Слипер и Дример

пургу твои пятки, наконец-то». Артемий приободрился и даже воспылал интересом к ситуации.

Его начала забавлять такая игра внутри разума другого существа. А тем временем на матроса

Шматко надели странный костюм из непонятного материала (определить наощупь его не

представилось возможным), ласты и сложную маску с рифлёными трубками, уходящими за спину,

где уже до того навесили тяжеленный круглый баллон со сжатым воздухом. Он спустился по

тросу с кормы.

— Ни пуха! — махнул ему вослед матрос.

— Ни Пятачка! — гугукнул в маске Шматко и свалился спиной в воду. Она оказалась ледяная.

И тут в памяти Артемия Феоктистовича произошла вспышка, во время которой он успел увидеть

разъяснение задания по разведке повреждений вражеской подводной лодки и возможного её

последующего конвоирования в порт Кронштадт. Также он побывал при обсуждении телесных

достоинств некой Нюры из госпиталя в присутствии двоих своих сотоварищей по оружию в

кубрике. И в тот же сияющий миг пространственно-временного застывшего континуума он

получил во всю красу своего внимания грязный, покрытый бородавками и пороховой гарью

указательный палец штурмана, который тыкает в карту. И услыхал Шматко грозный прокуренный

голос:

— Вот она, проклятая! Здесь на банке залегла. В сорок четвёртом квадрате.

— Слышь, штурман, а ведь не зря японцы числом «четыре» смерть означають! — Шматко

услышал свой хохоток.

— Отставить шуточки! — штурман и не думал смеяться. — Это приказ штаба флота. Выход у

нас один. Что там подорваться, что без лодки вернуться — всё одно позор. Так что молись,

Шматко, если в Бога веруешь!

Вода сомкнулась над головой. С шипением Шматко осторожно втянул первую порцию воздуха

через маску.

«Слава Богу!» — произнёс он мысленно скорее по привычке, нежели из желания

поблагодарить Бога, в которого, честно говоря, не особо и верил-то.

91

Но тут же, вспомнив слова штурмана, задумался. И наверное, не к месту было сейчас

медитировать и размышлять, но почему-то именно в такие минуты и приходит желание изменить

в себе нечто важное. Так Феоктист задал себе впервые важный кармический вопрос: а может, есть

Бог на свете?

И второй Шматко тоже как-то заёрзал внутри разума первого, и припомнилась бухгалтеру

Артемию вдруг фигура странного седоватого дядьки в оранжевой жилетке и в фуражке, что махал

ему рукой с обочины дороги. А матрос при этом едва не хлебанул холодной финской заливной

водицы, ибо и ему вдруг в этот миг привиделся сей оранжевый жилет и фуражка, странные

круглые очки и совершенно немыслимая для родной Земли местность, где над головой сияло в

небе нездетутышнее тухленькое солнышко.

— Ёктить твою налево, — поперхнулся Шматко. И уразумел сей момент явным знаком.

«Точно есть Бог на свете!» — решил мысленно Феоктист.

И почему-то бухгалтер с ним тута же и однозначно согласился.

— Так, ну и где ты прячешься, мля, гнида фашисткая? — завёл успокоительный разговор сам с

собой матрос Шматко и развернулся в воде под килем торпедоносца. — Знаю, знаю, там! Сейчас

мы тебя…

И он замолотил ластами, попутно вспоминая, как нужно вообще молиться, и коря себя за то,

что так и не нашел в своей жизни времени поинтересоваться этим вопросом. Спустя долгие десять

минут искренней молитвы Феоктист увидел в мутной непроглядной тьме силуэт огромного

железного борта.

— Лодка! — радостно икнуло внутри Шматко.

Он плыл вокруг неё, проводя первый осмотр.

— Хе-хе, надо же! Вот это совпадение! — Артемьич чуть не хихикнул под водой. На рубке

подлодки красовалась аккуратная надпись «U-44».

— Ох, не нравится мне это, — суетнулся внутри матросского разума Феоктистыч.

Уж он-то, всю жизнь имеющий дело с цифрами, сразу почуял неладное. Но движуха вроде как

наладилась. То ли со страху, то ли из-за адреналина, но, словно не замечая холода воды, Шматко

скрупулёзно обследовал лодку, нашёл пробоины в хвостовой части и разыскал выступающие в

носовой части крюки. Водолаз отвязал с пояса ярко-белый деревянный буёк, отпустил его на

тонкой верёвке к поверхности, а затем стал подниматься и сам, попутно продуваясь. Наверху был

ад. Волны швыряли сильно вверх и вниз. Шматко тут же опять замутило. На катере отсемафорили,

что он и буй замечены, и, дав «малый назад», двинулись в его направлении. Феоктист снял маску,

закрыл кран воздуха, чтобы экономить боевой запас. В мозгу его билось сейчас только одно:

— Надо вытащить лодку! Надо доставить лодку! Штаб ждёт! Все наши ждут! Весь наш народ

ждёт эту лодку! Вся страна ждёт эту лодку! Мы узнаем, мля, что и как у них сделано там, и

выиграем, мля, эту чёртову войну! Некуда, мля, отступать!

Все эти мысли придавали ему сил и притупляли ощущение жуткого холода.

92

И вот катер подошёл, и крюки на тросах были сброшены. Шматко опять натянул маску,

повернул вентиль подачи воздуха и пошёл снова вниз к лодке, направляя тяжеленные крепежи,

которые опускались рядом с ним. Не сразу удалось зацепить крючья за петли. Пришлось

повозиться. Но Шматко был так погружён в это занятие, что даже ощущение присутствия чужого

разума внутри него притупилось. И вот он вынырнул, сорвал маску и, улыбаясь, дал отмашку.

Готово. Его взяли на борт. Сняли промокший костюм и тяжеленное снаряжение. Отвели в камбуз,

где кок по приказу капитана налил ему в алюминиевую кружку около ста граммов чистого спирта.

Сев на пороге рубки, обернув ноги сухим бушлатом, Шматко опрокинул в горло спирт, и тут

организм его расслабился, поняв, что мобилизация на время отложена. И Шматко практически

мгновенно погрузился в сон, удивлённо ощущая краем сознания, что чужой разум внутри также