Слишком большое сходство (сборник)

– Откуда ты знаешь?

Ксенофонтов безвольно повертел рукой в воздухе и уронил ее на подлокотник.

– Будет все валить на Цыкина. Или даст улику против него.

– Уже дал, – сказал Зайцев.

– Ты про доказательства не забывай, они вот-вот спохватятся, объяснятся, снова поверят друг другу.

– Да уж как-нибудь, – Зайцев открыл вторую бутылку. – Должен тебе сказать, что на этот раз приемчик у тебя был довольно простоватенький. Опять же чужими руками жар загребать несложно, а?

– Как сказать, старик, как сказать, – Ксенофонтов глянул на следователя поверх стакана и прикрыл глаза, словно боясь, что Зайцев по его взгляду поймет больше, чем нужно. – Главное, чтобы ты этих ублюдков посадил. С пивом опять же пришел.

– У меня только одно вызывает недоумение, – проговорил Зайцев чуть смущенно. – На что ты рассчитывал? Ведь это чистая случайность! То, что на Яхлакова произвели впечатление допросы...

Ксенофонтов гневно встал, впервые, кажется, забыв о своем недомогании, и большая простыня соскользнула на пол, так что перед следователем он предстал во всем своем первозданном величии. Не торопясь, Ксенофонтов поднял простыню, снова завернулся в нее и уселся в кресло.

– Запомни, Зайцев, случайно здесь только одно обстоятельство – твой насильник и убийца Яхлаков заговорил на третьи сутки, а не на вторые или пятые. Все остальное закономерно, как наступление дня и ночи. Скажи... Ты мог прийти ко мне без пива?

– А почему нет? Я случайно увидел пиво в киоске прокуратуры. Нам иногда подбрасывают, правда, все реже.

– Значит, мог, – безутешно сказал Ксенофонтов. – Но ты знал, что я страдаю, что пиво может меня спасти... Нехорошо. Ты прекрасно вписываешься в общую систему, Зайцев. Недавно редактор пообещал повысить мне зарплату. И не повысил. И это норма. Мне в голову не придет напомнить ему об этом – ведь обещал он вовсе не потому, что действительно собирался повысить, нет, просто поддержал разговор. Девушка назначила свидание и не пришла – норма. Знаешь, говорит, замоталась, даже позвонить и отменить было некогда. А я не обиделся ни на редактора, ни на девушку. Внешне. Потому что знаю – норма. Вот ты сейчас скажешь – пойду-ка принесу пивка. Пойди, – скажу я, – это было бы здорово! Но при этом ни на секунду тебе не поверю. Уйдешь и где-то через месяц объявишься. И это будет нормально.

– Ну, знаешь! – обиделся Зайцев. – Здесь ты подзагнул.

– Ничуть! – Ксенофонтов запахнул простыню на плечо, простер обнаженную руку перед собой, сделавшись похожим на римского императора. – Ничуть, Зайцев. И говорю это вовсе не для того, чтобы обидеть. Я сам пытаюсь понять происходящее и делюсь своими скромными открытиями в нравах, царящих за окном. Ты помнишь моего жениха, который получает полсотни писем в неделю? Я раскрыл его тайну.

– Надо же! – вежливо удивился Зайцев.

– Никакой тайны нет. Он просто надежный человек. Говорит то, что думает, и делает то, что говорит. От него разит надежностью на расстоянии! Даже казенные строчки брачных приманок не в силах скрыть его сущность! Если какому-нибудь сверхмощному экстрасенсу дать посмотреть нашу газету, то он увидит – его объявление пылает ярким праздничным светом рядом с худосочными, хитроумными и лукавыми призывами других женихов!

– Это, конечно, интересно, но я здесь по другому поводу.

– Когда ты сказал, что между двумя насильниками, между этими двумя кретинами царит какое-то доверие, надежда друг на друга, чуть ли не взаимовыручка... Я усомнился. Маленькое испытание – два раза человека вызвали на допрос, мазнул я ему конфетой по штанине, дескать, шоколадом кормили, позволил маме позвонить, надушенной своей ладонью провел по рукаву, чтоб унюхали там, в камере, запахи с воли... «О чем допытывались?» – спрашивает у него приятель. «А ни о чем», – отвечает он чистую правду. «О чем вообще был разговор?» – не унимается подельник на следующий день. «А ни о чем!» – опять выкладывает Цыкин правду-матку. И первая мысль верного друга – продался. Чем больше Цыкин заверяет в верности, искренне заверяет, со слезами на глазах, тем больше Яхлаков убеждается – дело стряпается именно против него. А когда Цыкин принялся мясо из зубов выковыривать после твоих шашлыков... Он и созрел. Как бы Яхлаков ни относился к Цыкину, он ведь знает, что тот – подонок и сволочь! Как он может верить ему, если я, человек доверчивый, простодушный и высоконравственный, не верю своему президенту? Если я тебе не верю?! Вот не верю, что можешь сейчас подняться, пойти и принести две бутылки пива... Причем, заметь, без обиды так думаю, без гнева и пристрастия, как сказал классик... Но печаль есть. Тихая, непреходящая печаль.

Зайцев поднялся, не говоря ни слова, проследовал в прихожую, нашел свой маленький складной зонтик и вышел. Через несколько секунд Ксенофонтов услышал рев лифта.

– Одного, кажется, достал, – пробормотал он удовлетворенно и, увидев свое отражение в стеклянной двери, поправил простыню на обнаженном плече.

СЛИШКОМ БОЛЬШОЕ СХОДСТВО

Осень наступила неожиданно рано, установилась какая-то влажная, пасмурная, хотя и не холодная погода. Часто шли несильные дожди, по утрам стояли туманы. Солнце появлялось к середине дня, да и то ненадолго. Опавшая листва выглядела сероватой, от дождей размокла и уже не шелестела под ногами, не пружинила. Ясное синее небо все видели настолько давно, что даже возникало сомнение – да и бывает ли оно таким...

Старенький, замызганный автобус мчался по загородному шоссе с включенными фарами. Встречные машины угадывались по приближающимся расплывчатым огням, и лишь метров за двадцать на дороге возникало затемнение, словно сгусток тумана, а через секунду мимо проносилась железная громада.

Зайцев и Ксенофонтов неотрывно смотрели на дорогу. Впрочем, это продолжалось недолго – Ксенофонтов начал подремывать, а потом и вовсе заснул, положив голову на плечо друга, заснул сладко и глубоко. Зайцев хотел было сдвинуть его кудлатую голову, но, поколебавшись, оставил ее на своем плече. «Пусть поспит, – решил он, – авось мозги свежее будут».

Вышли они на какой-то неприметной остановке, и вначале Ксенофонтову показалось даже, что автобус остановился посреди поля. И, только присмотревшись, он увидел железные столбы автобусной остановки, а чуть дальше – треугольную крышу дома. Самого дома, сложенного, похоже, из серого кирпича, не было видно, лишь крыша как бы плавала над землей.

– Тут и не захочешь – убьешь кого-нибудь, – проговорил Ксенофонтов, зябко передернув плечами. Он застегнул верхнюю пуговицу плаща, поднял короткий воротник, сунул руки в карманы и нахохлился, недовольно озираясь по сторонам.

– Не надо, – сказал Зайцев, напряженно вглядываясь в туман. – Уже убили. А вот и за нами идут...

Из тумана к ним торопливо приближался человек. Когда он подошел совсем близко, стали заметны форменный плащ, погоны, милицейская фуражка.

– Товарищ Зайцев? – обратился он к Ксенофонтову.

– Почти... Зайцев вот тут рядом стоит, правда, увидеть его мудрено, туман, да и рост у нашего следователя...

– Да, действительно, туман, – смешался милиционер. – Извините.

– Ничего, – успокоил его Зайцев. – Гражданин шутит. Они у нас часто шутят. Не дожидаясь даже подходящего повода.

– Ха! – усмехнулся Ксенофонтов. – Если мы начнем дожидаться удобного повода, случая, настроения, если мы начнем искать подходящую к нашему здоровью выпивку да закуску к ней, то... Боюсь, нам никогда не удастся сесть за стол.

– Обед мы заказали, – по-своему понял милиционер слова Ксенофонтова. – Но сейчас вроде рановато... Мы подумали, что вы захотите выехать на место происшествия... Машина ждет. Решайте, можете вначале и перекусить. И пропустить можем по глоточку... Погода располагает.

Зайцев уничижающе посмотрел на Ксенофонтова и безошибочно направился к машине – в ту сторону, откуда только что появился милиционер. Действительно, «газик» с брезентовым верхом стоял совсем недалеко. Румяный белозубый водитель слушал низковатые переливы голоса Патрисии Каас, но, увидев подходивших людей, выключил приемник.

– А вот это ты, старик, напрасно, – тут же встрял Ксенофонтов. – Включи приемничек-то... Пусть девочка поет. Не надо ей мешать. Когда девочка поет, это прекрасно, старик. Лучше слушать ее, чем злобное ворчание начальства. Помню, однажды в Ялте... Солнце, море, я весь из себя загорелый, красивый... И тут появляется на пляже обалденная...