Слезы Огня

— И кто ж жених? — спросила Янина.

— Знать не знаю, — ответила девушка, разглядывая потолок над своей головой, — Нашел кого-то и так и сказал, выгодная партия. И никаких возражений. Я уж и плакала, и уговаривала, и умоляла… — княжна вздохнула и сжала зубы.

— А он что, отказал? — удивилась старушка.

— Даже слушать не пожелал, — Лебедь снова села в кровати. Ее колотило от гнева и обиды на собственного отца. Да как он мог, не послушав ее мнения, даже не познакомив ее с женихом вот так просто все решить за свою дочь. Она что, чернавка какая или служанка в этом доме?

Ярина покачала головой.

— Может все уляжется, утрясется, — произнесла она, — Ты позже сходи, да еще раз попробуй переговорить с батюшкой, вдруг да оттает, вдруг переменит свое решение.

— Я-то попробую, да только вряд ли, — Лебедь встала и подошла к окну. Толкнула ставни, впуская свежий насыщенный влагой воздух, пахнувший дождем и мокрой землей, а еще полевыми цветами и травами. Княжна сделала глубокий вдох и на короткое мгновение задержала дыхание прикрыв глаза, а после распахнула их и обернулась к нянюшке.

— Ничего у него не выйдет, — сказала она, — Сбегу и все тут, но за нелюбимого не пойду!

Янина заломила руки и принялась причитать и стенать, пока княжна не прикрикнула на нее.

— Замолчи, — резко произнесла девушка. Старуха закрыла рот и кивнула.

— Завтра я еще, так и быть, попробую его переубедить, но если нет… — и она сжала тонкие пальцы в кулаки, показавшись даже самой себе на миг такой опасной и грозной.

Комната была темной и лишь только толстая свеча на столе в самом углу освещала закуток, бросая блики на деревянные стены, играла тенями, ползущими по потолку. А я стояла на пороге не решаясь сделать шаг вперед. Как и всегда, впрочем. Ничего нового.

Взгляд блуждал по комнате, в поисках того, кто находился здесь, где-то в темноте, такой далекий и родной. И вот я увидела его, разглядела смазанное движение среди теней и наконец сделала шаг внутрь.

Мужчину я не видела. Никогда, ни единого раза, только очертание его крепкой фигуры, широких плеч и длинных волос. И он всегда стоял ко мне спиной.

— Кто ты? — спросил голос из пустоты, и я толком и не поняла, кто из нас двоих задал вопрос, потому что мои губы были сомкнуты, хотя именно эта фраза промелькнула в голове.

— Кто ты? — повторил голос и только теперь я поняла, что это именно ОН спрашивает меня.

Я открыла было рот, чтобы ответить и дернулась подойти к мужчине. Я желала этого так, как ничего другого на свете. Мне до боли хотелось схватить свечу и осветить его лицо, увидеть наконец того, кто приходил ко мне, но никогда не показывался.

Метнувшись к столу я наконец взяла свечу в руки и протянула ее в сторону, где стоял мужчина. Оранжевый свет осветил светлые волосы, покатые плечи и я увидела, как медленно мужчина стал поворачиваться ко мне. Еще мгновение, и я наконец увижу его, мелькнула мысль, но тут меня подбросило вверх, а свеча выпала из рук, покатившись по полу и воспламеняя разбросанное по нему сено и травы. И тут меня снова подбросило в воздух, и я открыв глаза увидела склоненное надо мной старое лицо, изрезанное глубокими морщинами.

— Чего бормочешь? — спросил меня старик.

— А? — только и ответила я. Обрывки сна, мужская спина и пламя все еще стояли перед глазами, медленно тая, словно снег или дымка, порванная ветром в клочья.

— Я спрашиваю, чего опять бормочешь, — старик сел рядом, и я привстала, чтобы увидеть, что мы, как и прежде лежим на соломе в телеге, медленно катившейся по разбитой дождем дороге. А возница, лениво жуя соломинку, только мирно покачивается в такт своей старой кобыле.

— Ничего я не бормочу, — ответила я, — Просто сон приснился.

— Ага, — старик кивнул, — Сон, значит.

Я чуть улыбнулась уголками губ и села свесив ноги с телеги, бросив взгляд на чавкающую грязь под колесами.

Снова тот же сон, вот уже несколько ночей подряд…один и тот же… И мне даже теперь, наяву, хочется увидеть того человека, что проникает в мое сознание, хотя, возможно, я его просто придумала.

Мы ехали уже сутки, с пересадкой на последнем постоялом дворе, где я как и прежде танцевала, а мой спутник пел свои песни. А как же иначе, если мы так зарабатывали себе на пропитание и жилье. Куда мы двигались, знал только старик…

Впрочем, с этого места по порядку.

Детство мое прошло далеко от этих мест, куда забросила меня судьба. Первыми воспоминаниями были покосившийся дом да огород с кривым забором в небольшой деревушке, что раскинулась неподалеку от тракта, ведущего в город. Мне было пять лет, когда у матушки родился долгожданный сынок Первуша, а после него, через два года на свет появилась и Милолика. К появлению второй дочери наш отец, Везнич уже поднял хозяйство и отстроил дом и теперь на месте старой покосившейся избы стоял крепкий большой дом с хлевом и курятником, а рядом был разбит огород, да еще за домом подрастал молодой сад с яблонями и грушами.

Я помню отчетливо тот день, когда появилась Милолика, потому что именно с того дня моя жизнь медленно, но верно стала меняться и не в самую лучшую сторону. Если раньше мать хоть иногда да могла приласкать меня, то теперь обходила стороной и только давала работу по дому, нагружая все больше и больше. Я всегда замечала за ней эту непонятную отстраненность. Она вроде бы относилась ко мне хорошо, но я не чувствовала ее любви и порой казалось, что эта женщина мне совершенно чужая. Да и непохожа я была ни на нее, ни на отца. Если Первуша родился точной копией матери, а Милолика отца, то я была вообще непонятно на кого похожа. Начать хотя бы с того, что мои волосы были ярко рыжего цвета и хотя отец постоянно твердил, что это у меня от бабушки, я согласно кивала, а втайне понимала, что он лжет. Зачем…я не знала.

Отец относился ко мне тепло, так, как, наверное, относятся все отцы к дочерям и порой защищал меня от матери и ее вечных побоев мокрой тряпкой, которой она орудовала не хуже, чем дружинники нашего князя своими мечами. Кажется, что опасного может быть в мокрой тряпке…ан нет. После побоев мое тело покрывалось ссадинами и синяками, словно меня хлестали крепкой ладонью. А однажды, лежа на лавке перед печкой, мне тогда исполнилось тринадцать лет, я услышала разговор родителей, сидевших перед огарком свечи за длинным деревянным столом.

— Ты говорил, что ее заберут! — голос матери звучал крайне недовольно.

— Говорил, — ответил отец.

— Сколько ж можно ждать? — спросила она.

— А чем тебе девчонка мешает? — поразился Везнич.

— Да вот мешает, — громко воскликнула мать и словно опомнившись, зашептала еле слышно, да так, что мне пришлось навострить уши, — Не наша она. Чужая.

— Да что ты такое говоришь, Оляна, как чужая? Да она с рождения с нами…

Мать зашумела отодвигаемой лавкой. Видимо встала из-за стола. Я напряглась, обратившись вся в слух. Сердце в груди билось словно у птички, попавшей в силки. Я закусила губу, чтобы не плакать.