Следователь и Колдун

— Ага, и стоит он как сама самоходка…

— Сто империалов, чтоб мне провалиться! И будут только дешеветь, поелику Их Королевские Величества Ценовой комитет гоняют в хвост и в гриву.

— Ничего, — магистр сладко потянулся в кресле, — вот придумаем мы с Хеллфордом как Демона Максвелла приручить — вот тогда заживем! На Луну полетим! Вот зуб даю — полетим!

— А что там, на той Луне? Зачем она нам сдалась-то?

— Вот мы туда прилетим — и будет чего. Колпаки колдовские поставим, воздуху из камней наделаем и будем Лютеции с Рейхом кукиши сверху крутить.

— Ага, держи карман шире! А они тоже туда прилетят, и давай нас бомбить!

— А мы — их! Следам такие… ну, вроде как бронированные корыта с дальнобойными пушками…

Фигаро на секунду представил себе эту картину: комиссар Пфуй в кабине безвоздухолета похожего на плотно закрытый крышкой ушат ощетинившийся стволами танковых орудий, а рядом с ним, в мягком кресле похожем на сиденье пилота дирижабля, рыжебородый черкес Бака Чуйский с которым следователь учился на параллельных потоках. Комиссар крикнул: «Полундра!» и ушат, громко стрельнув мотором, выпустил облако копоти и умчался к далеким звездам.

— Так, господа! — Пфуй хлопнул в ладоши, — по последней и спать! А то завтра с утра будем как мореные тараканы, а Фигаро еще в городе обустраиваться… Фигаро, я заранее извиняюсь, но квартиру вам придется искать самому — конспирация-с…

— Да не вопрос, — следователь легкомысленно отмахнулся, — найду. В Столице с этим проблем никогда не было… Ну что, на сон грядущий?

…Поезд мерно постукивал колесами, вагон плавно покачивался и Фигаро, развалившемуся на маленьком, но удобном диванчике, казалось, что его уносит в неведомое будущее скорлупка крошечной лодки. Он зевнул, натянул до самого носа белое накрахмаленное одеяло, и уснул — спокойно и без сновидений. За окнами покачивались на ветру семафоры и грохотали проходящие мимо поезда, а в тамбуре студенты звенели бутылками и пели: «Столица, Столица, знакомые все лица…»

Фигаро разбудил шум: клацали замки чемоданов, негромко ругался комиссар Пфуй, куда-то засунувший носок, орал в коридоре проводник: «Приехали, господа-а-а! Конечная!»

В вагоне было темно: кто-то плотно занавесил окна за которыми шумел перрон: до следователя долетели крики «…а вот кому пирожки горячие!» и «…свежая пресса!». Квакали клаксоны; это столичные лихачи уже выруливали из толпы на своих чадящих керосинках; где-то невдалеке орал на нерадивых пассажиров жандарм.

— Проснулись, Фигаро? — Целеста уже одетый, без малейшего следа вчерашних возлияний на лице, стоял у двери подбрасывая свою трость в воздух. — Отлично! Действуем по плану: у вас десять минут чтобы собраться. Затем мы с Андреа покинем вагон, а вы… а вас отправим как договаривались.

Фигаро молча кивнул, схватил со стола бутыль с содовой, одним махом выхлебал половину и, тяжело вздохнув, принялся натягивать брюки. Голова не болела — похоже, магистр обо всем позаботился, однако на душе все равно было муторно.

— Значит, так, — комиссар, наконец, обнаруживший пропавший носок под подушкой, пригрозил следователю пальцем, — повтори-ка, дорогой мой, что тебе делать дальше. А то знаю я тебя…

— Ну, сейчас вы с магистром покинете вагон. Меня же вы отправите в свой дом на Монетном, где меня встретит человек по имени… Эм… Как его… Савелий. Он займется моим… хм… моим внешним видом, а вы с магистром подъедете чуть позже и утроите мне дальнейший инструктаж. Просто как семечки… Я вот только не понял: ехали мы втроем, а выйдете из вагона вы двое. Это как так?

— То, что нас тут трое знает только проводник, которому я дал на лапу, — ухмыльнулся Пфуй. — И, в любом случае, наша основная цель — не дать предполагаемым злоумышленникам узнать, что мы привезли в город именно вас, следователя ДДД.

— Неужели вы думаете, что за нами могу следить?

— Нет, — магистр чуть качнул головой, — но я ненавижу, когда хорошие планы рушатся, потому что кто-то споткнулся на мелочи. За нами вряд ли следят, но полностью такую возможность исключать нельзя. Поэтому безопасней отправить вас к Пфую блиц-коридором.

— Безопасней?! — Фигаро, застегивавший пиджак, чуть не оторвал пуговицу. — Я раз в жизни ходил через блиц. Почти ничего не помню. Но я в курсе, что это — невероятно опасная процедура.

— Не такая уж и опасная, — магистр усмехнулся, — особенно когда перенос осуществляется на стационарную предварительно настроенную приемную платформу. Злоупотреблять таким способом перемещения, конечно, не стоит, но в случае единичного переноса риск, прямо скажем, невелик… Вы готовы?

— Нет, — задушено прошипел следователь, хватаясь за ручку саквояжа. — Поэтому давайте сделаем это побыстрее, а то у меня что-то храбрость куда-то отвалилась.

— Не нервничайте, — посоветовал Целеста, — и не шевелитесь при переносе. Трансфер через три… две…

— Стоп! Я, кажется, забыл газету под…

— Одна… До скорого, Фигаро!

…Воздух вокруг следователя загудел; ощутимо запахло озоном. Темнота обрушилась откуда-то сверху, точно Фигаро кто-то накрыл большим мягким одеялом. Он взвизгнул, зажмурился… а следующее мгновение понял, что вагон-«люкс» куда-то пропал.

Следователь стоял посреди небольшой комнатушки размером с чулан, освещенной тусклой графитовой лампочкой в пять свечей. Под ногами у него была черная гранитная плита — правильной формы квадрат, вытертый сотнями ног, перед носом — тяжелая деревянная дверь, а слева и справа, у стен, валялся пыльный домашний скарб: швабры, жестяные ведра, какие-то тряпки и пустые флаконы от алхимических пятновыводителей. В воздухе ощутимо пахло старьем, плесенью и нафталином.

— И это все? — пробормотал Фигаро. Он чувствовал некоторое разочарование: переход через блиц-коридор — знаменитое внепространственное перемещение — не вызвал у него вообще никаких ощущений. Это было как перейти из кухни в гостиную: секунда — и все закончилось. Он даже не успел как следует испугаться.

— Иду, уже иду! — послышалось из-за двери. Через секунду та распахнулась, и в комнатку вошел человек.

Чем-то незнакомец неуловимо напоминал самого Фигаро: низенький, толстенький, коренастый и розовощекий. Но если следователь всегда выглядел как осторожный хомяк, тщательно осматривающий амбар в поисках кота, то вошедший в комнату человечек излучал оптимизм каждой порой тела: его лицо лучилось неподдельным счастьем; широкая улыбка сияла как дуговой прожектор, а пухлые ладошки совершали множество мелких быстрых движений, словно незнакомец постоянно одергивал себя от попыток восторженно ими замахать.

— Доброе утро, господин Фигаро! — голос у человечка был под стать внешности: глубокий, веселый и сочный точно спелый персик. — Доброе утро! Меня предупредил о вас почтеннейший комиссар Пфуй! Меня зовут Савелий, Савелий Качка, я колдун-магистр второй ступени, личный лекарь комиссара и специалист по низкоуровневой трансформации… Сюда пожалуйста, — он поманил следователя ручкой. — Да… Так вот: мне поручено заняться вашей… внешностью, так сказать. — Он радостно засмеялся. — Обожаю, просто обожаю, когда комиссар поручает мне что-либо по-настоящему сложное!

Они вышли из чулана и оказались в узком, облицованном красным кирпичом коридоре, ярко освещенном беспорядочно закрепленными на сводчатом потолке алхимическими трубками-светильниками. Фигаро, наконец, понял, куда он попал: это, похоже, и были знаменитые катакомбы под домом комиссара Пфуя на Монетном проезде — легендарное место, овеянное сотнями студенческих легенд. Кое-кто даже утверждал, что именно сюда комиссар приводит для «бесед» самых нерадивых студиозусов и Фигаро не мог сказать, насколько это утверждение правдиво: от комиссара можно было ожидать чего угодно. Пфуй не был жестоким садистом, он даже не был злым, но его манера воспитания была… несколько специфичной.