Следы на воде

– Та-ак, - зловеще протянул Ершов.
– Уломал неприступного Мельницкого? Он у меня получит! Я только вот чего не понимаю: на кой черт этому неведомому вступать в контакт, как вы оба выражаетесь, если, по вашему рассказу, оно и так все о нас знает?

– Это же только предположение, - ответил Андрей, а зав, помолчав, сказал:

– Что если только с помощью человека оно может познать самое себя?

Ершов крякнул.

– А ты не пробовал познавать себя через кошку?

– Послушай, Виктор Иваныч!
– не реагируя на последнюю реплику Ершова, продолжал зав.
– Ты не ответил. Почему бы нам не сделать так, как я предлагаю? Что мы от этого теряем?

Ершов опять засопел.

– Нет, это черт-те что! Бред, понимаешь, какой-то! И я почему-то его

слушаю. Интересно, - он ехидно прищурился и буквально впился взглядом в

зава.
– Меня вот учили, что прошлое изменить нельзя. Прошло оно, прошлое,

прошло! Нет его!
– Он с силой стукнул по подлокотнику несчастного

кресла.
– Знаешь, есть наука такая, называется философия. В школе, между прочим, учат.

– Любая наука не стоит на месте, а развивается. Правильно, Виктор

Иваныч?
– воэразил зав.
– Тоже, между прочим, в школе учат. Наверное, скоро придется пересмотреть наши представления о некоторых вещах.

– Ты мне демагогию не разводи!
– грозно крикнул Ершов, но Андрей почувствовал, что он уже сдается.

Почувствовал это и зав.

– Мы ведь ничего не потеряем, если спросим Зонина, - сказал он и повторил: - Мы ничего не потеряем.

– Не потеряем, не потеряем, - заворчал Ершов.
– А за дополнительную энергию кто заплатит? Ты заплатишь? Он заплатит? А-а, то-то и оно, ни хрена вы не заплатите! Космоцентр будет платить, а кому по шее в случае чего? Ершову, понимаешь!

– Только не надо прибедняться, - быстро проговорил зав и улыбнулся. Шея-то у тебя ого-го! Выдержит. Не забывай, я тоже в курсе, знаю, сколько отпущено на программу. Вполне хватит, не обеднеет твой Мельницкий.

– И все то ты знаешь, Николай!
– Ершов сделал вид, что рассвирепел, но было ясно, что он уже почти согласился с предложением зава.
– Все знать опасно! Голова расколоться может.

– Итак, Виктор Иваныч, подождем контрольного сигнала и сразу пошлем запрос, - подытожил зав.
– Ты только представь, что даст нам контакт! Да это даже невозможно представить!

– Раскукарекался, понимаешь!
– Ершов опять обрел сердитый вид, и это напоминало последние отголоски уходящей грозы.
– Что

ж твое... э-э... космическое божество так и будет перетасовывать прошлое? Сегодня, понимаешь, я начальник Космоцентра, а завтра поплакался ему какой-нибудь грешник и, глядишь, и не был я никогда начальником. Так, что ли? И Оганесяна у меня, окаэывается, нет, и тебя, и вот его, - он мотнул головой на Андрея.
– Хорошенькое дельце, понимаешь! А попы-то, попы-то как запоют, когда узнают! Ох, обрадуются! Нашелся всемогущий, вот он, рядышком, на небесах, поклоняйтесь ему, славьте его, кайтесь и он вам поможет! Спаси меня, господи! Пожалуйста! Спасет!

– А теперь слушай, Виктор Иваныч.
– Зав покашлял.
– Во-первых, - он загнул палец.
– Мы приблизительно знаем квадрат пространства, в котором проявляет себя неведомое, а Зонин сообщит нам его координаты еще точней. Я не говорю "находится неведомое", потому что, вполне возможно, оно существует вне нашего пространственно-временного континуума. Так вот, коль ты так боишься за свое прошлое, можно не допускать в этот квадрат ни одного корабля с "грешниками", тем более, что таких кораблей пока не так уж и много: один "Вестник". В дальнейшем вступать в контакт с неведомым будут люди, не испытывающие никакого желания изменить свое прошлое. Заметь, неведомое меняет не прошлое вообще, а прошлое отдельного человека. "Вестник" все равно полетел, только без Громова.

– Ну, а "во-вторых"?
– пробурчал Ершов.

– А во-вторых, почему бы кое-кому действительно не подправить свое прошлое без ущерба для других, даже наоборот?

"Мертвые становятся живыми", - подумал Андрей.

– Откуда ты знаешь, что у него на уме? Вдруг твоему, понимаешь, божеству, вздумается менять прошлое, как ему захочется? Нам неизвестно, зачем вообще это делается, с какой целью?

– Что если это просто забава некой системы, стоящей по развитию неизмеримо выше человека, а никакая не попытка контакта?
– предположил Андрей.

– А даже и забава!
– горячо сказал зав.
– Все равно просто отмахнуться от нашего "божества" мы ведь не можем, и ты, Виктор Иваныч, отлично это понимаешь.

Ершов собрался было ответить, но в это время по кабинету раскатился гудок видеофона, вмонтированного в стену над дверью. Ершов пошарил рукой под столом и экран засветился.

Первое,что бросилось в глаза Андрею, была густая черная борода, заполнившая добрую половину экрана, и только потом он увидел все лицо: смуглый овал с мясистым носом и густыми бровями, похожими на двух гусениц. Мохнатые гусеницы шевельнулись, борода взъерошилась и из ее глубин раздался неожиданно пронэительный торжествующий голос:

– Виктор Иваныч, Зонин вышел на связь! Вместо контрольного - целое послание.

Зав удовлетворенно затеребил ракету и посмотрел на насторожившегося

Ершова. Андрей издал какой-то сдавленный звук и тоже посмотрел на

Ершова. Ершов медленно поднялся, застыл и стал просто неотличим от монумента.

– Что он сообщил, Леван?
– зычный голос начальника Космоцентра внезапно стал хрипловатым, как у зава.

– Да что-то не совсем понятное, Виктор Иваныч. Ребус!
– Бородатый Леван наклонил голову и начал читать.
– Предупреждение насчет приборов подтвердилось. Был задержан в указанном квадрате. Стал свидетелем невероятных явлений. Испытал воздействие многих неизвестных факторов.

Пятая фиксирующая колонна стала исправной. Продолжаю полет с расчетной скоростью по расчетному маршруту. В дальнейшем контрольные по графику. Подробности при возвращении.
– Бородатый Леван посмотрел на Ершова. Непонятно, Виктор Иваныч. Кем он там задержан?

– Ну, вот, необходимость в передаче отпала, - тихо сказал зав.

Монумент ожил, забарабанил пальцами по столу.

– Спасибо Леван. Ждите, я сейчас зайду.

Черная борода еще немного помаячила на экране, а потом исчезла.

– Прямо не передача, а поэма какая-то!
– вдруг загрохотал Ершов. Стал свидетелем, понимаешь, невероятных явлений! Испытал воздействие многих неизвестных факторов! Стихи! Квинт Гораций Флакк! Публий, понимаешь,

Овидий Назон! Невероятных явлений! Каких явлений? Каких факторов?

– Виктор Иваныч, затраты энергии на блиц-связь...
– начал зав, но Ершов перебил его:

– Знаю, что затраты энергии! Знаю!
– Он зашагал па кабинету.
– Но чему его учили-то, понимаешь? Тут событие, можно сказать, беспрецедентное, а он: "Невероятные явления"! Что толку то от его... э-э... беллетристики?