нет, отца… Она красивая, верно?
— Очень, очень.
— Ей ее лет не дашь.
— То есть?
— Ей уже за сорок пять.
— Да что вы…
Марку начал надоедать этот разговор.
— А вы?
— Вы спрашиваете, сколько мне лет?
— Нет. Просто я предпочитаю говорить о вас, а не о вашей тете Эльсенер.
— И очень жаль. Говорить о ней куда интереснее, чем обо мне.
— Вот как?
Надин поднялась, налила два стакана виски. И протянула один Марку.
— Я-то здесь из-за нее. Шесть лет назад я приехала сюда за ней. Чтобы отвезти ее в Штаты. И, как видите, сама здесь застряла. Странный край…
— Вернее, странные люди.
— Хотите, пройдемся? — Она поднялась, допила виски. — Только пойду свитер надену.
Марк смотрел ей вслед. Ничего не скажешь, весьма соблазнительная в своих джинсах. Но не в этом было дело.
Глава седьмая
Довольно долго шли молча. Ветер стих, воздух вдруг потеплел.
— Должно быть, я кажусь вам странной: ни с того ни с сего раскрываю душу перед совершенно незнакомым человеком. Но когда живешь в такой глуши, невольно теряешь всякое представление о том, что прилично и что нет. Уже не сдерживаешься, поддаешься дикому желанию говорить, рассказывать, и ничего с собой поделать не можешь.
И она добавила устало:
— Все это, видите ли, очень сложно. До Мишеля у нас жил другой мальчик: и точно такой же равнодушный, спокойный. Вот мы и живем все трое в молчании. Пустыня без оазиса. И вдруг являетесь вы…
Она улыбнулась.
— Вернее сказать, я вас похитила. Вы принесли с собой дыхание внешнего мира, а я, я уже от этого отвыкла. Откровенно говоря… я сама не берусь объяснить, словом, вы внушаете доверие, с вами как-то спокойно…
— А о чем вы беспокоитесь?
— Ни о чем не беспокоюсь, просто хочу себя понять… И безусловно, потребность высказаться… Только это. У нас в Америке для таких целей существуют психоаналитики: ты говоришь, они слушают. А здесь единственный твой собеседник — эхо, шепнул ли ты слово или прокричал во весь голос.
Она оперлась на руку Марка.
— Так вот, первой сюда явилась другая моя тетка — Вирсавия. Приехала в качестве обыкновенной туристки. Но прервала свое путешествие на полдороге. Больше года от нее не было никаких вестей. Потом написала, что больна. Тогда к ней поехала ее младшая сестра Эльсенер. Чтобы привезти ее домой. А тут уж мы ничего не знали о них обеих, только изредка доходили кое-какие неопределенные слухи. Потом нам сообщили о смерти Вирсавии. Тогда поехала я.
Полная решимости, как я вам уже говорила, доставить Эльсенер в отчий дом. С тех пор прошло шесть лет… и мы обе все еще здесь. Заблудшие.Жалкая печальная улыбка.
— Знаете, ваша тетя все-таки странная… — И Марк добавил: — То есть я хочу сказать…
— Нет, не надо… Она именно такая, как вы сказали, — странная, — Надин помолчала. — Даже более чем странная. Сегодня вы видели ее еще в хороший день. Она оправляется на редкость быстро… Просто невероятно быстро… Так как всего только месяц назад… К счастью, она испугалась, она слишком далеко зашла. Ее спасло редкостное напряжение воли. Очевидно, просто инстинкт самосохранения. Но не будем строить иллюзий… все начнется сначала. Пройдет день, два, возможно, даже неделя, и она рухнет.
— А что начнется?
— Как что? Опять наркотики.
— Она курит?
— Это бы еще полбеды, нет, она делает себе уколы. Она все перепробовала. Как говорится, шла по восходящей линии.
— И вы ничего не можете поделать?
— Пыталась… но все бессмысленно. А ведь она человек сильный. По собственной воле взять и перестать колоться — этому никто даже не поверит. Небывалый случай И все-таки она снова начнет. Иной раз я думаю, что она сознательно хочет себя доканать. Как Вирсавия.
Говорила она обо всем этом совсем просто, Марк смотрел на нее.
А она продолжала:
— У нас три года жил один мальчик, швед. Так вот благодаря ему и с ним Эльсенер открыла для себя любовь… Она уверяет, что до того не знала наслаждения. И не огорчалась, что не знает. Она вечно чего-то искала… в литературе и искусстве, жизнь для нее была именно поисками этого.
— А какова ваша роль?
— Моя? Да никакая. Я наркотиков не употребляю, я пью… немного.
— Почему вы остались здесь жить?
— А почему я должна куда-то ехать? Когда я сюда явилась, Эльсенер жила в какой-то хибаре. Хорошо еще, что попались честные мальчики… Ей опять-таки повезло! Я хочу сказать, — честные в отношении крупных сумм. Брали у нее один доллар, другой, ровно столько, сколько нужно на ежедневную порцию наркотика. Тетя хранила все свои драгоценности в обыкновенной обувной коробке, и, как я обнаружила, все они оказались целы. Никто к ним даже не притронулся. А ведь их было там больше чем на сто тысяч долларов. Зато все носильные вещи исчезли бесследно. Ходила она буквально в каком-то тряпье, которое ей соблаговолили оставить. Зато уверяла, что спаслась, возродилась, счастлива. И добавляла, что наконец-то очистилась. Мне удалось ее оттуда вытащить. И мы поселились в отеле. А я, поняв, что она Катманду ни за что не покинет, выстроила этот дом.
Все это Надин выпалила залпом, как бы желая облегчить душу.
— Да, но вы-то, вы?
— Я? Теперь я тоже не хочу уезжать.
— А почему?
— Не могу ее бросить… Но это только одна сторона правды, так сказать, внешняя. А настоящая правда в том, что… я тоже отвыкла.
— От чего отвыкли?
— От тамошней жизни… Даже представить ее себе не могу… Если случайно вспомнится Нью-Йорк, мне сразу тошно делается и страшно. Опять нацепить на себя все эти оковы… А здесь я свободна.