Следопыт

— Действуйте! Утрите нос этим… зазнайкам.

Презрительный окрик начальника никак не подействовал на Смолина.

Он крепко верил в мастерство Канафьева. Его веру и уважение к товарищу не могли поколебать никакие слова, тем более несправедливые. А то, что капитан Бакрымов не вполне справедлив, это было слишком очевидным. Канафьев в пограничных делах разбирался хорошо. Каждому есть чему поучиться у него. Начальник заставы, видимо, не успел разобраться в обстановке и в сердцах обвинял во всем следопыта его Трещотку.

Смолин подошел к Канафьеву, стоящему в стороне, молча подал ему руку, крепко, с чувством, сильнее, чем всегда, пожал ее и осторожно спросил:

— Ну, что тут у тебя стряслось? В чем загвоздка?

Канафьев тихонько, чтобы капитан не услышал, выругался и пнул ногой Трещотку.

— Барышня виновата, будь она неладна. Гулять надумала. И без всякого предупреждения. Самое подходящее время выбрала. Выручай, брат.

Невеселое было настроение у Смолина и до этих слов Канафьева, но после них и вовсе стало ему нехорошо. Сейчас, в период пустовки, Трещотка не только бесполезная собака, но и опасная. Увидев ее, почувствовав, кобели обычно теряют голову и отказываются работать по следу. Всё. Уйдет нарушитель. Оскандалился Канафьев, и Смолин оскандалится.

Многие тайны поведения собаки Смолин еще не освоил, но эту, с помощью Николаева, он давно открыл.

— Плохи наши с тобой дела, друг, — сказал он сержанту. — Не надо было Трещотку выпускать из вольера, раз у нее такое дело. Теперь и мой Аргон взбунтуется.

— А ты все-таки попробуй. Другого выхода нет. Нарушителя ловить-то надо.

— Попробовать можно, но бесполезно. Анализатор обоняния у моего Аргона сейчас работает в сторону твоей Трещотки. Закон природы, ничего не попишешь.

— Не теряй драгоценного времени, Саша.

— Ладно, не ворчи. Тебе сейчас надо помалкивать в тряпочку, а не указывать. Убери свою барышню куда-нибудь подальше. Отошли ее на заставу. Так будет лучше всего.

Понося Трещотку, сержант удалился в темноту. А Смолин тем временем подошел к лошади. Аргон сидел в своей люльке на двухметровой высоте и, казалось, ничуть не был обеспокоен присутствием Трещотки. Почему? Откуда у него такая сверхсобачья дисциплинированность? Не слышит? Не чует? Быть этого не может Слух у Аргона превосходный — метров за двести слышит приближение человека. Чутье тоже острое. Должен он, по расчетам Смолина, почувствовать Трещотку, встревожиться. Тем не менее почему-то спокоен. Неужели условный рефлекс послушания оказался сильнее безусловного, врожденного? Нет! Таких чудес, говорят специалисты, не бывает. Посмотрим!

Смолин подвел лошадь вплотную к контрольно-следовой полосе, где нарушитель оставил свои следы, и сдержанно, не позволяя внутреннему беспокойству прорваться наружу, обычным голосом подал команду;

— Ко мне, Аргон!

Ни секунды не колеблясь, собака, перемахнув через борт ивовой люльки, спрыгнула на землю и, возбужденно дрожа, села у ног следопыта. Смолин погладил ее голову.

— Хорошо, Аргон, хорошо!

Действительно, пока все было хорошо. Пока. Самое трудное, самое важное — впереди. Усердие и старательность розыскной собаки оценивается не тем, как она выполняет общие команды. Главное в ее работе — взять невидимый след и уверенно, чисто идти по нему и привести к цели. Возьмет или не возьмет молодой, неопытный Аргон след нарушителя после того, как здесь побывала Трещотка?

При свете самодельного факела Смолин тщательно осматривает следы нарушителя, а его гложет разъединственная мысль и одно чувство — страх за Аргона.

Николаев, занимаясь со Смолиным, тренируя его, всегда предупреждал, чтобы он не бросался очертя голову по следу врага. Поспешишь, говорил он, и подрубишь корни своей победы. Надо точно знать, кого ты преследуешь. Одного нарушителя или двоих. Или целую группу.

Смолин согнулся почти до самой земли и разглядывал отпечатки. Контрольно-следовую полосу прошли по крайней мере двое. Может быть, их было даже трое. Все мужчины — сапоги большого размера. Ступали аккуратно, без особой спешки, хладнокровно, след в след. Ступая глубоко вдавлена в рыхлую землю, сильно расплюснута, края следов немного осыпались. Картина ясная. Нарушители бывалые люди. С оружием.

Смолин записал в свою книжечку размер ступни: ширину, длину, глубину.

Делает свое дело и думает: «Возьмет или не возьмет?» Все будущее собаки поставлено сейчас на карту. Все, чему его учили, все его врожденные и приобретенные рефлексы. Возьмет — и в него все поверят, разнесут о нем добрую славу по всему округу. Не возьмет — пропал. И никто не станет особенно разбираться, что именно помешало Аргону хорошо проявить себя. Не судят только победителя.

Теперь, для того чтобы все дальнейшие события были абсолютно понятны, нужно рассказать, как розыскная собака работает по невидимому следу.

— Если вы любите собак, любите работу следопыта, — говорил мне Николаев, — вам надо обязательно знать, что такое собачье обоняние.

Николаев придвинул к себе чистый лист бумаги и быстро, остро отточенным карандашом набросал абрис головы восточноевропейской овчарки.

— Самый главный орган у собаки, самый развитый, самый важный, самый жизненный для нее — обоняние. Находится он вот здесь, — Николаев провел карандашом пунктирную линию внутри собачьей головы — в носовой полости, в области верхнего носового хода и задней части носовой перегородки. — Аппаратик маленький, да удаленький. В его слизистой оболочке заложены обонятельные клетки особой чувствительности. Они раздражаются, когда улавливают запаховые частицы, и это вызывает у собаки ощущение запаха. Понятно? — спросил Николаев и улыбнулся.

Я кивнул в знак согласия и попросил рассказывать дальше.

— Собака ощущает запах, когда в ее носовую полость, в обонятельную область попадает достаточное количество запахового вещества. Малые дозы не возбуждают нервных окончаний, не вызывают ощущения запаха. И потому собака, поставленная на след, старается вдохнуть в себя как можно больше пахучего вещества. Дышит она в такие мгновения усиленно, быстро, раз за разом. Вдыхает и сейчас же выдыхает, чтобы воздух как можно скорее достигал через носовые ходы обонятельной области. Делает она это инстинктивно. И чем лучше собака, тем инстинкт у нее работает совершеннее.

Николаев говорил все увлеченнее.

— Орган обоняния почти у каждой собаки очень чувствительный, выше, чем зрение и слух. Следопыту это необходимо знать, Но и утомляется он больше, чем другие органы. Самая хорошая собака теряет чуткость, когда много работает, когда длительное время на нее действует какой-нибудь один сильный запах. Аргон улавливает сильный физиологический запах на расстоянии до километра. Я не раз это проверял. Не каждая собака обладает таким чутьем.

Для собак, работающих на границе, главным является запах человека. Все люди имеют свой особый запах. Человеческий запах резко меняется, качественно и количественно, в плохую погоду, в грозу, в пургу, при резких температурных колебаниях. Следопыт должен и это учитывать в своей работе. Нарушителю, долго убегающему от пограничников, как правило, некогда вытирать пот и менять мокрую рубаху. Через 25–30 километров преследования он ужо пахнет не так, как в момент перехода границы. И потому часто он, сам о том не ведая, сбивает собаку со следа. Но бывалый следопыт знает, как надо бороться и с этой трудностью. Смолин вам расскажет и об этом.

Ни один человек не оставляет после себя чисто человеческого следа. Сейчас же, как он только пройдет по земле или полежит на траве, к его запаху примешивается дюжина других запахов: полыни, молочая, различных насекомых, почвы, дубильных веществ. Собака, идущая по следу человека, всегда пробивается через тысячу препятствий.

Николаев шумно перевел дыхание, улыбнулся.

— Фу, наконец-то я выговорился. Отвык от таких лекций.

— Нет, придется вам еще кое-что сказать. Все я понял, кроме одного; почему собака, поставленная на невидимый давний след, идет не назад, а вперед, то есть вслед за человеком?