Следователь (основы теории и практики деятельности)

Относительно первых вполне обоснованным нам представляется срок, который для обжалования постановлений о прекращении уголовного дела предусматривала приведенная выше ст. 209 УПК 1960 г. – пять суток с момента уведомления заинтересованных лиц и прокурора об отказе в возбуждении уголовного дела либо о его прекращении.

Относительно второго – сроков возможной отмены постановлений об отказе в возбуждении уголовного дела в отношении конкретного лица или о прекращении в отношении него уголовного преследования можно предложить несколько.

Во-первых, нам представляется разумным – с соответствующими, естественно, коррективами – использовать порядок, установленный законом для пересмотра оправдательного приговора ч. 2 ст. 405 УПК: «…пересмотр оправдательного приговора либо определения или постановления суда о прекращении уголовного дела допускаются в срок, не превышающий одного года со дня вступления их в законную силу, если в ходе судебного разбирательства были допущены фундаментальные нарушения уголовно-процессуального закона, повлиявшие на законность приговора, определения или постановления суда».

Во-вторых, подчеркнем, как то нам представляется также в сугубо постановочном плане, возможна экстраполяция (опять же в соответствующей, естественно, интерпретации) на решение этой проблемы понятия и сроков исковой давности, установленные в гражданском праве (как известно, общий срок исковой давности ограничен тремя годами – ст. 196 ГК РФ; при этом для отдельных видов требований законом могут устанавливаться специальные сроки исковой давности, сокращенные или более длительные по сравнению с общим сроком – ст. 197 ГК РФ).

Наконец, в-третьих, есть возможность интерпретировать на рассматриваемую проблему положение ч. 7 Федерального закона «О компенсации за нарушение права на судопроизводство в разумный срок…».

«В случае установления подозреваемого или обвиняемого заявление о присуждении компенсации за нарушение права на уголовное судопроизводство в разумный срок может быть подано до прекращения уголовного преследования или вступления в законную силу обвинительного приговора, если продолжительность производства по уголовному делу превысила четыре года и заявитель ранее обращался с заявлением об ускорении его рассмотрения в порядке, установленном уголовно-процессуальным законодательством Российской Федерации».

Внося это предложение, автор ясно осознает таящийся в нем подводный камень. А он следующий: риск предоставления правоприменителям – органам и лицам, осуществляющим уголовное преследование – возможности освобождения лица от ответственности за совершенное им деяние в связи с истечением предлагаемого срока для отмены указанных выше постановлений. Мотивы для того могут быть различными, в том числе – и это самое опасное – коррупционными.

Но такая опасность, увы, существует при осуществлении любой правоприменительной деятельности при принятии процессуальных решений его субъектами по усмотрению, в том числе – особо обратим на это внимание— и при принятии судом решений по жалобам заинтересованных лиц об отмене постановления о прекращении уголовного дела и возобновления по нему производства.

Но тем не менее оставление лица под угрозой возбуждения в отношении него уголовного преследования в ситуациях, когда ранее в том в установленном законом порядке было отказано, либо возобновления прекращенного в отношении него уголовного преследования на практически неограниченный срок, по нашему убеждению, противоречит декларированному законом положению об осуществлении уголовного судопроизводства (уголовного преследования) в разумные сроки.

Мы убеждены, что необходимость законодательного ограничения сроков досудебного уголовного преследования в рассматриваемых ситуациях повышено актуальна.

Как на то неоднократно обращал внимание ЕСПЧ в своих постановлениях, «только с момента уведомления лица о прекращении уголовных процедур оно прекращает чувствовать себя находящимся под влиянием уголовного дела, а также испытывать чувства правовой неопределенности, которую ст. 6 Конвенции (о защите прав человека и основных свобод – авт.) предназначена ограничить» [188] .

Столь либерально-радикальное предложение в пользу лица, подвергающегося (подвергавшегося) уголовному преследованию, с позиции усмотрения о разумности сроков последнего с логической неизбежностью обусловливает необходимость остановиться и на проблеме обеспечения прав и законных интересов потерпевшего от преступного посягательства, без всяких на то сомнений нарушаемых некачественным досудебным уголовным преследованием.

188

Привод, по: Зимненко Б. Л. Право на разумные сроки судебного разбирательства по гражданским и уголовным делам. Практика Европейского суда по правам человека в отношении Российской Федерации // Государство и право, 2011, № 1. С. 38.

Мы видим в ней два аспекта.

Первый из них таков. Как известно, уголовно-процессуальный закон оставил на полное усмотрение лица, осуществляющего уголовное преследование, выбор действий для формирования, исследования и использования доказательств по конкретному уголовному делу из их числа, предусмотренных УПК. Однако, признав необходимым производства того или иного из них, следователь под угрозой признания в дальнейшем сформированного доказательства недопустимым обязан скрупулезно и неукоснительно соблюдать уголовно-процессуальный порядок его производства.

Вопрос: как потерпевший может удовлетворить свои законные интересы, в частности, на возмещение ему материального ущерба и причиненного морального вреда, если уголовное преследование подозреваемого, обвиняемого оказалось несостоятельным именно в связи с тем, что основные обвинительные доказательства были сформированы следователем с грубейшими и существенными нарушениями процессуального порядка производства следственных действий? Иными словами, в чем в такой ситуации «виноват» потерпевший?

Именно его задал адвокату – представителю потерпевшего – его доверитель, когда суд, согласившись с доводами стороны защиты, признал недопустимыми все основные доказательства обвинения М. в разбойном нападении (протокол обыска, протоколы предъявления М. на опознание потерпевшему, предъявления для опознания предмета, использованного при совершении преступления); по ходатайству государственного обвинителя после того дело было возвращено прокурору для устранения препятствий к его рассмотрению, а затем уголовное преследование в отношении М. было прекращено.

«Меня чуть не убили, сожгли мою машину (разбой был связан с нападением на частного таксиста), откуда я знал, и почему я должен был знать, как надо проводить расследование?» – спросил он.

Второй аспект этой проблемы – опять же с позиций как принципа разумности сроков уголовного преследования, так и удовлетворения законных интересов потерпевшего от преступного посягательства – обусловливается недостатками досудебного уголовного преследования, состоящими в непроведении следственных действий, результаты которых могут объективно и убедительно подтверждать обоснованность следственного и государственного обвинения лица в совершении инкриминируемого ему преступления (в ряде случаев усугубляемых пассивностью поддержания государственного обвинения в суде).