След на рельсах

…Капитан Сорокин, который два дня до того отсутствовал, тотчас по прибытии отправился не на службу, а прямиком в больницу, к главврачу. Маргарита Вильгельмовна Шор, занятая писаниной многочисленных бумаг, представлений, отношений, сначала попыталась его выставить, потом сделать вид, что не понимает, о чем он, – но не на такого напала. Сорокин мягко, но наотрез отказался уходить, да еще и принялся укорять:

– Вот если бы я знал, что писать, я бы вам помог. А вы вот все знаете, все можете, все понимаете, а помочь не хотите.

Шор, наконец, сдалась и обреченно спросила:

– Чем помочь? Что вы опять от меня хотите?

– Прежде всего узнать о здоровье товарища Пожарского.

– За этими сведениями – в регистратуру, первый этаж…

– А там говорят, что мальчик напоролся на ужасный гвоздь, что пребывает в шоке, и консилиум ведет речь об ампутации.

– Это интере-е-е-есно, – протянула главврач и отложила перо, – от кого же вы получили такие интригующие, такие уникальные и абсолютно лживые сведения?

– От меня, Маргарита Вильгельмовна, – доверительно признался капитан.

– И смысл этого анекдота?

– Смысл в том, чтобы этот анекдот был рассказан любому товарищу из главка, который покажется на горизонте.

– Долго? – коротко уточнила Маргарита Вильгельмовна.

– Хотя бы неделю.

– Хорошо, попытаемся. Потому что у Николая на самом деле ничего серьезного.

– Постарайтесь, пожалуйста. Необходимо потянуть время. Потому что, как только всплывет факт его судимости, условного срока…

– Николай Николаевич, здесь дураков нет, – напомнила главврач и, перевернув несколько листков на настольном календаре, сказала: – Тэк-с… Как показывает мой профессиональный опыт, у мальчика будет сильнейшая реакция на противостолбнячную сыворотку… десять дней вас устроит?

– Вы золотая женщина!

– Работайте, – призвала она, оставив без внимания комплимент и делая пометку в календаре.

Глава 5

Маргарита Вильгельмовна всегда исполняла обещания. Ни в этот день, ни на следующий Яковлев не прорвался к больному Пожарскому. А потом медикам держать оборону и не пришлось, поскольку у муровцев достаточно было дел и в других местах, на окраину за каждым сопляком не накатаешься. Яковлев снял осаду, предупредив, что «этот» под подпиской, чтобы не то что город, район не покидал.

– Даже к семейству? – уточнил капитан Сорокин.

– А оно где?

– В центре, в районе площади Борьбы.

– Нет. Сами пусть приезжают, как соскучатся, – решительно запретил Яковлев.

Между тем Катерина Введенская, используя то самое кумовство, которое горько обличал муровский лейтенант, наведалась к Кольке в то же утро после происшествия и была допущена.

Он, уже «стерильный и обработанный», лежал на койке, глядя в потолок и закинув руки за голову, а Оля Гладкова, неузнаваемая в белом халате, в косынке, читала ему некую увлекательную книжку.

Катерина, попросив ее выйти, детально расспросила о происшедшем, потом решила, что кое-что надо уточнить.

– Ты хорошо знал Маркова?

– Как всех.

– Ссорились?

– Я не баба, чтобы ссориться, – проворчал Колька, – а представитель администрации и воспитатель. А их не воспитывать, их драть надо, потому что в большинстве своем это не ученики, а чурки неотесанные.

– То есть ты утверждаешь, что все слишком плохо?

Колька сначала замямлил – «ну не так чтобы, но все-таки», а потом твердо заявил:

– Плохой набор, Катерина Сергеевна! Плохой! Я не знаю, что вообще из них выйдет и чем там эти, в приемнике, занимаются. Направили к нам таких, что им место лишь в колонии. Вот я уверен, что они где-то да наследили, а им ручки вымыли, носик высморкали и отправили к нам – учите, мол. А оно-то, гнилье, обязательно вылезет. Приемщики-распределяльщики!

– Коля!

– Что Коля? Скидывают на людей разного рода заваль, а люди ни сном ни духом, что за ними глаз да глаз нужен, – а теперь вот, мы же и виноваты.

– Училище никто не обвиняет, – успокоила его Катерина, – как раз педагогический состав, если ты о нем, ни в чем не виноват, этого никто не говорит.

– А кто виноват? – требовательно спросил он.

– Тут небольшая сложность… но мы к этому еще вернемся. Итак, ты говоришь, что из дэпээр в училище отправили негодный народ, которому место лишь на каторге.

– Так и говорю.

– Но ведь при приеме оформляются и изучаются медицинские документы, характеристики…

– Да что вы, Катерина Сергеевна, как маленькая! Написать-то что угодно можно!

– Но все-таки, Коля, если человеку, однажды оступившемуся, не давать никакого шанса, что же получится?

– Тогда предупреждать надо, что человек с особенностями. А то воспитывайте, мол, а потом вот такие вещи происходят.

– Случайность…

– Не было никакой случайности, к этому все шло, – решительно заявил Колька. – Этот самый Марков ни дисциплины, вообще ничего не признавал, цедил сквозь губу, вечно ходил, задрав нос.

– Ну это обычное дело в подростковом возрасте, – вставила Катерина.

– А еще потом «крысятничает» у товарищей, на людей кидается. И до кучи вот эта история. Хотите сказать, все случайность?

– Я предположила, что не исключена случайность, основываясь на отсутствии сигналов из училища. Если имели место такие вопиющие нарушения правопорядка, то почему не сообщали в органы? – тут же парировала Введенская.

– Ну… я не знаю, – смутился Колька, – может, не сочли нужным.

– В таком случае обвинять других в собственных недочетах нехорошо.

– Мои-то в чем недочеты?!

– Ну как же, Коля, ты же сам говоришь, что представитель администрации, мог бы сообщить о происшедшем… или запрещали?

Кто знает, умеет ли эта Сергеевна в шашки-шахматы играть, но обставила только что прямо ювелирно. И все основываясь исключительно на собственных словах.

Колька отступил на вторую линию обороны:

– Нет. Никто не запрещал, но было воспринято как рабочий момент.

– Итак, оставим пока, кто виноват, и сосредоточимся на том, что ты сам можешь сказать о Юрии.