Слишком большое сходство (сборник)

– Ты думаешь? – рассеянно спросил Зайцев, прислушиваясь к чему-то. Да, он опять услышал, как на кухне хлопнула дверца холодильника, и тут же раздалось еле слышное бульканье – хозяин переживал свое горе. – Значит, так, Ксенофонтов, давай договоримся. Я не возражаю против твоего присутствия. Можешь смотреть, слушать, можешь даже принюхиваться. Но ты не должен ни во что вмешиваться. Понял? Лицо ты постороннее, и только хорошее отношение прокурора к газете дало тебе возможность побывать здесь.

– Я тебя не подведу, Зайцев! – Ксенофонтов покорно склонил голову набок.

– Докладываю обстановку. Примерно час назад в эту квартиру проник вор...

– Простите, но уже прошло полтора часа, – раздался за спиной сипловатый голос хозяина. Глаза Фиалкина маслено блестели.

– Скажите, – обратился к нему Ксенофонтов. – Вы пьете от радости или от горя?

– Какая же здесь радость? Вор в доме – это счастье?

– При чем здесь вор? – воскликнул Ксенофонтов. – В доме полно прекрасных людей, отличных знатоков своего дела, честных и порядочных, готовых поддержать с вами разговор... Гости – это действительно радость. Но, похоже, гости в этом доме – нечастое явление.

– Это почему же? – помрачнел хозяин. – С чего вы взяли, что у меня не бывают гости?

– О! – Ксенофонтов махнул рукой. – Об этом можно говорить до тех пор, пока у вас не кончатся все запасы спиртного. Вешалка всего на два крючка. Да и те не очень загружены. Нет запасных тапочек для гостей, а судя по ковру, вряд ли вы позволили бы гостям топтаться в сапожищах, а? Пьете в одиночку – тоже нехороший показатель.

– Прошу! – Хозяин схватил Ксенофонтова за рукав и потащил на кухню. – Буду рад, если вы согласитесь выпить со мною глоток... Сегодня такой день, такой день...

– Да, день прекрасный! – согласился Ксенофонтов. – Но я продолжу. На кухне две табуретки, а в комнате два кресла... За этим столом едва поместимся мы с вами, даже следователя пригласить не можем, а в комнате лишь журнальный столик... Какие гости?

– Вы правы, – печально согласился Фиалкин. Открыв холодильник, он достал начатую бутылку водки, поставил себе рюмку, а Ксенофонтову маленький граненый стаканчик. – Простите, все рюмки вышли, одна вот осталась...

– А говорите, гости, – усмехнулся Ксенофонтов. – Стоп, стоп! – остановил он Фиалкина, который успел уже было и ему налить водку. – Я автор всех противоалкогольных статей в нашей газете, читатель меня не поймет. Зайцев, прости, ты не закончил докладывать обстановку.

Меткими, суховатыми словами Зайцев рассказал о том, что примерно полтора часа назад в квартиру проник вор. Хозяин, вернувшись с работы, застал его на месте преступления. Но вор успел открыть окно в комнате и выпрыгнул наружу. Похоже, взял он совсем немного, во всяком случае, хозяин затрудняется без жены сказать, что именно пропало. Есть только парусник, которым он, видимо, дорожил, осколки хрусталя на полу и прочая мелочь, – добавил Зайцев, заканчивая рассказ.

– Хороша мелочь! – возмущенно воскликнул Фиалкин, у которого щеки заметно порозовели, а голос приобрел напористость и зычность. Несколько рюмок не только укрепили его в своей правоте, но и придали мыслям направление жалостливое и трогательное. – Для вас мелочь, – скорбно продолжал хозяин, – а для меня память души... Что остается нам от прошедших лет, что? Воспоминания...

– Воспоминания не разыскиваем, – сдержанно проговорил Зайцев, стараясь уйти от взгляда хозяина. – А вот вещи... Вы внимательно все осмотрели?

– Кроме того, что я сказал... – Фиалкин обвел комнату безутешным взглядом. – Парусник сломали, над моей фотографией глумление устроили, – он кивнул на портрет. – Если бы я их не вспугнул, они такого бы здесь натворили... – в голосе Фиалкина зазвучало что-то трагическое. – Кто знает, не застали бы вы здесь мое бездыханное тело, случись все немного иначе, – он вынул большой платок, встряхнул его и промокнул глаза.

– А вы что же, вернулись гораздо раньше обычного? – спросил Зайцев.

– Да не так чтобы раньше... Почти в то же время... – Фиалкин не смог продолжать, отошел к окну. – Вынести мое тело с первого этажа вам было бы нетрудно...

Ксенофонтов поднял парусник, раздавленный безжалостным каблуком, внимательно осмотрел его, потом подержал в руках портрет хозяина с продырявленными глазами. Рядом на снимке была изображена молодая женщина со светлыми волосами и несколько насмешливым взглядом, словно она тихонько про себя посмеивалась не то над фотографом, не то над своей затеей сняться с этим значительным человеком в тесном клетчатом пиджаке и с рыжей бородой.

– Дочь? – невинно спросил Ксенофонтов.

– Жена, – ответил Фиалкин, давая понять, что он не одобряет вопросы о личной жизни. Но Ксенофонтов заметил и мелькнувшую искорку в не совсем трезвых глазах хозяина – вот так, мол, жена! И дай вам бог в мои-то годы...

– Давно? – Ксенофонтов постарался наполнить свой голос восхищенностью.

– Год.

– Красивая женщина... Она моложе вас?

– Да.

– Лет на пять?

– На пятнадцать! – Фиалкин даже голову вскинул, словно ему пришлось ответить на оскорбление.

– Красивая женщина, – повторил Ксенофонтов раздумчиво.

– Сам знаю, – сказал Фиалкин вызывающе, но Ксенофонтов уже потерял интерес к жене хозяина, полагая, возможно, что и так достаточно воздал ее молодости и красоте. Его отвлекли эксперты, осторожно и настойчиво выискивающие отпечатки пальцев на оконных стеклах. Потом его внимание привлекла собака, которая недавно так уверенно провела оперативников до самой трамвайной остановки. Она разлеглась во всю длину прихожей, заставляя всех опасливо перешагивать через себя. Не поднимая головы, только слегка покосившись на Ксенофонтова, овчарка легонько постучала хвостом по полу. Почесав собаке за ухом, Ксенофонтов направился к книжным полкам, наполненным макулатурными изданиями. Названия их были соблазнительны и волнующи, они звали к жизни необычной, богатой знакомствами с красавицами, преступниками, королями, влекли в опасные похождения и рискованные авантюры, манили несметными сокровищами, таинственными подземельями, победными схватками и нечеловеческими наслаждениями. Но Ксенофонтова почему-то гораздо больше заинтересовал толстый семейный фотоальбом, обтянутый малиновым плюшем.

– Разрешите? – обернулся он к Фиалкину.

– Пожалуйста! – тот так передернул грузными плечами, что более воспитанному человеку сразу стало бы ясно, что лучше не пользоваться разрешением хозяина... Однако Ксенофонтов бесцеремонно взял пухлый альбом и уселся с ним в кресло, начисто забыв обо всех следственно-оперативных мероприятиях, рассказать о которых ему предстояло на страницах газеты. В альбоме больше всего оказалось снимков самого хозяина. На многих он выглядел гораздо моложе, без бороды – брюшко у него намечалось и тогда, но было упругим, не то что сейчас, вышедшим из повиновения. Ксенофонтова заинтересовал снимок, на котором Фиалкин уже без бороды был изображен с несмело улыбающейся женщиной и вихрастым парнишкой лет десяти.

– Прежняя семья? – Ксенофонтов показал хозяину снимок.

– Да! – Тот решительно взял альбом и захлопнул.

– Сколько лет вашей новой жене?

– Моей? – резко обернулся Фиалкин. – Тридцать пять.

– А вам, выходит...

– А мне пятьдесят!

– Прекрасный возраст!

– Не жалуюсь, – проворчал Фиалкин. – Какая наглость, какое хамство! Забраться в чужую квартиру, нагадить, изломать вещи... Что он мог здесь взять?

– Да кое-что есть... Магнитофон, транзистор, кассеты – товары повышенного спроса. Но все это, я вижу, осталось на месте.