Слезы Вселенной

– Ну да, – согласился зэк. – Но я и вправду не знаю. После того как Каро замочили этим летом, перебои были, но потом… Я не утверждаю, гражданин начальник, но, по слухам, какой-то приблатненный фраер с бабками из Питера под себя это дело взял. Вертухаи приносят, а начальство догадывается, но глаза закрывает, потому как вдруг бунт нарисуется… А так и травка, и чифирь, можно и водяру, можно и внеочередную свиданку организовать… Тут недавно трое мужиков себе лярву выписали…

– На троих одну?

– Одному-то не потянуть – дорого… Вот они скинулись и на троих взяли. От вечерней поверки до утренней. Баба такая вся из себя – не старая еще, – лет сорок пять, но белье с кружавчиками, помада на губах… Только потом сообразили, что ее с женской кичи доставили, а сколько она там своим вертухайкам отстегнула – один бог знает.

– Ты только что освободился?

– Ну да… Хотя лучше бы весной на волю выходить. А теперь-то зима скоро… А вообще, Хомяка жалко, он здоровенный бугай был. Здоровее у нас только Вася-разбойник, но он на всю голову тронутый, скорее всего, шубу с клином себе взял [10] . Он, бывает, сядет на табуретку, она под ним гнется. Подойдешь и спросишь: «Осужденный Карнаухов, ты кто?» Он поднимается и отвечает как ребенок: «Я Вася-разбойник, сижу здесь на табуретке за то, что убил в магазине продавщицу». Очень он был безобидный. Но однажды в соседнем отряде заморочка одна организовалась. Кавказцы наехали на одного вояку бывшего, а Хомяк за него вписался. Кавказцев с десяток, а вояка только с Хомяком: больше никто не захотел с ним пойти. Пришел к нам Хомяк и сказал, что подмога нужна. Пошли только Гена Джага и Вася-разбойник. Так, чтобы не обобщать, скажу: четверо против десятерых. Месилово было приличное. Геныч рассказывал, что Вася пытался всех отговорить, но потом разошелся. Его пять раз в спину пырнули. Вернулись они с Джагой, а у Джаги рука порезана сильно и немного живот. Ну, мы их перебинтовали как могли. Но их утром все равно в больничку увезли. А у кавказцев четверо убитых – причем только двое от ножа, а остальные, как сказали, от удара тупым предметом – у Васи-разбойника кулак был что твоя голова… Короче, у шестерых выживших кавказцев сильно поломанные носы, челюсти и разные другие части тела пострадали, в том числе и от ножевых ран. Приехала комиссия разбираться. Конечно же, сразу все выяснили: виноватыми признали кавказцев, потому что их было больше и они все с ножами были. А вояку того начальство жалело, потому как считало, что его несправедливо упрятали. Васю-разбойника все любили за доброту и силу, Хомяк тоже перед начальством ни разу не запалился на нарушении режима, а Джагу уж за компанию с ними оправдали. Только после возвращения его из больнички сразу в штрафной изолятор определили. А начальству ведь надо отчитываться, какие меры они приняли. И вот решили в лагере устраивать спортивные мероприятия и праздники профессионального мастерства. Победителям обещали внеочередные свиданки давать. Про спортивные праздники все смеялись: мол, будем соревноваться, кто колючку перепрыгнет и кто дальше всех в тундру убежит. А на профессиональных соревновались: кто быстрее бревно распилит и раньше всех кубометр дров наколет…

10

 Взять на себя чужое преступление.

Раздвинулась дверь, и в купе вернулся попутчик. Он внимательно посмотрел на зэка, потом бросил короткий взгляд на Гончарова, подошел к столику, выдвинул из-под него свой потертый временем чемодан, положил его на постель рядом с зэком, открыл и удивился:

– Ну ексель-моксель! Ну как так можно! Здесь же еще две банки красной икры было и две бутылки коньяка французского «Курвуазье».

Он посмотрел внимательно на Гончарова:

– Кто взял? Это же подарок тещи.

Зэк легонько похлопал возмущенного человека по спине:

– Угомонись, Санек, этого человека трогать нельзя. Нам бы лучше вообще свалить отсюда подальше.

– Понял, – кивнул Санек, – не дурак.

– Не спеши, – остановил его Гончаров. – Ты когда освободился?

Попутчик вздохнул, посмотрел на своего приятеля и признался:

– Почти месяц назад. Мы договорились, что я его в Мурманске дождусь. У меня там заочница [11] имелась. Ну я сразу к ней завалился и понял, что попал. Во-первых, она мне не свои, а чужие фотки присылала, во-вторых, ей не тридцать восемь, а все сорок восемь, а то и пятьдесят. Потом, у нее однокомнатная хрущевка напополам с мамой. Ну мы с заочницей раскатали бутылочку и на диванчике спатеньки пристроились. А мамашку, которой лет восемьдесят, на кухне оставили. Можно было бы ее и в санузле запереть, но там ванна сидячая, а у бабки спина не гнется. Ну на кухне так на кухне: ей там теплее. И только я приступил к исполнению данных в письмах обязательств, как подлая бабка начала на кухне хрипеть. Представьте сами, подо мной заочница стонет, а там бабка хрипит. Я и говорю: «Пойдем посмотрим, а вдруг твоя мамашка уже копыта отбросила». А та отвечает: «Ну помирает так помирает – может, ей срок уже вышел. Она же всю жизнь как заводная носилась, а теперь, видать, у нее завод кончился». Но бабка, не умолкая, хрипит и хрипит – подлая ее душа. И ведь как хрипит – громко и с каким-то даже подхрюкиваньем! Я не выдержал эту муку и пошел проверять. Пошел в чем был – без трусов. А старушка там, оказывается, не помирает вовсе, а колбасу, которую я привез, вытащила из холодильника и лопает. И подавилась, видать, с голодухи. Хрипит, а как меня увидела без труселей, так подавилась еще больше. Я начал ей по спине стучать. Спас бабульку, она благодарить меня начала, обнимать стала и прижиматься… Тут заочница входит и сразу в крик: «За что же мне такое наказание: уже в который раз извращенец попадается!» Кое-как дожил до утра, когда заочница ушла на работу на растворный узел учетчицей, схватил свои манатки и бегом оттуда. А куда деваться? Пошел в хоспис… то есть в хостел, но там дорого – раз, да еще узбеки вокруг, голодными глазами на меня смотрят. Отправился на местный рынок, поспрошал, кто смотрящий за торговой площадью. Указали мне на азербайджанца. Подошел к нему, все объяснил, что освободился, что кореша жду, надо где-то перебиться. Пустил он меня типа сторожем-грузчиком, без платы, само собой, только за ночлег и за пропитание. Очень скоро я познакомился с Мариной, которая там китайскими вещами торговала. За Мариной таскался бывший муж-алкаш, денег требовал и угрожал. Я вступился, тот хоть и пообещал мне ответку прислать, но угрожал с большого расстояния. Короче, сошлись мы с Мариной. Она очень неплохая оказалась, хоть и сидела когда-то на наркоте. Но она сама вылечилась, без разных мутных клиник, которые лишь бабло стригут. Просто хотела очень слезть, а потом к ней бабка на улице подошла и монетку дала, сказав, что теперь сбудется любое желание. Вот она и завязала. А потом, когда поняла, что я все равно от нее уйду, подарила ту монетку мне. Я бы с Маринкой остался, но обещал Толику, что, как он выйдет, отправимся с ним вместе в Ростовскую область, в славный город Аксай, где у меня должна быть дедовская земля: шесть соток, мазанка на три комнатки с кухней, черешни и абрикосы… Я оставил Марине пятнадцать тысяч, которые все-таки заработал на рынке. Взял ту серебряную монетку на память о ней. А еще оставил записку: «Прости за все, любовь моя, но родина дороже!» И на вокзал побежал.

11

 Заочница (уголов. жарг.) – женщина, вступающая в переписку с осужденными.

– Как жить собираетесь? – поинтересовался Игорь Алексеевич.

– Как бог на душу положит, – ответил зэк. – Но хотелось бы честно. Можно рыбу коптить, чтобы на трассе продавать вместе с вареными раками. То есть мы с Толиком ловим рыбу и раков, а какие-нибудь вдовушки для нас продают. Но в таком случае выручку на четверых делить надо, а это значит, что бабла хватит только на прокорм…

– Можно на прииск какой завербоваться – золотишко мыть, – подсказал Толик. – Но знающие люди просветили, сказали, что это очень тяжелая работа. А если и расплатятся с тобой налом, то потом на ближайшей станции прижмут местные ухари…

Гончаров закрыл глаза, навалилась усталость, хотелось спать. Издалека прилетел голос Толика:

– Ты ложись, уважаемый, я тебя одеялком прикрою, и в коридоре мы постоим, последим, чтобы никто не зашел.

Ночью Игорь проснулся. Стучали колеса, в купе никого не было, пусто было и в коридоре. Он вернулся в купе, включил свет и увидел на столе свой бумажник, лежащий на белом листе, на котором корявым почерком было написано:

Прости, начальник. Но твой лопатник выпал и валялся на полу, ксива твоя там же была. Мы ничего не трогали. Помоги тебе Бог. Только ты наших там особо не дави.

Толик Тюря и Санек Гаммагон [12] .

Мы тебе монетку оставили. Если не пригодится, то отдай ее тому, кому хуже, чем нам.

Гончаров проверил содержание бумажника. Деньги все были на месте, как и обе банковские карты. Там же находились служебное удостоверение, водительские права и технический паспорт автомобиля. А еще там лежал советский серебряный двугривенный, отчеканенный в 1921 году.

12

 Гнать гамму (уголов. жарг.) – рассказывать небылицы.

Глава седьмая

Утром он позвонил вдове Пятииванова и попросил о встрече.

– Зачем? – спросила та. – Мне уже помочь нечем. Мы вчера похоронили Степана, а на поминки денег не было совсем. Помогли соседи стол накрыть. А что на столе было – стыдоба! Кутья, блины, водка да соленые огурцы на закуску. Все, что я зарабатывала, и то, что дочка получала, уходило на погашение долга.

– Я хочу найти убийцу Степана, – объяснил Игорь Алексеевич.

– Хорошо, – согласилась вдова, – но домой вас все равно не приглашу. Вниз спущусь, и на крылечке мы поговорим.

Разговаривать на крыльце дома Гончаров не собирался. Он подкатил к подъезду и увидел женщину лет сорока пяти.

– Анна Сергеевна, садитесь в машину, не говорить же под окнами у посторонних людей.

В соседнем доме располагалось маленькое кафе. В зале стояло с десяток столиков, и все они были пустые. К ним подошла официантка, но вдова заранее покачала головой, отказываясь. И все равно Игорь взял два кофе и два пирожных.

Увидев пирожные, женщина отвернулась, и на глазах у нее появились слезы. Это заметила официантка и поспешила удалиться.

– Мои соболезнования, – произнес Игорь.

Женщина кивнула, и слеза упала на стол. Вдова прикрыла ладошкой лицо, вдохнула и сказала:

– Вы даже не представляете, каким он был добрым. Я все про него знаю, он все рассказал про себя: про то, как бандитом был, как проституток по заказам развозил… Потом, мы ведь с ним не просто так познакомились.

– Он ведь хотел вас ограбить, – продолжил Гончаров, давая понять, что он тоже владеет информацией, – напал, а потом помог.

– Так оно и было. Но я сразу, как только он вернул мне кошелек, посмотрела на него и влюбилась. А он потом и бывшего мужа от меня отвадил, и деньгами помог на операцию дочке…

Она замолчала и тут же взяла кофе, поднесла чашечку ко рту и стала поддерживать ее двумя руками, словно собиралась согреть пальцы.

– Не мог ваш бывший муж быть причастным к убийству Пятииванова?

– Не знаю, – ответила женщина. – Скорее всего, непричастен. Во-первых, столько времени прошло, и он не давал о себе знать. А во-вторых, мой бывший муж – патологический трус. И за что ему убивать Степана? За то, что его любовница перевела деньги на операцию нашей дочери? Есть еще одно обстоятельство: мой бывший муж женился, и супруга держит его в ежовых рукавицах.