След
Шрифт:
А вчера ночью князя Константина Романовича удавили.
Про то уж вся Москва в ужасе перешёптывается. Кто, как, откуда прознал - неведомо, но передают такие сокрушительные подробности, что и верить нельзя, ибо чистое попрание законов и бесчеловечие.
Однако хошь верь, хошь не верь, а князь-то мёртв и, верно, удавленный.
За полночь в клеть к Константину Романовичу пришли четверо: Юрий, Федька Мина, Петька Хвост-Босоволков да
Были они изрядно хмельны, а потому и шумливы. Покуда Константиновых людишек взашей выталкивали, пока в медной масляной плошке фитиль зажигали, Константин Романович не только успел проснуться, но и с постели поднялся, и чехол ночной скинул, и порты натянул, и рубаху под пояс, а вот сапог-то во тьме не сыскал. Так и встретил их босый.
Босый да с честью. Во взгляде ни испуга, ни удивления.
– Пришёл?!
– не столь спросил, сколь уверился.
– Али не видишь?
– глумливо ощерился Юрий.
– Давно жду, - кивнул Константин Романович.
Он стоял перед ними с перепутанными со сна космами пегих волос, с давно не стриженной бородой, с кислым запахом немытого тела… в сущности, дряхлый, больной старик, которому и по-хорошему-то жить осталось недолго. И вот, надо было его убить…
Решил то Юрий только сейчас, во хмелю, во внезапном остервенении, но отнюдь не случайно! Был на ту смерть свой расчётец. Расчётец тот, разумеется, созрел не в Юрьевой, а в Ивановой голове, но Иван, напрямую вроде бы о том не обмолвившись, все сделал так, чтобы старшой будто б своим умом дошёл до нужного. Вот и дошёл…
Расчётец же был вполне несуразен, хотя при том состоянии русской жизни, когда все в ней зависело от воли хана, а гнев и ханская милость во многом от благорасположения его визирей - и он мог стать выполнимым.
Если князя Василия ныне казнят в Сарае, а в Москве вдруг отдаст Богу душу его отец Константин, то великое рязанское княжество в одночасье останется без законных владетелей. Княжество - не соломы клок! Кому достанется?
Конечно, скорее всего, по родству Рязань перейдёт под пронского князя Ивана Ярославича - он давно уж о том хлопочет. И то - хлеб! Даже в этом одном громадная выгода для Москвы, потому что Иван ей не враг, как Василий, а давний союзник.
Однако была и ещё крохотная, подленькая мыслишка: ан вдруг на сей раз могущественный Кутлук-Тимур переломит Тохту, и тот возьмёт да подпишет ярлык на Рязань московскому князю. Какая Тохте-то разница - что пронский Иван, что Юрий московский? Чай, и Юрий Рязани не чужд, какой-никакой, а владетель коломенский! Конечно, Иван Ярославич, поди, сильно обидится, коли вызнает, что Юрий просил Кутлук-Тимура похлопотать за него перед ханом, но… Кто мухами брезгует, тот и мёду не пьёт!
И вот по всем тем обстоятельствам надо было убить старика. Да и без всяких обстоятельств надо было убить. Прав Ванька: «Излиха зажился!»
Но вот ведь вроде и нехитрое дело, да как подступиться, когда он стоит пред тобой так, будто это не ты его убивать пришёл, а сам он тебя позвал. И в наготе, и в сраме, и в унижении - князь!
– Ну дак будем мы с тобой разговаривать?
– Не о чем мне с тобой говорить.
– Знать, не хочешь по грамоте признать Коломну московским пригородом?
– Или ворованное колом поперёк горла стоит?
– Ништо, проглотим! Москва, чай, проглотиста!
–
– Проглотиста, изрядной квашней подымается… - согласился князь. И усмехнулся: - Чтой-то выйдет?
– А ты не насмешничай, не время тебе насмешничать!
– вроде бы как пригрозил Юрий.
– Да я не насмешничаю, я печалуюсь. Ты оглянись-ка, Юрий Данилович!
– как повелел, сказал Константин Романович, и Юрий невольно оглянулся.
– Погляди-ка, кто в твою Москву собирается!
– Дак кто?
– Убийцы да воры, да своей земли предатели. Али с ними мыслишь над Русью возвыситься?
– Константин Романович презрительно кивнул на Юрьевых спутников.
– Окромя лиходеев беспочвенных да вон этих хвост-босоволковых никого и нет за тобой!
– Ты меня перед князем моим не срами!
– пьяно качнулся Петька.
– Не то…
Константин Романович и бровью не повёл в его сторону.
– Врёшь, князь! Сильна Москва! Не ты ли в плену у меня? Не твоя ли Коломна в моей горсти?
– возразил Юрий.
– Не суть, - покачал головой Константин Романович.
– Сила твоя лишь в том, что сам зол и злу потакаешь! Скажи: убей! И похвали за убийство. Скажи: возьми чужое! И похвали за воровство. Скажи: все можно! И ныне вознесут тебя, как великого, но завтра обворуют и убьют, потому что ты все дозволил! Что твоя сила, Юрий, - махнул рукой князь, - на крови да обмане держится!
– Ан держится! За мной, знать, и правда!
– яростно выдохнул Юрий.
– Спор-то наш к концу ближется, Константин! д. коли я наверху, так и в споре прав! А коли прав, так и Бог со мной!
– Кто твой Бог, Юрий?
Юрий темно, ненавистно поглядел в тусклые старческие глаза. Не страшно, нет, но как-то пусто, тошно стало ему под спокойным и даже усмешливым взглядом князя.
А Константин Романович покачал головой:
– Али льстить тебе некому, кроме себя самого? Какая сила в тебе? Ведь сказано: бывает, что и в неправде нашей открывается правда Божия, и верность Божия возвышается нашей неверностью, но из этого вовсе не следует, что нам можно сделать зло, чтобы после из этого вышло добро, ибо воздастся каждому по делам его!
– Да что ж его слушать-то, чай, не поп!
– буркнул за спиной Хвост-Босоволков.
– Погоди, старик! Чтой-то не разумею, чего это ты наплёл?
– Иначе скажу!
– Константин Романович возвысил голос и уж в самом деле, как дьяк анафему, провозгласил: - Не в силе Правда, а в Правде Бог! По то и не дал Господь отцу твоему над Русью встать, что лукаво умыслил он, а ты…
– Врёшь!
– криком оборвал его Юрий.
– Поздно мне врать-то! И ты от прибытков опухнешь, но не возвысишься! И Москва твоя ещё отрыгать станет сожранное и давиться блевотиной!
– Силён и густ был голос старого князя.
– Молчи! Не слушать тебя пришёл!
– И воцарилась в клети последняя, короткая тишина. Лишь огненные языки в плошках все метались в испуге, а вместе с ними прыгали по стенам уродливые короткие тени.
– Знаю, зачем пришёл, - твёрдо сказал Константин Романович и усмехнулся: - Так не томи, я уж к тому давно заранее приуготовился.
– Помолчал и ещё добавил: - Все думал: странно мне будет от русского князя смерть принимать… да, ничего… милостиво Господь распорядился… - Он неожиданно улыбнулся.