Славянские древности
Шрифт:
Крыша (древнеславянск. стреха) всегда была достаточно отвесной, что объясняется климатическими условиями и стремлением не дать удержаться на ней обильно выпадающему снегу и дождям. Такие отвесные крыши упоминает уже Ибн-Русте в X веке. Детали конструкции крыши имеют древнюю общеславянскую номенклатуру [933] ; покрывались крыши дерном или соломой.
933
„Ziv. st. Slov.“, I, 825–826.
Следует полагать, что для древних славянских селищ, городищ и городов типичными были деревянные постройки [934] . Каменные постройки славянам вплоть до X века вообще не были известны, если не считать те южные племена, которые в VI веке проникли на Балканы и к границам Италии и видели перед собой образцы римских и византийских построек. Отсюда же уже позднее, в IX веке, каменные постройки начали проникать дальше на север, где поэтому они назывались opus romanum. Естественно, что этот новый способ строительства был использован прежде всего для возведения выдающихся и дорогих построек, для строительства христианских храмов и княжеских замков, свидетельства чего мы имеем в Киеве времени княжения Владимира и в Болгарии в начале X века в замке у Абобы, поблизости Шумны. Так же было и в Чехии. И хотя во второй половине X века Ибрагим Ибн-Якуб был поражен видом Праги, построенной из камня [935] , строительство стены из камня, скреплявшегося известью, являлось незадолго до этого чем-то совершенно
934
См. Herbord, II, 24, III, 30 (о Руяне и Юлине), Козьма Пражский, III, 40, 45 (о Кладском районе и Вышеграде), Leon Diacon, VIII, 7 (о Пржеславе). Здесь же следует упомянуть, что в городе Коренице на Руяне, по сообщению Саксона Грамматика (ed. Holder, 577), строились даже четырехэтажные дома.
935
Ibr^ah^im (ed. Westberg), 53. Каменные постройки в Киеве упоминаются в Киевской летописи под 945, 989 годами; о них свидетельствуют и новые раскопки. Первое каменное укрепление засвидетельствовано на Руси в 1044 г. внутри детинца в Великом Новгороде (Полное собрание русских летописей, III, 211).
936
Kosmas, I, 19.
937
Легенда Oportet nos fratres (ed. Pekar), 403.
938
Так было в Киеве в 989 г. (Лаврентьевская летопись); в замке хорватского князя Людевита в 820 г. (Annales Einhardi, 820, 821); в усадьбе Прибина в Паннонии в 850 г. (Conversio Bag. et Corant. 11).
939
„Ziv. st. Slov.“, I, 824, 831. Термин „стена“ засвидетельствован уже в X веке.
Во внутреннем устройстве дома наибольшее значение имел очаг, точнее печь. Печь отличается от предшествовавшего ей открытого очага тем, что в ней огонь горит на приподнятом выступе под построенным над ним глиняным сводом, который, нагреваясь, не только сохраняет тепло внутри печи, благодаря чему она может служить для выпечки хлеба и других изделий, но и отдает тепло наружу, обогревая все помещение равномернее и дольше, чем открытый очаг. Такая печь появляется в древней славянской избе русского и западнославянского дома начиная с IX века, а поскольку вместе с ней одновременно выступает и само название изба, перенятое от германск. stube (см. выше, стр. 254), то вполне естественно, что славяне как избу, так и характерное устройство для ее обогревания, то есть печь, переняли на западе у германцев, к которым она пришла из Рима. Однако вопрос этот не так ясен, как кажется на первый взгляд. В частности, бросается в глаза то обстоятельство, что наряду с германской «избой» у славян для обозначения печи был и свой древний термин пець, пешть от слова пешти [940] . И весьма возможно, что будущими находками, например в России или Польше, будет доказано, что печь была и в славянских жилищах задолго до X века, из чего мы должны будем сделать вывод, что она перешла к славянам непосредственно от римлян и греков еще до того, как славянам стала известна германская stube с печью, и до того, как они переняли последнюю. Первая печь, с которой познакомились славяне, служила, вероятно, не для обогревания избы, а для выпечки хлеба [941] (отсюда и ее славянское название!). Однако все это вопросы, на которые нельзя дать ответ до тех пор, пока в нашем распоряжении не будет более точно датированного археологического материала.
940
Этот термин засвидетельствован уже в IX в. в легенде о св. Мефодии, а затем у Козьмы, пресвитера болгарского („Ziv. st. Slov.“, I, 845).
941
Печи для выпечки хлеба наряду с жилищами римской эпохи найдены, например, в Подбабе у Праги („Ziv. st. Slov.“, I, 843), у Ярочина и Кистржина (Praehist. Zs., VI, 303; Przeglad arch., 1919, 143), и, таким образом, не подлежит сомнению, что печь была известна в I–IV вв. н. э. далеко на севере, за Дунаем. Находки В.В. Хвойко у Летичева в Подолии также указывают на II–IV вв. На это же указывает и печь, раскопанная в Лепесовце у Кременца (Известия археологической комиссии, XXIX, 57). Неизвестно, однако, являются ли эти находки славянскими.
Каркас печи часто был деревянным, но для того, чтобы дерево не загорелось от огня (хотя это все же случалось), его обмазывали глиной. Верхняя часть печи [942] , как это видно по археологическим находкам в России, где засвидетельствован и общеславянский термин печного отверстия — устье, имела шарообразную или конусообразную форму или же делалась в форме четырехгранного ящика. Первоначально огонь разводился в избе перед печью, и лишь позднее под франкским влиянием очаг для приготовления пищи был перенесен в сени, а оттуда через печное отверстие огонь разводился и в печи, помещавшейся в избе. Древний тип очага и печи в избе удержался и до сих пор в примитивных хижинах карпатских горцев, а также в Польше и в России [943] . Одна лишь древняя южно-славянская куча не имеет печи, и внутри нее находится только очаг, что дает основание предполагать, что южные славяне ушли с севера на юг еще до того, как там появилась печь. Уходя в I–V веках на юг, они на своей родине еще не знали печи, и поэтому я думаю, что печь у славян Прикарпатья получила широкое распространение лишь после IV века н. э., когда большая часть южной ветви славян уже была на Дунае. В отдельных случаях печь появляется и раньше за Вартой и за Карпатами, однако широкое распространение она едва ли получила ранее V века. Поэтому я пока не вижу оснований, как это делает К. Рамм, считать славянскую печь более древней, чем это указывалось выше.
942
Эта часть делалась из кирпичей. Свод, сделанный из обожженных кирпичей, германцы переняли из Италии и при этом довольно рано, еще до VI в. Однако когда подобное устройство печи перешло к славянам, сказать трудно; повидимому, это произошло значительно позднее.
943
„Ziv. st. Slov.“, I, 848.
Появление печи вело, вероятно, и к тому, что для славян типичным стало приготовление пищи в горшках, ставившихся у огня, а типичный для северных германцев способ приготовления пищи в котлах, подвешенных над огнем, исчез (хотя, разумеется, и не полностью). Отсюда также и древнее готское название котел (славянское котьлъ), которое, по всей вероятности, перешло к славянам (готск. katils). Огонь разжигался при помощи кремня и огнива. Форма славянского огнива в конце языческого периода хорошо известна благодаря многочисленным находкам в могилах, относящихся к этому времени, но читателей, интересующихся этим вопросом, я вынужден отослать к моей работе «Жизнь древних славян» [944] , где указано также, чем первоначально отличались от них огнива восточных кочевников, найденные в большом количестве в Южной Руси и Венгрии и имеющие, как правило, форму металлического, иногда граненого «О». Однако позднее и
эта форма перешла к славянам. Первоначальное его славянское название было кресило, кресало от слова кресати.944
„Ziv. st. Slov.“, I, 866 (в Man. II, 122 о котле не упоминается).
Освещение избы, помимо огня от печи, обеспечивалось также горящим тростником и деревянными щепками, называвшимися лучь. Древним предметом является и восковая свеча (светя), засвидетельствованная в X веке [945] . У богатых людей были, разумеется, и масляные лампы, заимствованные у Византии или Италии.
945
Полабские славяне сдавали воск для свечей в качестве дани уже в IX в. См. „Capitul. de villis“ Карла Великого, 59, 62.
В остальном внутреннее устройство избы нам известно очень мало. Если в ней и был стол, то первоначально он представлял собой низко положенную доску, вокруг которой усаживались обедавшие. Стол на высоких ножках является уже более поздним изобретением [946] . Распространены были и скамейки (славянск. лава), использовавшиеся для сиденья и сна, затем сундуки для вещей, а местами и специальное, сколоченное из брусьев ложе [947] , для обозначения которого сохранились интересные древние русские названия, пришедшие к славянам из других стран и свидетельствующие, что специальные деревянные ложа для сна славяне видели как у германцев, так и в греческих домах. Название одръ истолковывается как заимствование скандинавск. etar [948] . По мнению Рамма, и украинский полъ является не чем иным, как скандинавским pallr, означавшим нечто для лежания в stube, в отличие от которого великорусские полати, имевшие то же значение, являются явным изменением греческ. , которое в различных значениях проникло к южным и восточным славянам. Также и русская кровать еще в древности была перенята от греческ. . Термин одръ появляется уже в древнейших литературных памятниках [949] раньше, чем пол и полати, однако в древнем происхождении этих терминов сомневаться не приходится; можно скорее усомниться в том, является ли скандинавским по своему происхождению термин «пол».
946
В богатых домах князей и бояр высокий стол имелся уже в XI в., в Болгарии еще раньше („Ziv. st. Slov.“, I, 879). Об истории стола у славян см. Мурко, Gesch. d. Hauses, III, 120.
947
Наряду с общеславянским термином ложе (от слова лежати) уже в X в. появляется и термин постель, постеля от стьлати. На ложе наряду со шкурами животных и рогожками клались и подушки из перьев.
948
См. А. Преображенский, Этимологический словарь русского языка, 640–641, М., 1910–1916.
949
„Ziv. st. Slov.“, I, 873.
Полы в домах делались из утрамбованной глины. Только в богатых домах пол покрывался деревянными досками (dolga) или даже плитками. Плитки, покрытые глянцевитым сплавом, В. В. Хвойко нашел в Белгородке не только в храме св. Апостолов, но и в одном частном доме, а также и на городище у Шаргорода. Образцы таких плиток были занесены с юга или Востока, однако уже в XI веке они имитировались в Киеве. Наконец, и стены дома как внутри, так и снаружи разрисовывались узорами и красками, следы которых были найдены, например, в России.
Глава VI
Религия, вера и культ
Нельзя отрицать, что славяне в конце языческого периода, подобно другим индоевропейским народам, поднялись с низшей ступени демонологии, связанной с магией, к высшим формам религии. Однако нам об этом известно очень мало. То, что мы знаем, — это главным образом богатейший мир низших духов, который окружал славянина, и весьма распространенная магия как единственная форма общения человека с духами. Этот мир духов и магия лежали в основе религиозного мировоззрения славян с древнейших времен и до конца языческого периода. Наряду с верой в мир демонов появляются и представления о существах высшего порядка в более широком значении, наделенных атрибутами высшей власти, вплоть до первичных представлений об одном возвышающемся над другими боге. Однако наличие подобных представлений с полной достоверностью не подтверждается источниками; можно говорить лишь в отношении некоторых славянских народов, причем и в этих случаях знания наши настолько скудны, что в действительный смысл их представлений мы глубоко проникнуть не можем. Что же касается остальных славянских народов, то здесь нам вообще ничего не известно. Более того, даже то немногое, что нам известно, подверглось в последнее время критике некоторых современных мифологов [950] , отрицающих достоверность этих знаний и поставивших под сомнение существование других, до сих пор признававшихся членов славянского Олимпа, так что из всей системы славянских богов остается, собственно, лишь несколько божественных фигур, к тому же отчасти заимствованных и по своему происхождению неславянских.
950
Я имею в виду прежде всего Ал. Брюкнера, который в своем отрицании пошел дальше других [см. Encyclopedie polsk'a (IV, 2, 149, 1912), Mitologja slowia'nska (Krak'ow, 1918), Mitologja polska (Krakow, 1924) и статью „Mithologische Thesen“ (Archiv f"ur slav. Philologie, 1925, 1–2), которую я, однако, не мог использовать]. Другие, как, например, С. Рожнецкий, Е. Аничков, В. Мансикка, А. Погодин, выступают более умеренно.
В целом, сравнивая славянскую культуру в период, непосредственно предшествовавший принятию христианства, с культурой соседних и родственных славянам народов, я в самом принципе не могу допустить, что славяне — единственный из индоевропейских народов — до такой степени отстали в развитии своего религиозного мировоззрения, что вообще не поднялись до высших понятий и представлений о какой-либо системе богов и не имели соответствующих им храмов и обрядов. Оглядывая мысленным взором вершины славянской культуры, я полностью исключаю возможность такого положения.
Но, с другой стороны, мы должны признать, что источники вообще умалчивают о верованиях некоторых славянских народов, о других же дают нам [951] такие незначительные и искаженные сведения, что картина славянского Олимпа — если отбросить недостоверные и спорные известия — является все же весьма бедной. Эту бедность нельзя отнести лишь за счет того, что источники случайно умолчали об этом, и следует признать, что славяне как в некоторых других областях культуры, так и главным образом в развитии религиозного мировоззрения сравнительно отстали и не дошли до столь развитой системы богов, какая была у родственных им народов, находившихся под большим влиянием религиозных центров Востока вследствие большой близости к ним. Таким образом, языческая религия славян, несомненно, более бедна, чем греческая, иранская, римская, кельтская или даже германская. Она представляет собой примитивную, но богатую демонологию, причем уже в период общеславянского единства из нее стали выделяться и возвышаться над другими отдельные существа, наделенные функциями индивидуальных богов, которые к концу языческого периода, по крайней мере в землях, подвергавшихся чужеземным влияниям, создали в совокупности уже настоящие локальные системы богов с соответствующей иерархией, храмами и культом.
951
Обзор источников по славянской мифологии см. в „Ziv. st. Slov.“, II, 7–17; об источниках по древней Руси лучше всего см. в работе В. Мансикки, Religion der Ostslaven, I, Quellen. Обзор работ о мифологии см. „Ziv. st. Slov.“, II, 281–288. Из наиболее важных общих работ последних лет следует привести следующие: I. M'achal, Nakres slov. bajeslovi (Praha, 1891), L. Leger, La mythologie slave (Paris, 1901) и упомянутую уже книгу А. Брюкнера. Важна также статья Е. Аничкова о последних работах, касающихся славянской мифологии, помещенная в журнале „Slavia“, II (1923), 527, и критическая статья V. Jagi'ce, Zur slavischen Mythologie „Archiv f"ur slav. Philologie“, XXXVII, 1920, 492.