Следы на битом стекле

— Я тебе больше скажу, — заговаривает он. — Именно для этого я вас туда и притащил. И именно для этого попросил одного полезного кента поставить для вас Стинга…

— Но зачем, если ты знал, что я хочу быть с тобой! Ты не мог этого не знать, не мог не видеть! Почему ты не боролся, почему изначально уступил меня ему? Только не говори сейчас, что у тебя просто не было ко мне симпатии! Она была! Да, иногда мне казалось, что тебе на меня параллельно. Точнее, не иногда, а тогда действительно казалось так. Но за эти годы я сильно повзрослела, Алекс, многое переосмыслила! Я же чувствовала, что нравлюсь тебе, что тебя тянет ко мне так же, как меня к тебе тянуло! Я видела, что не безразлична тебе, и вижу это сейчас! Да, мне не стыдно в этом признаться и бороться за свои чувства мне не стыдно! За наши, Алекс, чувства! Даже в полной темноте я всегда буду чувствовать тебя!..

С этими словами я всё-таки до него добираюсь. Обвиваю, вжимаюсь крепко, до самого сердца. Утыкаюсь носом ему в плечо, вдыхаю запах кожи…

Если он сейчас не услышит меня — это всё…

Он не сопротивляется. Минуту, две…

Мы стоим, как инь и ян, союз двух противоположностей, невозможных друг без друга. Врастая друг в друга, сливаясь и образуя единое целое.

Мне кажется, я даже ощущаю несмелое приближение его тёплой ладони...

Но тут он снова выкручивается, сорвав мои руки. И, качая головой, опять отходит назад. До тех пор, пока его ступни не погружаются в отхлынувшую волну по щиколотку. Тогда он запрыгивает на волнорез, и больше я его не вижу.

Перед глазами пелена из слёз, я раздавлена, и ноги не держат. Падаю коленями в ракушечник, по крупинкам рассыпаюсь и смешиваюсь с килотоннами песка вокруг. От меня ни остаётся ничего: ни сил, ни веры, ни женской гордости…

А последние его слова, долетевшие с шумом ветра, превращают в белый дым и моё сознание.

— Прости, но я не твой «не параллельный», Женька…

Глава 7

*Она*

Не знаю, сколько так проходит времени. Последней фразой он добил меня, точно контрольным в голову. Получается, он всё знал…

Но как? Когда я могла спалиться? Своей теорией «параллельности» я делилась только с Васдушкой и немного с Артёмом перед тем, как он ушёл навсегда. Неужели он успел рассказать об этом Алексу?..

На мои лопатки ложится что-то уютное и, опознав знакомый парфюм чуть раньше едва различимого в непроглядном мраке образа, я не дёргаюсь, а покорно ожидаю, пока укрывший меня своей рубашкой Валентин приземлится рядом.

— Ты не замёрзла?

— Ты не знаешь, о чём они говорили? — глухо спрашиваю я. — Когда с Тёмой случилось… Алекс… в машине…

— В общих чертах. — Как ни странно, он меня понимает. — Алекс говорил, он был потерянный. Самого момента столкновения не помнил. Спрашивал, не пострадал ли кто-то ещё…

Я вспоминаю ту жуткую картину: смятую гармошкой «девятку» Артёма и практически неповреждённый мусоровоз.

— Больше он ничего не рассказывал?

— Ну, говорил, что подбадривать его пытался, чтоб не отключался, разговаривать. Про море начал, что поедут после выпускного. А Сева, кстати, просил тебя с собой взять.

— А Алекс что? — Я сама не понимаю, откуда во мне берутся силы плакать. — Скажи, что он ответил?

— Я не знаю, честно. Тогда, когда он мне это рассказал, я то же самое у него спросил, естественно. Но он промолчал, Жень.

— Почему, Валентин? Что ему во мне не так?

— Сказать честно? Я думаю, дело не в тебе. Ты видела его руки?

Я учащённо мотаю головой, захлёбываюсь новой порцией слёз и упираюсь лбом в колени. Валентин кладёт ладонь мне на плечо.

— Там у него двойная тату, то есть фраза становится полной, когда он соединяет в линию руки… вот так, например, кулаками. — Ради демонстрации он убирает с меня ладонь, и, даже несмотря на теплые объятия рубашки, я чувствую это так, как будто во мне дыра образовалась. — Только она написана хоть и по-русски, — продолжает он, — но там таким шрифтом, что не разберёшь… Плюс, самое главное, знаешь что? Она зеркальная. То есть, понимаешь, её можно нормально прочитать только в отражении. То есть, Жень, он набил её, походу, чисто для себя.

— Что за фраза-то? — скулю я, не выдерживая.

— А, любовь — это блажь, за которую умирают... Я думаю, это из-за Севы, Жень. Как напоминание о том, что случилось.

По сердцу словно кто-то чиркает зазубренным лезвием.

Это всё. Он никогда не будет со мной, потому что тоже считает меня виновной. Я могла предотвратить гибель Артёма, но я этого не сделала. Более того, это я его довела.

— Скажи, он винит во всём меня?

— Не думаю. Скорее себя. Вообще, мы все виноваты, и я в первую очередь.

— Ты? — Я снова отрываюсь от коленок.

Но, единственное, что мне видно — это светлое размытое пятно футболки и слегка поблёскивающие в темноте зубы.

— Я. Знаешь, почему я из Н-ска уехал и с матерью почти не общаюсь? Я узнал это уже после окончания школы. Чётки видела у Алекса? Это Севины. Я их ему отдал.

— Кстати, — я одним движением утираю слёзы. — Получается, вы что, с ним общались?

— С Севой? Да нет, не особо. Так, в основном, привет-пока. Мы ж соседи. На лестничной клетке просто пересекались. Вот он как-то эти чётки у меня увидел, они ему понравились, я говорю, забирай. Я же не знал тогда, что мать их заговорила.

— В смысле, заговорила?

— Ну не знаю, это она так сказала, типа «сработали чётки». Уже после того, как Сева разбился. Их папка на зоне вырезал, прислал мне в качестве сувенира. А мамка, вместо того, чтоб мне отдать, отнесла их какой-то бабке, как она потом призналась, а после Витьку всучила, чтобы он твоей мамке их презентовал. Он подумал, что за чушь, и передарил их мне, а я, ты уже знаешь, отдал их Севе…

— Но они же теперь у Алекса… — переварив его рассказ, бормочу я. И подрываюсь с намерением куда-то ломануться не думая. — Надо их у него забрать!

— Стой! — Валентин дёргает меня обратно в песок. — Он не отдаст. Я пробовал. Говорит, это единственное, что у него кроме фоток осталось. Севины родоки даже гараж за копейки продали, вместе, кстати, с великом его… И вообще, он в это во всё не верит. Я, если честно, тоже. Просто так совпало. Но я всё равно виноват…

— Подожди, расскажи лучше, как вообще так получилось, что вы с Алексом стали общаться? Вы же, насколько я помню, недолюбливали друг друга.

— Как стали общаться?.. — Валентин вытягивает ноги и откидывается назад, на локти. — Слышала же про скандал на поминках?.. Так вот. Я там тоже был. С матерью. Все разошлись уже, только мы втроём остались. Я, мамка моя и Алекс. Ну, и родители Севины. Сидели за столом. А организацией похорон в основном же Алекс занимался… Я немного помогал, ещё тётка Севина, она откуда-то издалека приехала, ну и Ёрш… Наташа… Кстати, что с ней, где она сейчас, ты не знаешь?

— Сейчас не знаю, — пожимаю плечами я, придерживая рубашку Валентина, чтобы не сползла. — Я последний раз её видела где-то года два назад. Случайно в городе встретились. Она пьяная была, с бутылкой и с каким-то маргинального вида чуваком под ручку. Почему-то решила, что я её в чём-то обвиняю. Стала кричать на всю улицу, что она не виновата, что жива. Если честно, это было ужасно, — вспомнив ту встречу, я сразу замолкаю, но спокойный голос Валентина возвращает меня к теме:

— Понятно. Ладно, бог с ней… — И опять, как я, облокачивается на колени. — Тогда дальше слушай по поводу скандала… В общем, ещё тогда, во время всей этой подготовки, Алекс пытался Севиных предков вразумить, что Сева хотел, чтобы кремировали его. Ну, те ни в какую… Типа, у них родовое захоронение… Пофик, что там уже несколько гробов чуть ли не стопкой друг на друге, и всё, нафик, бурьяном поросло… в общем, нет и точка. А когда сидели, поминали, батя с мамкой Севины, естественно, вдрызг… Весь вечер всякие речи слезливые толкали, типа, наш Тёмочка… сынок единственный… как же мы без тебя… Ну, Алекс в какой-то момент и не выдержал: говорит, как-как, придётся самим теперь за бухлом себе бегать. Короче, слово за слово — понеслось. Он им, типа: это была его последняя воля, а на кладбище вы вообще ходить не будете… В общем, прорвало его конкретно, он им там все Севины обиды припомнил. А Севина мамка сразу быковать давай, на маты перешла тут же, хотя до этого сидела, типа вся такая несчастная, пожалейте её… батя вообще в драку полез… Короче, это был трешак полный... А когда Алекс из квартиры с психом вылетел, я за ним. Думаю, мало ли, я, честное слово, его в таком состоянии не видел никогда. И смотрю, совсем накрыло его… Скулит, психует, кулаком по стене возит... А там, в подъезде, просто надпись была. Про Севу. Просто не очень хорошая. Ну, вот он её и стереть, походу, пытался. Только стирал не надпись, а больше костяшки себе. Я его успокаивать — он мне этим же кулаком кровавым в морду. Тут моя мама вышла, Севины тоже вывалились… Я в итоге сам не помню, как мы уже на улице оказались. Помню только, сидим на земле… бутылку помню… Откуда взялась она не знаю… Пили, на звёзды смотрели, говорили долго…