След
Шрифт:
– Спаси и помилуй мя, батюшка, спаси и помилуй мя, Юрий Данилович!
Ан не к Господу воззвал, а ко князю - понял Кострома, чего Юрий ждал от него! Так ведь поймёшь, поди, чего надо, когда из глуби взглянешь на солнце, а светило сквозь водную толщу, что сомкнулась уже над твоей головой, увидится мелкой денежкой.
Вытащили его однако. Как маленько пришёл в себя, так спросил его Юрий:
– Что, Кострома, и теперь веруешь, что есть дело Господу до твоей головы?
– Не томи, Юрь Данилович, - слёзно взмолился дьяк, - не по чину мне богохульствовать.
– Али я зову тебя богохульничать?
– удивился Юрий.
– Какое ж богохульство в том, что и ты, и
– Так, - кивнул дьяк.
– Вот и поладили, - скривился в усмешке князь.
– А то несёшь околесицу: волос да не падёт! Разве нет у Бога иных забот, что печалиться, кабы мы здесь не оплешивели?
И вдруг рассмеялся, да так, что всем, кто слышал тот смех, кисло стало.
Впрочем, тревожился Юрий зря.
В Орде московского князя ждали! Более того, встретили столь ласково, как, говорят, и самого Михаила Ярославича не встречали!
Ха! Да его и по сей день, хоть и прибыл он много ранее, к хану не допустили, все мурыжили обещаниями… Правда, и Юрию не довелось ещё лицезреть могущественного Тохту, зато за эти дни столько лестных слов он о себе услышал, сколько, поди, и за всю-то жизнь не слыхал.
Ан прав был брат, ещё на Москве приговаривая:
«Абы не было нужды, так не позвали бы! А уж коли позвали, знать, есть у них свой расчёт…» - точно в воду глядел!
То, что расчёт у татар на Москву был крепок, Юрий скоро смекнул.
Если по пути в Сарай он ещё сильно сомневался в том, что владимирский стол может принадлежать ему, и даже отчаивался, то теперь былое отчаяние стало ему смешно; теперь иному изумлялся: как мог хоть на миг усомниться он в собственном праве?
«По праву, по праву я князь на Руси!» - пела его душа. Да как ей не запеть, когда все округ в один голос уверяли Юрия, что правосудный Тохта непременно решит дело в его пользу, потому, мол, нет Тохтоевой милости к тверскому князю, так как больно уж тот не уступчив, больно уж себе на уме. Да ведь и явился-то не смиренным просителем ханской милости, но властным хозяином Русской земли, уже признанным ею.
– Да много ли то признание стоит без ханского ярлыка?
– посмеивались татары над тверским князем и, глядя, как вместе с ними смеётся Юрий, довольно цокали языком:
– Ты - не Михаил, ты - другой…
– Другой я, другой!- согласно кивал Юрий и в лад подсмеивался высокородным татарам, чьё мнение многое значило в Дешт-и-Кипчаке [62] .
А то и в грудь себя бил:
– Да чем же заручиться мне перед вами, что верой и правдой готов служить хану, хоть войском, хоть серебром, хоть…
62
Дешт-и-Кипчак– так восточные историки называли Половецкую степь.
Ан знал чем - как базарный ярыжка, спешил продать то, чему был не хозяин. На всех углах кричал безрассудные обещания: дайте мне только власть, а я уж вам сторицей отплачу!
И плевать ему было, что кровава будет та плата! Ради власти, как некогда дед его Александр Ярославич, снова готов был кинуть Русь на потраву ханским откупщикам. Впрочем, в этом с великим дедом и равнять его нечего - Александр Ярославич иного выхода не имел, ради Руси Русью жертвовал, а Юрия-то никто не неволил - одна
лишь бесовская гордыня. И ведь знал, что невыполнимы те обещания, что не вынесет Русь новой тяготы!Пошто ж тогда обещал?
Так ведь знал, поди, что без тех обещаний он и вовсе есть никто, звать никак и ничего-то не стоит. Вон что…
И чем щедрее, чем опрометчивей были его посулы, тем вернее росла поддержка московского князя у чиновных татар. Все выше, все ближе к хану всходил он по хитрой лестнице ордынской власти. Уже и самые большие вельможи Тохтоева двора принимали Юрия, причём принимали вполне благосклонно, не чванясь, брали подарки, что само по себе было добрым знаком, а некоторые открыто говорили, что непременно будут содействовать именно ему, Юрию, в достижении заветного ярлыка. К тому же стало известно, что сторону московского князя взял сам беклеребек - могущественный Кутлук-Тимур ведавший при Тохте и казной, и войной.
Разумеется, были у Юрия и противники. Он даже справедливо предполагал, что некоторые из тех татар, что обещали ему поддержку, лукавили. Поди, принимая дары от Тверского, они и того уверяли, что будут в числе его защитников перед ханом, известное дело - татары! Но уж то, что его, Юрия, поставили на одну доску с Михаилом-то Ярославичем, было славно! Ох как это тешило Юрьево самолюбие, ох как это обнадёживало его!
Ну а то, что русские, во множестве сошедшиеся в ту осень в Сарае, встречая Юрия, насмешливо любопытствовали:
– Пошто пришёл искать, чего не терял?
– и плевали вслед, не больно-то смущало князя.
«Ништо, - мстительно думал он, - погляжу ещё, как вы пятки-то мне лизать будете. Не шершаво ль станет?»
А впрочем, постоянно чувствуя опасное соседство Тверского, без особой нужды в городе Юрий старался не выходить, предпочитал сидеть в ограде, ожидая, когда позовут.
– …А всёж-ки, скажу я вам, хоша это по русскому званию нам недоступно, однако же лучше нет на земле, чем татарином быть, - забавя князя и остальных, разглагольствовал Федька.
– Хошь - воюй, хошь весь белый день у базара толкуй, хошь спи, а хоша и жён щурь, коли не спится. Одна сомлела, другу зови…
– Да тьфу ты! Какой же, Федька, поганый язык у тебя, - не вынес охальства Юрьев свояк.
– А ты уж больно, боярин, скромен!
– весело рассмеялся Юрий.
Вдруг во дворе раздался какой-то шум, и через миг в горницу вбежал малый.
Что там?
– нетерпеливо спросил Юрий.
– Бояре там тверские, послы к тебе, князь! Во двор ломятся. Пускать, не пускать ли?
Юрий переменился в лице, по вечной привычке ухватил себя за ухо, будто в ухе стрельнуло.
– Что ж, пусть во дворе и подождут, я сам к ним выйду…
Ясное дело, вышел не скоро - потомил. А заодно дождался, пока окольные обрядились, на всякий случай кольчужки под одёжку прикинули, ну и железом каким-никаким отяжелились - мало ли что, бережёного-то Бог, говорят, бережёт. Сам же при этом шагнул на крыльцо в чём был - распоясан, простоволос, лишь лёгкий кафтанец накинул на плечи поверх нижней рубахи. Перед своими-то людьми неподобно было князю в этаком виде, не то, что перед чужими.
А тверичей было всего пять человек. Да и не бойцы - седые бороды, всего и грозного-то, что угрюмые взгляды. Встреченные непочётно, удивлённо теснились друг к дружке, взятые вкруг Юрьевыми дружинниками. Правда, был среди них один плечистый боярин, годов тридцати пяти, с окладистой |каштановой бородой, с цепкими, внимательными глазами. Но был правивший тверским посольством в Сарае Святослав Яловега.