Слишком близко
Шрифт:
Вера пронзила меня взглядом. Сердце сжалось от ожидания отказа, как вдруг ее губы улыбнулись.
— Хочу.
О, Господи! Как же я обрадовался!
— Тогда купим чего-нибудь на вынос, а потом, если захочешь, заедем куда-нибудь, пообедаем по нормальному, — просить уделить мне целый вечер я не смел. Вера еще не доверяла мне, и я буду рад любому времени, проведенному с ней вместе.
— Недалеко от моего дома есть блинная, — предложила она вариант.
— Заметано! — просиял я. День клонился к вечеру, а, значит, у нас будет целый ужин. Это шаг, нет, целый шажище к доверию!
Весь оставшийся путь, уплетая пирожки с мясом и запивая горячим чаем в пластиковом стаканчике, я взволнованно обдумывал: как бы еще расположить Веру.
«Ну, Макс, соберись! — скомандовал себе, — иначе раскатаешь губы и все испортишь». То-то витая в облаках, я перепутал этаж, пока искал нужную квартиру.
— Максим! Вот же она! — окликнула меня Вера с нижнего пролета.
Я спустился, и мы позвонили в двести девятую квартиру.
Раздался стук, затем дверь открыла женщина на костылях.
— Проходите, — улыбнулась она и постаралась потесниться, прижавшись к стене, чтобы пропустить нас.
Я помнил, что по плану у нас было посещение семьи инвалидов, и вот они оказались последними.
В квартире бедно, тесно, душно, даже жарко. Я почти сразу же взмок.
Дешевый, уродливый линолеуму скрывал ветхие, скрипучие полы. При каждом шаге раздавался скрип. Но всего пара шагов — и мы, миновав крошечный коридор, вошли в единственную комнату.
В светлом зале сразу бросились в глаза старенькие стеллажи с книгами, что ныне редкость. У стены стол со старым компом, на который без слез не взглянешь. Напротив, у окна кроватка, на которой сидел мальчик лет пяти.
Сидел тихонько, смотрел на меня широко раскрытыми глазам и молчал, прикрываясь одеялком.
— Здравствуйте, детишки! — обратилась к нему ласково Вера. — Узнали нас?
Ребенок, не моргая, качнул головой. Край одеяла откинулся, и я увидел тонкую детскую шейку, худенькие плечики. Вера тоже заметила, расстроилась.
— Ты приготовил стишки Деду Морозу? — спросила с улыбкой, но я почувствовал, как задрожал ее голос.
— Да! — снова кивнул ребенок, переводя внимательный, не по годам взрослый взгляд с меня на Снегурочку.
Чтобы дать Вере время прийти в себя, я подошел в мальчонке ближе. Нутром почувствовав, что он тоненький и в постели неспроста, не стал предлагать встать ему на табурет, как другим детям.
— Тогда иди ко мне на ручки и расскажи, — протянул руки.
Поднял легкое, как пушинка тельце, и запнулся: ножки у него совсем тоненькие, слабенькие, как спичечки…
Для меня это стало настолько неожиданным, что я слова не мог произнести, а мальчонка давай рассказывать стих один за другим, да так здорово, с чувством, с надеждой на чудо…
Пока слушал, взглянул на Веру: на ней лица нет — вот-вот разревется.
Я и сам стоял, как мешком пришибленный. Старался держаться, но и мне изображать праздничное настроение было сложно.
Когда подарили подарок и покинули квартиру, Вера разрыдалась прямо на лестничной площадке.
Вместо пустых слов, я просто, без единого звука взял ее за руку и повел к машине, чтобы она не запнулась и не упала, хотя хотелось подхватить ее
на руки, обнять, закрыть от всех бед, пообещать, что все будет хорошо.Увидев нас, водила насторожился. Удивленно поглядывал на меня и Веру, выключил музыку.
Взглядом показал ему, что все хорошо — езжай и помалкивай, а сам присел к Вере ближе и осторожно приобнял ее за плечи.
Она не отодвинулась, потом и вовсе положила голову на мое плечо, притихла.
Мы ехали в темноте вечернего города. В тишине, каждый думая о своем, в и то же время об одном и том же.
Мой план по романтичному ужину в хорошем месте теперь казался фальшивым, напыщенным, глупым, но, пребывая в подавленном настроении, я еще отчаяннее не хотел отпускать Веру.
— Давай хотя бы чаю выпьем, — предложил ей, когда проезжали мимо небольшой кафешки.
Вера кивнула.
Чтобы не пугать Воробушка, я все же решил провести вечер в месте, в котором ей было бы максимально комфортно, поэтому первым делом отвез ее домой.
Пока она переодевалась, я тоже снял дедовский костюм, накинул куртку, что возил в машине про запас. И когда Вера вышла на улицу, мы поехали в блинную.
В большом зале экономкласса, расположились в уголке у искусственного дерева на неудобных пластиковых стульях.
«Макс, думай! Думай!» — напрягся я. Пока выполняли заказ, мы с Верой молчали, поглядывая друг на друга, все еще ощущая, что между нами есть невидимая преграда.
— Ой, — спохватилась Вера. — У меня, наверно, тушь размазалась! Я сейчас! — хотела вскочить и убежать в дамскую комнату, но я накрыл ее ладонь своей рукой.
— Ты самая чудесная, самая потрясающая Снегурочка из всех, каких я видел, — улыбнулся ей, чувствуя себя косноязычным идитом. Я ведь уже говорил сегодня ей этот комплимент. Но несмотря на желание придумать что-то остроумное, интересное или веселое, ничего лучше в голову не пришло.
Да со мной со времен зеленой юности подобного не бывало!
— Костюма больше нет. И вскоре, как только часы пробьют двенадцать, все развеется, а я превращусь в «панду» с растекшейся тушью под глазами, — пошутила Вера и, смущаясь, попыталась салфеткой стереть невидимый «недостаток».
— Пусть. Панды тоже милые и добрые, — я не сводил с Веры глаз. Она смущалась под моим пристальным взглядом, опускала ресницы, снова смотрела на меня. И это было так здорово, так нежно, искренне. Я готов был смотреть и смотреть на нее.
Вера наконец-то улыбнулась краешками губ, взяла вилку, нож и отрезала кусочек блина.
— Спасибо тебе, Максим, за замечательный день, — вспомнив о мальчонке, ее губы дрогнули.
Я снова накрыл ее руку своей и едва не закричал от счастья, когда она не попыталась высвободить руку.
— И тебе спасибо, Вера. Вручая подарки, я, пожалуй, впервые за долгое, очень долгое время испытывал радость. Прежде мне доводилось бывать на новогодних семейных вечерах со сказочными елками под потолок, украшенными именитыми дизайнерами. Состоятельные родители задаривали избалованных чад невероятными подарками, завернутыми в яркие коробки. Однако там я не видел столько неподдельной радости, сколько видел сегодня.