Слипер и Дример

стремительно стало темнеть. Чёрные тучи совсем сгустились над поляной Эников и нашими

четырьмя естествоиспытателями. Бронходилататор Муколитический, закряхтев, посмотрел на

природный потолок, да так и подавился своим кашлем. Там, в вышине, посреди непроглядных

лохматых облаков, стала образовываться воронка. Из неё вниз протянулся винтом неприятно

подрагивающий хвостик. Кашлючая тварь заверещала:

— Чтоб мои глаза антилопнули! Дык это ж Страстная Напасть! — Муколитический

Бронходилататор бросился с невиданной прытью сквозь чащу, отхаркивая крепкие выражения.

Лопа с Антилопой переглянулись и, не сговариваясь, сиганули вслед. И как это часто бывало, они

тут же нечаянно столкнулись, будучи очень рассеянными и безалаберными. А далее, как всегда,

произошла короткая вспышка света, и парочка исчезла во взаимной аннигиляции до своего

следующего внезапного появления. И даже Тютельки, почуяв неладное, попрыгали друг в друга,

затаившись в колыхастом одеяле самого-что-ни-на-есть буддистского бардо.

Жители Леса в ужасе разбегались кто куда, подальше от растущего небесного хвоста

нападающей Страстной Напасти. Небесная же ежежуть гудела, что твой соседский вентилятор, и

бычилась, набухая в вышине чёрным пузырём гудроновой жевачки. И только четверо известных

45

нам персонажей продолжали мирно спать под деревом, погружаясь своей точкой сборки всё

глубже в лиловый туман.

— А — Я — ЩЩЩЩЩАЗ! — чихнула молния из небесной воронки, и всё погрузилось во

тьму.

Буль-буль, Оглы, или Про то, как Миклуха Барклай с Толиком околесиционно занеслись

в чушню околосветную

Что тебе снится, Крейсероврора, в час, когда Му так встаёт?..

И приснился Дримеру сон-про-не-сон. Пронесло его в странных клетчатых трениках с

подтяжками и пропеллером над крышами чумазого транзитного поезда и брякнуло прям внутрь на

нижнюю полку последнего, плацкартного во всех отношениях, вагона, который шёл себе,

подпрыгивая на неровностях советской железной дороги, куда-то по своим собачьим делам из

Калинина в Тверь. А брякнувшись туда, неожиданно увидал Дример, что напротив него за

откидным столиком сидит та самая таинственная и никем не виданная, мистическая до печёнок

Укладчица Номер Четыре, чудн[о]е и нарицательное имя которой стоит на бумажке, вложенной в

каждый пакет с ж/д бельём в каждом поезде, которые многопятковыми топоногами как бежали,

так и бегут по необъятной и напрочь светлой Руси, развозя туды и сюды её напрочь тёмных во

всех отношениях жителей.

Автограф? Будьте любезны!

Авосия Батьковна Заворотник, друзьями нежно именуемая просто Авоськой, в народе

всесоюзно известная как Укладчица № 4, на которую годами сыпались проклятия советских

путешественников, укладывающихся спать на свою полку и разворачивающих ею прилежно

покладенные в пакет рваные и сырые наволочку, простыню и пододеяльник. Понятно, что за такой

сервис многие туристы откровенно мстили, попросту клептоманя полотенце, которое также

входило в спальный боекомплект. Никто из вышеупомянутых советских пассажиров никогда в

глаза не видел эту самую Укладчицу № 4, и Дример не очень сейчас понимал, а так ли ему

повезло, что он первым нежданно встретил таинственную и мистическую гражданочку —

личность, годами остававшуюся для всех в статусе «совершенно секретно», под грифом «личные

материалы Ка-Гэ-Бэ», в положении «инкогнито», али, как попросту в народу говорят, «а какое

ваше собачье грызлячее дело?!».

«Тёмная-претёмная личность!» — перво-наперво подумал Дример, уставившись на Укладчицу

Номер Четыре, даже не удивившись, откуда он знает всё то, что написано мной в первом абзаце

этой главы. Четвёртая Укладчица покоилась у окошечка в форменном пиджмаке и в такой же

оформленной юбке, на голове её в свою очередь упокоился витой тюрбан крашеных стрептоцидом

46

волос, то там, то сям уколотый многочисленными заколками. Нос у неё был цвета свёклы и

напоминал позднюю белорусскую картошку. Уши врастопырку. Глаза — полинявшие и усталые

от жизни. Она хрустнула сушкой и хлюпнула чаем из стакана тонкого стекла в подстаканнике из

нержавейки. За окном хихикнул Мудод, но его тут же снесло с диким воплем турбулентностью

куда-то вдоль поезда назад, в плохо проглядываемую тьму.

— Салют, командировочный! — Укладчица № 4 пошло подмигнула Дримеру.

— Чур меня, чур! — попытался отмахнуться от чужеродной магии тот, но Укладчица № 4 даже

ухом не повела. Видимо, умение водить ушами не было в числе её возможностей.

— Чего людёв-то сходу чураешься? — парировала она и подхватила из замусоленного пакета

ещё одну сушку. — На-ка вот, куси! А то чуркает тут, чурчхела пахлаватая.

— А енто шо? — нахмурился Дример.

— Говорю ж, нака. Кусай. Странный ты, как с луны свалился. Ты с луны свалился, ась?

— Всё может быть, — напустив на себя таинственный вид, ответил Дример и подумал: «Чем я

не лунатик?»

— А-а-а-а, оно и видать. Совсем одичал мужик. Сушек не видел. Чем вас там, на луне, кормят

только.

— Шо?

— Чем, говорю, кормят-то? Шокает тут… Из литовских евреев что ли?

Дример пожал плечами.

— Ну не хошь хговорить — и не надобно! Мнохго вас тута шляется разных. Ты енто, куды

едешь-то?

— Шо?

— Да заладил, шо да шо… Куда путь держишь, отшибленный? Ась?

— Туда и сюда! — по привычке ляпнул Дример и, нащупав на голове Шапку-Невредимку,