Слэпшот

Просторная гостиная, выполненная в классическом стиле, утопает в большом количестве света, проникающего сквозь панорамные окна. Кремовые стены украшает аккуратная лепнина, а на полу лежит ковер в тон. По центру стоит замшевый диван-честер бежевого оттенка, а перед ним – журнальный столик из дерева с позолотой, по центру которого ярким пятном выделяются малиновые пионы. Их аромат проносится по комнате и вызывает удивление. Откуда пионы в ноябре?

Поставив Лиззи на ноги, я перевожу взгляд на ее лицо, пытаясь разгадать причину, по которой она скрывается за маской Барби. Но не думаю, что получить ответ на этот вопрос будет так легко. Когда речь идет об Элизабет Морган, можно ожидать лишь сложности.

– Спасибо. Возвращайся на парковку, пока кто-нибудь не стащил кипу самого крутого парня НХЛ. – Ее лицо снова озаряет улыбка.

И когда она так лучезарно улыбается, я вспоминаю, почему когда-то влюбился в нее. Чувствую, как сердце принимается бешено стучать по ребрам и как потеют ладони, и буквально заставляю себя тотчас сорваться и уйти отсюда. Но это бесполезно, ведь меня завораживает один лишь взгляд этих глаз цвета ядовитого плюща.

– Хочешь, я взгляну на ногу? – тяжело сглотнув, хриплю.

Что с моим голосом, боже?

– Не волнуйся об этом. – Она машет рукой. – Последствия недавней травмы. Уже проходили это.

Киваю и понимаю, что мне нужно собрать волю в кулак и уйти. Пока не стало слишком поздно.

– Тогда ладно. Я пойду. Береги себя, – тараторю я, желая поскорее разорвать этот зрительный контакт и спрятаться от нее в лифте. И лишь когда двери лифта закрываются, я наконец-то позволяю себе с облегчением выдохнуть.

Глава 4

JUSTIN BIEBER – LONELY

Лиззи

После парочки болеутоляющих я наконец могу двигаться так, словно меня совершенно не беспокоит шейка бедра. Три операции на одну и ту же ногу всего за несколько лет дают о себе знать. И если после первых двух операций я была слишком горда, чтобы признать собственное поражение и то, что мне уже никогда не стать олимпийской чемпионкой, то после третьей все изменилось.

Решение покинуть сборную США по фигурному катанию, как и сам спорт в целом, далось мне непросто. С пятилетнего возраста я мечтала повторить успех Эбигейл Уильямс. Какое-то время я действительно подавала надежды, и мне пророчили великое будущее. Но мой организм отказывался принимать то количество нагрузок, которое было необходимо для победы.

Со своей упертостью я просто не могла остановиться вовремя. Мне всегда казалось, что я делаю недостаточно. И я повторяла программу снова, снова, снова и снова, пока в итоге не получала очередную травму, требующую хирургического вмешательства.

Восстановление после каждой операции отбирало у меня в первую очередь время. Время, которое я могла бы потратить на то, чтобы приблизиться к золоту на Олимпиаде. И в конце концов мое трудолюбие меня и сгубило.

Мне правда хотелось бы сказать, что я не жалею о своем выборе. Но когда ты всю свою жизнь отдал спорту, то без него ты словно просто существуешь, а вовсе не живешь.

На протяжении многих лет твоя жизнь была четко распланирована: тренировки, турниры, чемпионаты. Ты точно знал, где ты будешь через пять минут – на льду. Ты существовал в постоянном дне сурка, который казался тебе единственно верным способом, чтобы жить.

А когда этот день сурка вдруг закончился, ты просто не понял, что делать дальше.

Кажется, что раз у тебя появляется так много свободного времени, то перед тобой открываются любые двери. Что вот он, чистый белый лист, и теперь ты творец своей жизни. Вот только правда не такая радужная, ведь жизни после большого спорта не существует. Без коньков ты никто.

Я посредственно училась в школе, появляясь там не так часто, пропустила обучение в колледже, и у меня никогда не было хобби. Кроме фигурного катания, я ничего не умею.

Делаю глоток «Беллини», глядя на вечерний Нью-Йорк за окном прямо перед собой, и шумно выдыхаю.

Мама попросила меня переехать сюда под предлогом того, что «Ракетам» очень нужна помощь с организацией ежегодного благотворительного матча хоккейного клуба «Ракеты Нью-Йорка», да и других массовых мероприятий тоже. Учитывая контракты с крупнейшими брендами, известными спортсменами и влиятельными политиками, ивент-агентство мамы уже давно могло бы спокойно существовать вообще без ее участия, но она продолжает контролировать каждый проект. И этот не стал исключением.

Я благодарна ей за эту возможность, правда. Нельзя назвать должность в «Ракетах Нью-Йорка» работой мечты, но это отличный способ для меня сменить обстановку и попробовать себя в чем-то новом. Мне нужно попытаться действительно начать жить заново, узнать, каково это: есть чипсы и запивать их колой, танцевать пьяной в баре до утра, встречаться с мальчиками и вот так просто сидеть перед окном с бокалом вина.

Вот только проблема в том, что я понятия не имею, что должна делать, ведь никогда даже не задумывалась о том, что нужно для того, чтобы провести такое масштабное мероприятие, как хоккейный матч для двадцати пяти тысяч зрителей. И потому вот уже три недели маме снова и снова приходится мне помогать, а вовсе не мне ей, как она преподнесла все изначально.

Но у нее и без меня забот хватает, и меня расстраивает, что я для нее – еще одна обуза.

Как по заказу, на столике начинает вибрировать мой айфон, и я улыбаюсь, увидев на экране фотографию мамы. Принимаю видеозвонок, и моя улыбка становится еще шире, когда я вижу на ее лице косметическую маску в виде рожицы панды.

– Привет, гномик, – доносится радостный голос мамы.

– Привет, мам.

– Сегодня пятница, почему ты еще не танцуешь на барной стойке какого-нибудь ковбойского бара?

Издаю смешок.

– Потому что доктор запретил мне танцевать на высоких каблуках, а без них со своими сто шестьдесят два я вряд ли даже смогу вскарабкаться на эту самую барную стойку?

– Или потому, что ты трусиха, – поджимает губы мама, шутя.

Я закатываю глаза.

– Она не трусиха, детка! – кричит на заднем фоне папа, а затем его лицо появляется на экране. На нем маска тигра, и я едва сдерживаюсь, чтобы не расхохотаться в голос. – Печенька, ну зачем тебе этот бар, правда? Дома ведь так здорово. Ты бы могла вообще никогда не выходить из квартиры. У тебя там столько интересного!

– Попытка не засчитана, пап, – фыркаю я. – Я просекла все это в девять, когда ты впервые привел меня в монастырь и сообщил, что я перееду сюда, если на пороге нашего дома появится мальчик, пока мне не исполнится сорок.

– Я правда так сказал? – ахает папа.

Киваю в ответ с ухмылкой. Ведь мы оба знаем, что он прекрасно помнит тот день.

– О, забудь. – С его губ срывается смех. – Я просто предполагал, что не доживу до того момента, когда тебе исполнится сорок. А можно как-то увеличить срок до твоих семидесяти, раз я еще не планирую умирать?