Славянский котел

— О вашем открытии никто здесь ничего не знает. О нём молчок. Будем, как рыбы, хранить вашу тайну. Что же до тайны моего открытия, то им её не узнать по той простой причине, что после того, как я попал под собственное «Облако», я её и сам забыл. «Облако», кроме всего прочего, отшибает ещё и память. Но, может быть, это и к лучшему. Не знаю, не знаю, но... может быть, к лучшему. Дай-то Бог, дай-то Бог.

Эта пространная тирада неприятно поразила Бориса. Он подумал: «Если тайну кто-то знает, она уже не тайна». Впрочем, тут же и решил: «Какая же может быть тайна в условиях института, где восемьдесят процентов сотрудников были евреи? Думать теперь надо лишь об одном: как бы не попал открытый мной прибор воздействия на гипоталамус в руки врагов. Но это уж будет зависеть от меня. Лишь бы ко мне не применили какой-нибудь варварский ”детектор лжи“. А такие приборчики у американцев имеются».

Арсений Петрович предложил Борису поехать с ним в лабораторию и уж поднялся со своего места, сделал несколько шагов к выходу, но вдруг схватился за руку Простакова, едва слышно простонал:

— Плохо. Мне плохо...— повис на руке Бориса, обмяк и едва слышным голосом говорил: — Там, в лаборатории, в столе — бумаги. Много бумаг, и все они для вас.

И как раз в этот момент к ним подошла Драгана и помогла Борису донести старика до дивана. Девушка по радиотелефону вызвала врачей, и они через несколько минут явились. Сделали больному укол и на носилках отнесли в машину. Растерявшийся Простаков смотрел на Драгану: «Что же нам делать?» А Драгана, предложив Борису следовать за ней, говорила:

— Ничего. Очередной приступ. Его, наверное, повезут на материк в военный госпиталь.

И вправду: через несколько минут в небо поднялся вертолёт и взял курс на материк. А Борис и Драгана подъезжали к трёхэтажному зданию барачного типа, стоявшему на краю скалистого мыса. Оно, это здание, точно корабль, устремлялось в океан.

— Арсений Петрович говорил мне о каких-то бумагах. Они лежат в столе.

— Лежали в столе, но он забыл о своём распоряжении, которое сделал мне недавно: спрятать бумаги в моём сейфе. Я их собрала в одну папку и отвезла к себе домой. Это очень важная папка, и вы её получите. Но для начала я бы хотела посвятить вас в наши дела.

На длинном бронированном автомобиле в сопровождении двух машин поменьше они выехали на дорогу, огибающую остров по берегу океана. Потом им открылся невысокий холм, где в тени южных декоративных деревьев, блестя мраморными колоннами у входа, стоял небольшой трёхэтажный дом цвета не бросающейся в глаза охры. Вошли в гостиную на первом этаже, и отсюда Драгана повела Бориса на второй этаж, где в угловой комнате располагался кабинет хозяйки. Достала из сейфа папку, раскрыла её и не отдала Борису, а оставила на столе. Перебирала пальцами листы, о чём-то думала. Потом устремила на Бориса свои тёмно-синие глаза, тихо и неуверенно заговорила:

— Я так думаю, Арсений Петрович заляжет надолго, на два-три месяца, как уж не однажды бывало. Я попробую ввести вас в курс наших с ним дел. Я говорю: наших, потому что у нас хотя и работала целая лаборатория, но все-то секреты он доверял только мне. Он говорил, что там, в Москве, вы нашли средство воздействия на гипоталамус, научились управлять потоком нейронов, подавлять в человеке агрессию, злобу, жадность и другие порочные страсти. В основе нашего проекта заложены те же манипуляции с электронами, но только от нас требуется нечто большее: вышибать из головы волю, превращать человека в бессловесную овечку. Ну, а если проще сказать: у вас в Москве вы знали своего учителя цветущим, здоровым, а здесь после первого же испытания нашего «Облака подавления» он стал таким, каким вы его увидели. Но учитель мне говорил: «Я скоро поправлюсь и стану прежним». Таково свойство «Облака», оно действует на время, но я боюсь, что это время протянется долго, и те ребята, которые вот уже полгода лежат в военном госпитале, они тоже не скоро оттуда выберутся.

— А почему это «Облако» розовое?

— Возникает эффект свечения. Природа его нам не вполне известна.

— Ну, так и что же? Выходит, вы решили свою задачу, вы нашли это самое «Облако». Зачем же меня сюда звали?

— От старика требовали описания открытия, технических обоснований механизма действия «пушки», выстреливающей пучок электронов, а затем, как я слышала, превращения «Облака» в тучу, то есть создания такого оружия массового поражения, которое бы не загрязняло природную среду, оставляло бы нетронутыми города, заводы. Наконец, наше оружие не отнимает жизнь у человека, а лишь на время подавляет его волю и энергию. Америка сейчас создаёт мини-атомные бомбы для точечных воздействий, но было бы лучше, если бы она, кроме этих мини-бомб, имела ещё и наше «Облачко».

Драгана замолчала и устремила свой взор на открытую дверь балкона, за которым шумел океан. Затем продолжала:

— Арсений Петрович — человек верующий, и он решил создать оружие, не отнимающее жизнь, не убивающее всё живое на земле. И Америка, прознав об этих его работах, не могла упустить шанс, чтобы не переманить учёного. Для того тут у меня на острове создана лаборатория и в неё приглашены русские биологи. Оружие наше совершенно чистое и бесшумное. На аэродром, на корабль или на город пустил невидимое облачко — и люди скукожились, точно их из-за угла пыльным мешком ударили. Мой дядя, узнав про такой проект, воскликнул: «Если таким мешочком стукнуть боевую эскадру, и в первую очередь её адмирала, так этот адмирал забудет, зачем и куда плывут его парни, а корабли точно стая испуганных окуней разбредутся по морю. Я всегда говорил, что русские ребята способны выкинуть такой номер, который не сможет понять и сотня наших умников из ЦРУ».

Вошли трое парней, которые и здесь пасли Драгану. Один направился к ней, но она махнула рукой:

— Вы свободны. И сегодня, и завтра я буду дома,— а когда парни удалились, Драгана сказала: — Это причуды дедушки. Нанял для меня охрану.

Простаков слышал, что отец Драганы — губернатор штата, и это он купил для неё остров, а вот кто её дедушка, он не знал. Видно, очень любит внучку. Борис тайком окинул Драгану взглядом и ещё подумал: «И как же не любить такую...»

Драгана листала бумаги, делала пометки в блокноте. Так они сидели час, два, а в полдень поехали в лабораторию. Здесь к ним один за другим заглянули Иван Иванович и Ной Исаакович. Потом явилась Ирина и сказала, что в столовой их ждёт обед. Драгана смерила её холодным взглядом:

— Хорошо. Мы скоро придём.

Борис заметил, что Драгана так же прохладно, с чувством глухой внутренней неприязни встречала Ивана Ивановича и врача-психолога. Наблюдательный и чуткий Простаков уже сделал вывод, что мира среди обслуживающих его людей нет и что адмирал и, особенно, хозяйка острова никого тут не любили, никого не хотели видеть, но какие-то силы и неведомые Борису обстоятельства понуждали тут всех терпеть друг друга и сохранять видимость добрых отношений. Вопросов Драгане он не задавал и лишь хотел бы поскорее понять, как эта хрупкая и с виду слабая девушка сумела тут всех подчинить своей воле.

Перед самым обедом к ним в лабораторию зашел адмирал, поцеловал в щеку племянницу, крепко сдавил ладонь Бориса и трубно прогудел:

— Проголодался, как две тысячи чертей! Кормите же меня наконец!

Драгана поднялась и прижалась к плечу адмирала. По пути в столовую, неизвестно к кому обращаясь, говорила:

— У меня два папы: на материке папа номер один, а здесь на острове папа номер два. И неизвестно ещё, которого я больше люблю,— по-моему, вас, дядя Ян.

И, как бы оправдываясь перед кем-то, добавила:

— Женщина не может жить без любви. Ей обязательно нужно кого-то любить.

Прижималась к плечу дяди, кокетливо жаловалась:

— А меня никто не любит. Ну, дядя Ян. Полюбите хоть вы меня!

— Нет, не полюблю. Глаза у тебя цвета океана, и хромаешь ты на обе ноги. К тому ж, и возраст у тебя — за двадцать перевалил. А характер злющий,— ну, чистая баба-яга. А мы, мужики, нежных любим, и красивых.

И тронул за руку Простакова:

— Так я говорю, царь Борис? А?..

Борис покраснел и не знал, что ответить. Про себя подумал: «Это у них, американцев, манера шутить такая».