Следы на песке

— Тебя Дэвид привез?

— Я не видела Дэвида уже целую вечность. С мая, кажется. На самом деле я приехала автостопом. — Николь хихикнула. — Встала на обочине в своем жутком капоте и выставила большой палец.

Фейт вытащила из клубники толстую зеленую гусеницу.

— Вот тоже любительница прокатиться задаром.

Николь кивнула на вазу с огромными розами, похожими на капусту:

— Пусти ее туда. Это мне Тьери подарил.

— Тьери?

— Он француз и не чужд романтических жестов.

Фейт осторожно посадила гусеницу в темно-розовую сердцевину цветка.

— В Лондоне сейчас ужасно жарко и пыльно. Мне кажется, летом тебе было бы лучше в Комптон-Девероле.

— Там скучно. — Николь пожала плечами. — С тех пор как прекратили бомбить Лондон, к нам перестали ездить гости. Прошлые выходные мы провели с Лаурой вдвоем, если не считать девчонок из школы. — Она взглянула на сестру. — Ты мне подыскала что-нибудь? Я носила старые свитера Дэвида, но ведь в ночной клуб в них не пойдешь, верно?

— Вот, — Фейт развернула то, что принесла с собой в сумке. Два платья, свернутые в жгут, казались неинтересными, но когда она их встряхнула, они раскрылись чудесными шелковыми цветками.

Николь подняла одно.

— Прелесть!

— Правда же? Фортуни, разумеется. Должны тебе подойти — они без талии.

Николь сняла свой капот и натянула платье через голову. Бирюзовый шелк был того же оттенка, что и ее глаза.

— В награду ты должна выпить шампанского, — сказала Николь и поцеловала сестру. — Один знакомый француз, жутко умный, подарил мне целых шесть бутылок. — Она погладила ладонями складки платья и нахмурилась, коснувшись своего живота. — Как же я буду счастлива, когда наконец исчезнет этот бугор! Слава Богу, осталось всего шесть недель. Вечно он мешается. На, открой, — Николь протянула сестре бутылку шампанского и снова засмеялась. — Я больше не могу танцевать щечка к щечке. Скорее уж пузо к пузу.

За нарочитой жизнерадостностью сестры Фейт разглядела скрытую тоску. Пробка вылетела из горлышка со скучным «пык». Фейт наполнила бокалы.

— Николь, тебя что-то гнетет?

Николь прошептала:

— Если бы я действительно любила Дэвида, разве мне нужны были бы другие люди?

Фейт постаралась говорить убедительно:

— Ты сама сказала, что вы с ним уже давно не виделись. Тебе просто немного одиноко.

— Да, наверное. — Николь растягивала и снова отпускала складки платья.

Фейт задумалась о том, может ли вообще брак как таковой сделать Николь счастливой.

— Наверное, ни от кого нельзя ждать, что он будет всегда поступать правильно. — Фейт осторожно подбирала слова. — Боюсь, такое бывает лишь в книжках. Мне кажется, эти мысли появляются у тебя оттого, что ты очень устала и тебе нездоровится. — Она поймала себя на том, что в ее голосе проскальзывают просительные интонации. — Гай говорит, что беременность иногда вызывает у женщины ощущение собственной порочности.

— Гай, — улыбнулась Николь. — Как он? Я так давно его не видела. Он все такой же красавчик?

Фейт выпила два бокала шампанского, съела лукошко клубники. Теперь ее клонило ко сну.

— Гай работает как проклятый и хмурится чаще, чем в те давние времена.

— Он всегда чем-то напоминал мне Хитклифа, — мечтательно сказала Николь.

— Мы часто обедаем с ним у него в Хакни.

Вернувшись домой, Фейт прилегла вздремнуть, и ей приснилось, что зеленая гусеница, которую она нашла в клубнике, превратилась в гадюку, ужалившую ее несколько лет назад. Во сне она почувствовала прикосновение губ к своей лодыжке, но на этот раз Гай не высасывал яд из ранки, а ласкал ее ногу. Его пальцы медленно поднимались выше, но тут ее разбудил будильник. Было уже семь — пора на ночное дежурство.

Дом на Девоншир-плейс — холостяцкое жилище Дэвида — Николь не особенно нравился. Там было довольно темно, и обстановка не радовала глаз. Впрочем, она не собиралась проводить много времени дома. Обзвонив лондонских друзей, Николь тут же начала получать приглашения в бары, рестораны, ночные клубы. Каждый вечер она куда-нибудь уходила, несмотря на то что, как она сказала Фейт, ей все время мешал «бугор». Она получила тревожное и неодобрительное письмо от Лауры Кемп (Николь покинула Комптон-Деверол под влиянием минутного порыва) и написала в ответ, что приехала в Лондон, чтобы запастись детскими вещами, как и предлагал Дэвид. Однако в конечном счете она не купила ни погремушек, ни распашонок, а все деньги, которые выделил ей на это муж, потратила на маленькую картину Коро, ^[38] которую увидела в антикварной лавке на Фрит-стрит. Выйдя из магазинчика на залитую солнцем улицу, Николь залюбовалась игрой красок на полотне. «Это куда лучший подарок будущему сыну, — подумала она, — чем скучное зубное кольцо».

38

Коро (Corot) Камиль (1796–1875) — французский живописец, пейзажист.

Вскоре в дом на Девоншир-плейс стали стекаться друзья Николь. Она ходила и в театры, и в «Кафе Ройял». И все же кое-какие мысли не давали ей покоя. Если Дэвид — тот самый Единственный, тогда почему ей нужны другие? Если она по-настоящему любит Дэвида, почему не осталась ждать его в Комптон-Девероле? А поскольку эти мысли докучали ей только когда она оставалась в одиночестве, Николь постаралась устроить так, чтобы у нее всегда была компания.

Один Тьери заметил ее беспокойство. Ближе к утру он выдворил всех гостей и отнял у Николь бокал и сигареты. Потом сунул ей в руки стакан горячего молока.

— Это полезно для ребенка, — сказал он. — Укрепляет зубы и кости.

Он заставил ее сесть на диван, подсунул под ноги подушки, а сам устроился рядом на подлокотнике. Николь отпила молока, и Тьери сказал:

— Поезжай домой, Николь. В свой чудный загородный домик.

— Скоро уеду, — с улыбкой пообещала она. Тьери обладал мрачной красотой, но высокие скулы и опущенные вниз уголки глаз придавали его лицу сардоническое выражение. — Завтра должны прийти Фредди и Джерри.

— Да это же просто молокососы, — пренебрежительно отозвался Тьери.

— Они чертовски красивы и обаятельны.

Он закурил короткую черную сигару.

— Ты изматываешь себя, чтобы избавиться от каких-то мыслей. О чем же тебе так не хочется думать, Николь?

Она насупилась, но промолчала.

Тьери не отставал:

— О ребенке? Может быть, ты боишься родов?

Она сказала:

— Наверное, роды — это ужасно, раз все говорят, что это ужасно, но, честно говоря, я никогда не думала о том, как это будет на самом деле.

— Ты до сих пор не уверена, что хочешь иметь ребенка?

Николь пожалела, что позволила ему заговорить на эту тему.

Попутно она спросила себя: «А что если Тьери и есть тот Единственный?», но отмела эту мысль (с облегчением) на том основании, что в его обществе ей всегда было как-то не по себе.

— Разумеется, я хочу ребенка. — Она отставила стакан с молоком: в нем плавали отвратительные пенки. — Дэвид будет очень рад сыну. Род Кемпов тянется, не прерываясь, с шестнадцатого века.

— В самом деле? — Тьери насмешливо улыбнулся. — Ну, для Дэвида, несомненно, это очень важно. Но не для тебя, Николь. Ты же цыганка. Собственно, поэтому бедняга Дэвид в тебя и влюбился.