Следы на воде

– А ты сам, Виктор Иваныч, как бы сообщил?
– полюбопытствовал зав.

Ершов остановился, подумал.

– Н-ну, не знаю...
– начал он неуверенно.
– Не беспокойся, я бы придумал!

И вновь зашагал по кабинету с победным видом.

– Интересно, - задумчиво протянул зав.
– Откуда Зонин знает, что был задержан? Ведь все приборы вышли из строя...

– Это ты у меня спрашиваешь, Николай?

– Подождите, - сказал Андрей, вспоминая, и с силой потер висок.

Ершов замер на полпути к шкафам.

– Я сидел на платформе, ждал поезда, и удивился, почему солнца уже не видно за деревьями, а на моих часах только четырнадцать двадцать. Только я тогда сразу забыл об этом, не до того было...

– Да говори ты толком, Громов!
– сердито сказал Ершов.

– В тот день, когда я здесь появился, - начал терпеливо разъяснять Андрей, - у меня на руке были часы.
– Он для пущей убедительности поднял левую руку и показал Ершову часы.
– Вот эти. Когда здесь дело уже шло к вечеру, на моих часах было двадцать минут третьего. Корабельное время, понимаете? Локальное время "Вестника".

Ершов, наконец, понял.

– А может быть они у тебя стояли!

– Нет, в том-то и дело, секундная стрелка шла, это я хорошо помню.

– Значит, Зонин прикинул по часам уже после того, как вышел из

квадрата, что его задержали, - подытожил зав.
– Кстати, обратите внимание: полет продолжается с расчетной скоростью...

– То есть это... э-э... космическое божество не тормозило "Вестник", а задержало его как-то иначе, - подхватил Ершов.

– И насчет фиксирующей колонны, - продолжал зав.
– Заметьте, не "исправил", а "стала исправной". Вероятно, тоже дело рук неведомого...

– Рук!
– фыркнул Ершов.
– Прямо твое божество и швец, и жнец, понимаешь!

Он засунул огромные ладони глубоко в карманы распахнутого пиджака и посмотрел на зава, потом на Андрея.

– Ну, мыслители, что будем делать?

– Корабль экспериментальный, Виктор Иваныч, горючего, сам понимаешь, на дополнительные торможения и разгоны не предусмотрено и не хватит, так что, - зав развел руками, - пусть летит. Вернется - расскажет, а там видно будет.

– М-да-а!
– Ершов нахмурился, с силой провел ладонью по седеющим коротко остриженным волосам.
– Экспериментальный-то он экспериментальный...
– Oн задумался.
– Экспериментальный-то он экспериментальный... Ну, ладно!
– Он опустил ладонь на стол, словно с силой придавил что-то.
– Посмотрим! Пойдем, Николай, заглянем к связистам. А вы, - он повернулся к Андрею, потом перевел взгляд на зава.
– Возьмем его с собой, как считаешь?

Зав пожал плечами.

– По-моему, Громов тоже причастен к программе. Завтра, вернее уже сегодня - утро скоро - я тебе, Виктор Иванович, принесу бумагу с предложением включить Громова в мою группу и ты ее подпишешь. Договорились?

Ершов улыбнулся и от улыбки его грозное лицо неожиданно сделалось почти детским.

– Отчего же не подписать, понимаешь!

И добавил, словно в трубу затрубил:

– Фантастика, черт-тя дери! С ума сойти можно!

6.

Вода была уже по-осеннему неприветливой, по ней плыли желтые листья.

Песок был мокрым после ночного дождя. Он присел на корточки, провел

пальцем по воде. Раз, еще раз... Вот так и его прошлое: след на

воде, не больше. Как это сказал Ершов... "Полагаю, у вас нет причин

сетовать на судьбу? Далеко до свадьбы-то?" Да... Дальше, чем до

звезд...

Он поднялся, еще раз взглянул на речушку и пошел к холму по влажной траве низины.

Сегодня приезжают представители министерства. В Космоцентре состоится совещание и главной фигурой будет он, Андрей Громов. Плюс к этому сообщение Зонина. Плюс архивные материалы по программе "Открытие" - с ними уже работает специальная группа. В общем, за изучение "космического божества" кстати, название, кажется, прижилось - берутся вплотную...

Он добрался до вершины холма и опустился на мокрую траву у ТОЙ березы. И вдруг почувствовал твердую уверенность в том, что еще будет здесь вместе с Таней. Всегда и везде - вместе... Он даже не успел до конца осознать эту невесть откуда взявшуюся уверенность, не успел ощутить ее вкус, окунуться в нее, как в воды целительного источника, когда из неведомых глубин подсознания всплыла мысль, холодная и печальная, словно поднимающаяся к поверхности воды рыба, погибшая где-то у самого морского дна. Мысль заставила его оцепенеть.

ЭТО ВСЕГО ЛИШЬ СОН. Нет, не просто сон, не вереница образов

и событий, часто хаотичных и нелогичных, которая возникает, чтобы тут же исчезнуть, не мир, существующий в сознании

спящего человека, а сон наяву. Сон наяву? Что это? Новое понятие, навязанное неведомым? Именно навязанное, хотя... Разве он не желал такого сна?

Он обхватил ствол березы, прижался к нему щекой. Ему не хотелось

уходить из этого мира, не хотелось до крика, до боли! Пусть лучше сон...

"Сейчас ты закроешь глаза - и все исчезнет. Ты вновь окажешься в

централи управления, а на Земле останется белая плита под чистыми, словно

их моют каждое утро, неестественно ровными соснами и насквозь пропитанный запахом гари холм. Сейчас ты закроешь глаза и все исчезнет..."

Он испугался, потому что мысль не создавалась его мозгом, а настойчиво прорывалась извне, подавляя его волю.

– Не хочу!
– Его крик взлетел над холмом.
– Не хочу-у!

Он прижался к березе изо всех сил, стараясь слиться с ней, будто это

было его спасением - и глаза его закрылись. Он изнемогал, отчаянно пытаясь открыть их, уцепиться взглядом в реку, низину и дубовую рощу вдали, на холмах, и уже радовался победе: давление тяжелых камней, которые кто-то положил на его веки, ослабло. Он вновь увидел совсем рядом гладкую белизну ствола, успокаивающую, безмятежную белизну - и вдруг она начала предательски тускнеть и медленно растворяться в розовом тумане...

*

Ноги его подогнулись. Он перестал быть манекеном и рухнул в высокое кресло у пульта управления, ударившись рукой о подлокотник. Сознание еще не пробудилось окончательно, но он привычным взглядом сразу пробежался по всем приборам - по циферблатам, шкалам, индикаторным глазкам, светящимся экранчикам, в которых медленно пульсировали разноцветные кривые. Все работало как... часы. Часы! Большие часы с календарем на левом крыле пульта указывали локальное время корабля: четырнадцать часов три минуты. Он посмотрел на наручные часы. Стекло их разбилось от удара о подлокотник и стрелки выпали. Он нагнулся и поднял одну из них - минутную - с пола.

Мозг лихорадочно трудился над анализом фактов. Итак, он

вошел в централь управления ровно в одиннадцать часов, потому что ежедневно ровно в одиннадцать с протяжным прерывистым сигналом на два часа автоматически включались дополнительные двигатели. И он слышал этот сигнал, когда открывал дверь централи. И день был тот же, об этом говорил календарь на больших часах. Значит, как ни парадоксально... прошло всего три часа и три минуты с того момента, как он вошел сюда. Всего три часа и три минуты. Что же это значит?.. Это значит, что