Следы на битом стекле
Шрифт:
По-настоящему… А что же тогда значат мои чувства к Валентину?..
Я вспоминаю наш поцелуй, пытаюсь воскресить в себе те самые ощущения, и прихожу к выводу, что это было… никак. Просто никак. Не скажу, что мне было прям до рвотных позывов неприятно, но красивые губы оказались «не вкусными», если так можно выразиться, напряжёнными и жёсткими, и я прервала это действо не только из-за Милки.
И всё равно я теперь тварь. Даже если не влюблена в Валентина, что самое обидное. Тогда у меня тем более нет оправданий.
Все эти мысли вертятся в моей голове вперемешку с мыслями о маме и дяде Вите. Вот по ним, вернее по ней, сразу видно,
Нет, правда, по-моему, лучше любить идеальный образ, картинку, которую придумаешь и «выносишь» сама, чем таять от нежности при виде чьей-то отрыжки.
— А у нас для тебя новость! — внезапно заявляет мама, когда я уже собираюсь поблагодарить её за трапезу и с миром уйти.
— Какая? — смотрю, как они переглядываются с дядей Витей, и внутри неприятно горчит, как будто я съела что-то тухлое.
— Мы решили продать наш дом в Феодосии, и купить жилплощадь поближе к Москве, чтобы ты могла учиться в университете!
Что?! Остолбенев, смотрю на то, как мама рада, и просто не верю «своему счастью»!
Дом в Феодосии? «Наш» дом?! Это папин дом! Купил его папа! Ремонтировал его папа! А мама собирается продать его, чтобы на эти деньги жить с посторонним мужиком?!
В первые секунды от потрясения я не могу вымолвить ни слова, а мама всё накидывает, тараторя почти без пауз:
— Здорово, правда? ты рада? Дом нам всё равно ни к чему, ну кто там будет что делать, зато мы купим хорошую квартиру, может даже двушку, мы уже присмотрели варианты, я тебе покажу, и нам не надо будет снимать жильё, когда ты будешь учиться, или тебе жить в этих задрипанных общагах… Боооже! Я там жила, поверь мне, это такое убожество!..
— Погоди-ка, стой, мама! — выхожу из анабиоза я. — Ты же не спросила меня! Я вообще-то против!
У мамы от неожиданности отпадает челюсть, и, воспользовавшись паузой, я решаюсь вывалить весь арсенал своих аргументов за раз:
— Ты же знаешь, что папа покупал этот дом для меня! Он говорил тебе, я знаю! Просто не успел оформить бумаги. Ты не можешь продать его, мам! Ты не имеешь на это морального права!
— Вот эээто воспитание, — насмешливо тянет «посторонний мужик». — Ну что, я был прав? В банк идти не придётся?
Он смотрит на маму, и она, похоже, тоже отходит от шока:
— Ну это же всё для тебя, Женя! Чтобы ты смогла учиться в Москве…
— Я буду ездить отсюда, мам!
Мы стоим друг напротив друга по разные стороны стола, а дядя Витя, всё ещё ковыряя добавку вилкой, вальяжно развалился на софе и наблюдает нашу ссору, как какую-то комедию в драмтеатре.
— Нет, ты не будешь ездить отсюда, — начинает заводиться мама. — Потому что это далеко и неудобно. И потому что жить в однушке втроём...
— Тогда я уеду обратно в Архангельский!
— Никуда ты не уедешь! И вообще, перестань разговаривать со мной в таком ультимативном тоне! Как я скажу, так и будет. Мы продадим этот чёртов дом, он нам всё равно не нужен. Витя, между прочим, жертвует своими накоплениями ради нас! Ради тебя, чтобы у тебя было будущее, неужели ты этого не понимаешь!
— Чем он жертвует, мам? Какими накоплениями? Ты их видела? Сама, своими глазами?! Да он оформит новую квартиру на себя и
выгонит нас оттуда под зад коленкой! Это ты ничего не понимаешь, мам!— Ну это уже слишком! — вмешивается тот, о ком речь. И, поднявшись, грубо хватает меня за руку. — Давай, пшла отсюда! Будет она ещё на мать орать…
И меня выставляют за дверь. Вернее, в единственную в этой квартире комнату, которую действительно непонятно почему предоставили мне в качестве безлимитной ночлежки. Мама с Витей спят на кухне. Точнее не так — они ночью спят на кухне, а когда меня нет, то «типа мой» диван в их полном распоряжении...
Всё это противно.
У меня нет ничего своего.
Ни своего угла, ни своего дивана, ни даже мамы… И вообще, я, похоже, совершенно никому не нужна. Я бы с удовольствием умерла или уехала обратно в Архангельский, но…
Погодите-ка… А почему это «но»?
Мама говорила, что надо будет сдать ту квартиру, но претенденты на жизнь в совхозном посёлке, отставшем лет на двадцать-тридцать от «цивилизованного» мира, до сих пор не нашлись и вряд ли в ближайшее тысячелетие сыщутся.
А это значит, что я могу жить там. Одна. И у меня опять будет Милка…
Милка… Во чёрт…
Глава 14
*Она*
Я решила затаиться до выходных и как следует всё обдумать. Да, теоретически я могла бы поехать жить на нашу старую квартиру, но есть несколько проблем: во-первых, на что я буду там жить — пока непонятно; во-вторых, как и на чём я буду ездить в школу — это тоже надо будет обмозговать; ну, и ещё мне предстоит выработать стратегию своего поведения с Милкой.
Говорить ей о Валентине? Нет, конечно нет! Я не могу признаться в том, что между нами произошло, потому что так я точно потеряю нашу дружбу. Но в то же время — как ей дать понять, что это совсем не тот парень, по которому стоит так убиваться?.. Судя по тому, как он повёл себя со мной, чувства Милки, мягко говоря, не взаимны. Я не удивлюсь, если у Валентина таких дурочек, как Милка, а тем более, как я… которые по первому зову оказываются у него квартире… ну, может и не вереницы, но, уж точно, я не первая.
В общем, мне и подруге как-то хочется помочь, и совесть мучает, и терять нашу дружбу я совершенно не намерена… И поэтому пока решила взять паузу, чтобы разобраться в своих тараканах.
Ночью я почти не сплю, вертясь в постели и вспоминая то лицо Валентина, то Милкины ахи-вздохи, то ухмылки дяди Вити и вести про папин дом…
А утром безжалостный звонок неугомонного будильника в конце концов вырывает меня из лап беспамятства.
Собрав себя в кучу и притащив своё полумёртвое туловище к первому уроку, я с удивлением обнаруживаю, что паршиво сегодня не только мне.
В раздевалке, широко расставив ноги и склонившись между ними, вернее, повиснув на них, сидит ещё одно тело.
И это тело, на сей раз в школьной рубашке и брюках, я узнаю сразу же и с большим удовольствием.
Дождавшись, пока все сердобольные и неравнодушные разбегутся по этажам, махнув на безнадёжный случай рукой, я осторожно подхожу к однокласснику ближе.
— Привет, Артём…
И, замерев, жду, когда он поднимет голову. Немного страшно, что я могу там увидеть.
Но, к моему облегчению, я вижу вполне человеческое и очень даже симпатичное, хоть и немного раскрасневшееся, лицо.