Слепящий нож

Кип выпрямился. Тея вручила ему чашку с водой. Она все слышала, но ее глаза были непроницаемы. Поднимая чашку к губам, Кип понял, что у него дрожит рука. Он отхлебнул, прополоскал рот, сплюнул в сторону.

Он был хуже всех в классе. Из сорока девяти человек он сделал меньше всех отжиманий, бежал медленнее всех и прибежал последним. Он не смог подтянуться ни разу. Если он останется, то, скорее всего, ему ежедневно придется блевать. Еженедельно ему будут надирать задницу на тренировках, бессчетное количество раз. Ежемесячно его будут избивать на состязаниях – возможно, тоже неоднократно.

Он даже не был на равных со всеми: его левая рука до сих пор была нетрудоспособной, распухшей, болезненной, она не разжималась до конца, а любое нажатие оборачивалось нестерпимой болью.

Его отец поставил его в это положение, вопреки открытому нежеланию командующего. Он явно не ожидал, что у Кипа может хватить сил набрать нужное количество баллов самостоятельно; предполагал, что он провалится. А теперь еще и дед хотел его уничтожить.

– Мне вообще позволят остаться в Хромерии? – спросил Кип. – Если я больше не Гайл, значит, у меня нет спонсора, так?

На лице командующего промелькнула скупая удовлетворенная улыбка.

– Необходимые средства уже были переведены на твой счет, – сообщил Железный Кулак. – Твое обучение оплачено полностью. И можешь мне поверить, после того как деньги попали в казну, тамошние чудодеи-счетоводы уже никуда их не выпустят.

«Средства были переведены»… В прошедшем времени. Так значит, Кипов дед действительно пытался ими завладеть, но его планы были расстроены. А если судить по этой полуулыбке, расстроил их не кто иной, как сам командующий – и теперь был доволен, что смог воспрепятствовать Андроссу Гайлу хотя бы в такой мелочи.

– Однако это не сильно улучшает твою ситуацию, – продолжал Железный Кулак. – С этого момента ты сам по себе, ты понимаешь это?

Кип понимал. Железный Кулак говорил обиняками, потому что рядом стояла Тея, но смысл был ясен: он не станет помогать Кипу. Не будет давать ему дополнительных шансов. Если Кип собирается поступить в Черную гвардию, он должен добиться этого сам.

Это было нереально! И в то же время такая мысль давала свободу. Если у Кипа действительно получится, это будет его личным достижением. Не потому, что так захотел его отец, но исключительно ценой его собственных усилий.

Итак, перед ним стоял выбор: легкая жизнь хромерийского студента, которому даже не нужен спонсор, – или устрашающе трудная жизнь в качестве последнего из стажеров-гвардейцев, с исчезающе малой надеждой действительно быть принятым в Черную гвардию и добиться признания своими силами.

– К черту все! – сказал Кип. – Я остаюсь.

– Отлично, – отозвался Железный Кулак. Яростная радость плеснулась в его глазах. Он сделал глубокий вдох, так что его гигантская грудь выпятилась вперед, а массивные плечи горделиво расправились. – Очень хорошо! А теперь – пять кругов. И кстати, у гвардейцев принято следить за своими выражениями.

Внезапно он снова стал командующим – резким, суровым, настоящим профессионалом.

– П-пять?..

– Не заставляй меня повторяться, – отозвался Железный Кулак. – Адрастея, и ты тоже. Если твой партнер бегает – ты бегаешь вместе с ним.

Глава 28

На следующий день девочек из стажерского класса отделили от мальчиков и увели в другой тренировочный зал. Как и в большинстве других таких же помещений, одна из стен зала была увешана оружием – но здесь это были луки самых разных видов, от коротких для стрельбы с лошади до тисовых длинных луков с озера Кратер и композитных луков из Кровавого Леса, обладавших не меньшей убойной силой, чем тисовые, при гораздо меньших габаритах. Арсенал довершала дюжина разновидностей арбалетов. Девочки шагали между расставленных повсюду мишеней. Впереди, скрестив руки на груди, стояли несколько гвардеек, поджидавших, пока стажерки приблизятся. Идя вместе с остальными девятью девочками, Адрастея разглядывала этих женщин. Хотя их телосложение было самым различным, от коренастой Самиты до гибкой Корделии, все они обладали свойством, которого так жаждала сама Адрастея: уверенностью в себе. Они стояли расслабленно и в то же время бдительно, зная свое место в мире. Каким-то образом это наделяло особым сиянием даже самую непритязательную внешность.

Не уверенные, чего от них ждут, девочки выстроились в шеренгу перед своими учителями.

Эссель, миниатюрная, с пышными формами, заговорила первой:

– Существует легенда о женщинах-воительницах, живших в древности на Острове Видящих. Они были несравненными лучницами, однако…

Гвардейка сняла со стены лук, вытащила из колчана за своим плечом учебную стрелу и прицелилась примерно посередине между Адрастеей и Миной.

Первым делом Адрастея почувствовала тревогу. Предполагаемая цель находилась совсем недалеко от нее, и она понятия не имела, чему именно гвардейка собирается их научить – вполне возможно, их первым уроком было «Как продолжать сражаться со стрелой в груди».

– Кто-нибудь видит, в чем проблема? – спросила Эссель.

«Помимо того, что твоя стрела направлена прямо на меня?»

– Ваша грудь мешает, – сказала Мина.

Тея ощутила укол ревности: во-первых, Мине стрела тоже только что не утыкалась в лицо, и тем не менее она сумела сохранить невозмутимость и даже ответить на вопрос. А во-вторых, вероятнее всего, Мина сумела найти нужный ответ потому, что у нее самой грудь была. В отличие от Теи, которую Кип вообще принял за мальчика.

Впрочем, Эссель, очевидно, и выбрали для этой демонстрации именно потому, что она была щедро одарена природой в этом смысле. Широко улыбнувшись, гвардейка ослабила тетиву.

– Я так понимаю, ты уже упражнялась в стрельбе из лука? – спросила она Мину.

Та кивнула, внезапно застеснявшись.

– Да, госпожа. У меня, э-э, все шло хорошо до тех пор, пока мне не исполнилось тринадцать и однажды я едва не содрала… – она осеклась и покраснела. – Мой отец не догадался научить меня перевязывать грудь для стрельбы. Кажется, ему это доставило еще большую неловкость, чем мне.

– Ну что ж, – продолжала Эссель, – эти легендарные женщины звались амазои. Буквально это слово означает «безгрудые», так что вы, вероятно, можете себе представить, как они решили для себя эту проблему.

Кое-кто поднял брови, хотя по меньшей мере паре девушек эта история, очевидно, была уже знакома.

– Разумеется, они отрезали себе только правую грудь – или левую, если они были левшами, – и вероятно, не настаивали, чтобы плоскогрудые женщины следовали их примеру. Однако название «Безгрудые» звучит лучше, чем «Те, кто отрезает себе только одну грудь в том случае, если она слишком большая и мешает натягивать тетиву».

Девушки захихикали.

– И разумеется, эта легенда – сплошная выдумка, – продолжала Эссель. – Ее повторяют, вероятно, потому, что мужчинам нравится женская грудь, а также им нравятся женщины, которые не желают мириться с их прихотями, а также потому, что женщинам нравятся другие женщины, не желающие мириться с прихотями мужчин. Лично мне трудно представить, чтобы какая-либо женщина оказалась такой дурой, чтобы отрезать себе то, что можно просто перевязать куском ткани.

Новая волна смешков.