Славянский котел
Шрифт:
— Я его знаю. Мы с ним вместе работали. Он мой учитель.
— Он очень строгий. Нам говорит: не ложитесь в постель с мужиками, а то вас поразит телегония. Обещал рассказать про телегонию, прочесть лекцию. Говорит, вы русские, вам надо выходить замуж за русских и рожать русских детей. Русский народ вымирает. Вы должны родить по десять-двенадцать детишек. И непременно от русских. Чудной какой-то!
— И вовсе не чудной. Он говорит правду. Вы все, русские девчонки, должны выходить замуж и каждый год рожать по ребёнку. Теперь такое время: нас, русских, уничтожают, а женщины должны спасти русскую нацию. Ты это понимаешь?
— Нет, не понимаю. Я не русская. Я украинка.
— Украинцы тоже русские. Это наши враги всегда хотели нас разъединить, чтобы мы ослабли. Вот вы и поверили, что вы не русские, а какие-то другие. И называете нас москалями. Ты сколько классов кончила?
— Я не училась.
— Ну, вот — неграмотная. Значит, надо ещё и учиться. Ну, ладно, я за вас возьмусь. Вы у меня ещё станете профессорами. А сейчас я хочу принять душ. Покажи мне ванную.
Ганна показала Борису ванную комнату. И вышла. Борис включил душ и стал мыться. Ганна принесла бельё, халат и полотенце. Борис, нарядившись в роскошный, расшитый золотой вязью халат, направился к кровати. Ганне, следовавшей за ним, сказал:
— Ты что же это... без стука вошла ко мне в ванную? Ты девушка, а так смело входишь к мужчине.
— Так велит Ной. Он говорит, чтобы я вас мыла и делала вам массаж. Снимайте халат.
Борис пристально смотрел на неё. Она продолжала:
— Нет, я никому не делала массаж. Ной Исаакович назначил меня к вам.
— Ну, хорошо. Ты иди к себе, а я буду спать. Мне сейчас очень хочется спать. Только впредь ты ко мне без стука не входи, я этого не люблю. И никакого массажа мне делать не надо.
И Ганна ушла.
Адмирал позвонил Борису в седьмом часу и пригласил на ужин. Внизу Простакова ждала машина — сверкающий никелем и позолотой длинный и просторный лимузин. Ехали по грунтовой дороге, вьющейся между холмами, поднимались в гору. И как-то неожиданно открылся светло-жёлтый трехэтажный особняк с четырьмя белыми колоннами, за которыми угадывались высокие двери фасада. Гостей встретил молодой человек славянского типа, поклонился Простакову, заговорил на плохом русском языке:
— Адмирал ждёт вас в столовой первого этажа. Папаша Ян говорил: «К нам сейчас приедет братушка Борис». Папаша Ян любит русин и говорит, что мы сделаны из одного теста. А меня зовите Петру. Петру Горич из Хорватии. Я серб и управляю имением адмирала.
Тут незаметно появился,— словно с неба упал,— Иван Иваныч. На ухо Борису сказал:
— Да, да. Папаша Ян — это адмирал, его зовут Яном, а фамилия Станишич. Он серб и любит русских людей.
Петру провёл гостей на второй этаж в просторную комнату с пальмой у окна, со столом посредине. И тут же по лестнице с третьего этажа спустился адмирал. Он широко улыбался, обнажая ряды крупных белых зубов, приветливо кивал могучей головой, приглашая к столу, на котором стояли бутылки вина, рюмки, фужеры. Обращаясь к Борису, сказал:
— Приходите ко мне, как домой, и зовите меня папаша Ян. А?.. Вам нравится моё имя? Мне ваше имя тоже нравится. Был у вас царь Борис Годунов. Неплохой мужик, кое-что хорошего оставил в истории, а моё имя тоже хорошее. Ян! Слышишь? Ян, Иван — почти одно и то же. У нас, сербов, есть имя Ёван, но меня назвали Яном — тоже хорошо. Однако, как там у вас говорят: «Соловья баснями не кормят»,— а?.. Так говорят в России?.. Я всего лишь раз побывал у вас, да и то с заходом в порт Архангельск. А между тем, там мои предки, там прародина славян. Я ведь тоже славянин. Как вам это нравится?.. Американский адмирал и — славянин. А если начнётся война, кого мне защищать? В том-то, брат, и штука. Я потому не пошёл далеко по службе, что родился сербом. У нас вокруг президента вьётся много евреев, а они не любят славян. Почему? — не знаю, но не любят. Предпочитают им всяких мексиканцев и даже эфиопов. Этих они не боятся, а нас боятся. Почему? — не знаю, но боятся. И везде, где можно, тормозили мою карьеру. Мне это надоело. Я ушёл. Да, это так. Тормозят, потому что я родился сербом. Америку заполонили чёрные, жёлтые и серо-буро-малиновые; чёрт знает, что за народ, из каких щелей они к нам наползли. Их теперь стали бояться. Особенно перед ними гнутся те парни, что стремятся залезть в кресло президента. У них же голоса! Представьте себе, что каждый этот мазурик имеет такой же голос, как и я, как и мой брат, который вот уже второй раз избран губернатором штата. Я три года челночил по морям и океанам, а когда сошёл на берег, не узнал своего города. По тротуарам толпами слоняются обезьяны с длинными ручищами и ошалело таращат на меня глаза. Мой родной город превратился в Косово, и каждый из наших рискует получить пинка под зад. У вас пока этого нет? Хорошо, но у вас есть демократы, а это значит, будет Косово. У нас теперь парни из Белого дома суют на важные
посты африканцев. Вы видели, кто у нас помогает президенту в делах безопасности? Да, да. Молодая, симпатичная, похожая на парня негритянка. Я такую не прочь бы взять к себе в служанки, но поставить её над всеми генералами!.. У нас поставили. И я потому вышел в отставку.Адмирал задумался, повертел в пальцах бокал с красным вином и продолжал:
— Может, это и к лучшему. Служить на флоте нет смысла. И тянуть лямку чиновника, как мой брат, я не желаю. Америку уж не спасти. Она дала крен и скоро пойдёт ко дну. Россия тоже потеряла ход, но там есть русские люди и их пока много. Правда, они лакают водку и, как бараны, смотрят в телеящик, но скоро опомнятся и возьмутся за ум. На них может обвалиться туча китайцев, но те китайцы, что у власти, они не дураки и понимают, что с русскими их повязала судьба и они должны жить в мире. Индусы тоже к вам придут. Таков ход истории. Я тоже приеду жить в Россию, но теперь буду отдыхать, спать по пятнадцати часов в сутки. Есть, пить, и снова спать. Хорошо это, быть свободным от службы! Ну, да ладно. Буду пить вино. Вам не предлагаю, вы трезвенник, а я выпью ещё бокал.
И не успели они приступить к трапезе, как на дворе за открытым окном послышалось движение; вначале подъехал автомобиль, потом раздались голоса: два-три мужских, один женский. Дверь растворилась и в окружении трёх молодых парней вошла женщина. Парни остались стоять у порога, а молодая дама,— впрочем, больше похожая на девицу,— подошла к Простакову:
— Меня зовут Драгана, будем вместе работать. Я биохимик, училась в Московском университете. Скажу вам сразу: это я виновата в таком обороте вашей судьбы. Позже я вам всё объясню, и, надеюсь, вы меня простите, а сейчас садитесь, пожалуйста.
Подошла к адмиралу, поцеловала его в щёку. Папаша Ян поднялся с кресла во главе стола и хотел было усадить в него Драгану, но девушка обхватила его за руки и стала вталкивать в кресло. При этом говорила:
— Вы теперь вышли в отставку, и я хочу, чтобы вы были хозяином и острова, и моего дома и здесь на острове заменяли мне отца. Садитесь, садитесь. Это теперь ваше место, я сяду вот здесь напротив молодого человека, которого мы, наконец, дождались.
Она села напротив Бориса и смотрела на него с чувством нескрываемого восторга, как смотрят дети на взрослого человека, подарившего им красивую игрушку. Борис же, напротив, и хотел бы на неё смотреть, но смущался, и если взгляды их всё- таки, встречались, быстро опускал глаза. Он в первую же минуту был и поражён, и очарован этим внезапным дивом, в котором неизвестно чего было больше: внешнего обаяния или какой-то неведомой внутренней силы и магнетизма. Говорят, в глазах, как в зеркале, можно увидеть душу человека. Но о Драгане можно было бы ещё и сказать: если в женщине нет ничего примечательного, а только лишь вот такие глаза, как у неё, то и тогда она была бы неотразимой. Глаза у неё тёмно-синие и большие, ресницы длинные, чёрные. Нет, описать такие глаза невозможно, их надо видеть, но и как же их разглядишь, если пристально в них смотреть неловко? Но, может быть, это только Борис не мог подолгу смотреть на девушку. Да, наверное, скорее всего, так оно и было. Борис боялся, как бы Драгана не заметила в его взгляде пристрастного к ней интереса. Ведь им придётся вместе работать!
Что же до Драганы, она смотрела на него неотрывно и продолжала радоваться его появлению в их пределах.
— Арсений Петрович мне говорил: к нам приедет юноша, похожий на Есенина. Я страсть как люблю Есенина! А вы как его двойник! Надо же, как вы похожи на Есенина! Нет, это удивительно, что я увидела живого Есенина. Одно только плохо: я не смогу с вами работать. Я всё время буду смотреть на вас и восхищаться. Я, наверное, встретила свою любовь. А? Что вы на это скажете, если я вас полюблю? Мне двадцать три года, а я никого не любила. А вы мне скажите сейчас же: вы женаты? Вы кого-нибудь любите?.. отвечайте быстрее.
— Дана! Девочка моя. Я никогда не слышал от тебя таких смелых и рискованных речей. Ну, что подумает о тебе наш гость? Он такой скромный, сдержанный и — такой умный. Наконец, не надо забывать, что перед нами — великий учёный. Мне кто-то дунул в ухо, что это первый человек планеты. Недаром же мне велели притащить его к тебе на остров.
— Ну, вот, дядя. Первый человек планеты! А зачем же мне нужен второй или третий? Мне и нужен первый! Я такого только и могу полюбить. И вообще... не надо нам мешать. Мы с ним люди одного поколения, и отношения между нами должны быть современными. Я хотя и красавица, и дочь губернатора, и внучка миллиардера, и женихов за мной тянется длинный шлейф, а вот он-то может меня и не полюбить. Это будет для меня катастрофа, и этого я не переживу. Я тогда уеду в Белград и никогда к вам не вернусь.