Сломанная кукла

Сидя упаковывается в него. Замерев, сидит обнимая колени. Пустым взглядом смотрит вперёд, на костер. зубы стучат.

– Теперь с вами...
– разворачиваюсь, на уже переодевшихся в сухие трусы пацанов.

Отвешиваю им по лещу.

– Двойка, идиоты, двойка! Вы подставили всю группу.

Вот какой наркотой их Бедолага кормил. Тестостероном! Ну все же как на ладони...

– Да чо подставили-то?
– огрызается Честный.

– Потому что знали и промолчали! А у вас компетенции такой нет - промолчать. Все здесь...
– обвожу группу рукой.
– Проверенные у психиатра люди. Прошедшие проф тесты. И подготовку. У всех здесь есть оружие.

Достаю свой нож.

– Ночью, за десять минут этим тихо можно перерезать всю группу. И у нее он есть тоже!

– Да Вы гоните, зачем ей это?!
– растирается вафельным полотенцем Радио.

– А ты знаешь кто она?! Откуда она?! Какие у нее цели?! Нормальная ли она, блять?! Или сбежала из психушки?! А может она маньяк. А может рецидивист. И ей терять нечего! А может ей свидетели не нужны? Кто это вообще?! У старших в группе могут быть ориентировки. А вы, сопливые, об этом можете не знать! И обязаны сообщать обо всем!

– Несколько дней с нами спала. Никого не прирезала...
– бормочет недовольно Честный.

– Пока вы не знали кто она. Но вы же, сука, узнали и себя сделали потенциальными мишенями, промолчав! Вы стали для нее источником опасности. Дебилы, вашу мать. Или просто так, по вашему человек скрывает свою личность и прёт сотку через тайгу зимой?! Вы за неё отвечаете?!

– Отвечаем.

– Шкурами своих братишек??

– А она мне кстати ножом угрожала… Ну не совсем - угрожала. Но - да, в общем-то… - чешет репу Самойлов.

– Вот!
– тыкаю на него пальцем.

– Вот ты чмошник… - шикают на него “пострадавшие”.
– Сам же говорил - прессанул первым! А она ножом написала просто.

– Я еще раз спрошу: шкурами своих братишек?
– одергиваю их.

Упрямо хмурясь, опускают взгляды.

– Членоголовые, блять! По спальникам!

Я, конечно, утрирую именно эту ситуацию. Но они должны понять логику. Такие милые барышни и вырезают группы в горячих точках, прикинувшись пострадавшим мирняком.

Раздуваю угли, двигая глубже котелок.

Боковым зрением вижу, как другие парни накидывают на девчонку несколько спальников ещё сверху. И она сидит в горе одеял.

Маленькая и несчастная. Изредка порхая своими ресницами.

Втихаря что-то передают по рукам ей.

– Держи, - высовывают в руки.
– Бери-бери... Ешь. Он не на тебя... Пацанов ругает...

Всхлипнув, отворачивается, слезы текут градом по лицу. Горько судорожно дышит. В руке зажата шоколадка.

О-о-ой, блять...
– вздыхаю устало.

– Не было печали… купила баба порося!
– подпирая щеку смотрит на неё с умилением Танго.

Подстава, да. Несу ей чай…

Глава 19 - Выбора нет

Я умею не плакать. Как бы не было обидно и плохо. Прятаться в ракушку, отстраняться от реальности, уходя в себя.

Но оказывается, я не умею не плакать, когда меня искренне жалеют. Это что-то совсем другое. Никакая защита не выдерживает, если внутри больно и кто-то тебя "гладит и обнимает". И меня сейчас тут многие так или иначе "гладят". Тем, что отворачивались, тем, что полная тишина в лагере и никто меня не обсуждает. Спальниками этими. Шоколадкой...

И я реву.

Но это ещё ничего не значит. Это совсем не значит, что кто-то поможет. Им прикажут, запугают, купят, обманут... Что-то да подействует.

Алишер пойдет на все. Потому что, если он меня потеряет, отец сразу убьет его. Алишер очень любит жить. И жить так, как ему нравится.

Чтобы прекратить рыдать, я пытаюсь отвлечься.

Парни делают "баню по-черному". Груда крупных камней из реки, сложенные горой. Сверху лапник и сухие сучья. Все это горит как огромный шатер, топя снег. Почему они называют это баней, я не понимаю. Но смотрю на высокий огонь, стараясь ни о чем не думать.

Псих, словно негласно запретил приближаться ко мне. Они все ходят по диаметру метров пять вокруг меня. Нарушив его лишь единожды, когда накрывали спальниками и отдали шоколадку.

Я глажу ее пальцами. Она ценная для меня. И совсем не хочу съедать. А вот горячий чай выпиваю.

Псих с другими инструкторами, выжав наши вещи, развешивает на дереве. Обувь перевёрнута и висит на тонких пеньках подлеска.

– Они же не высохнут до утра, - комментирует Радио.

– В мокрых пойдешь, - ухмыляется Танго.

– Я то может и пойду... А она?

– А она - не твоё сопливое дело, - хмуро обрубает Псих.

– Вещи и обувь будут сохнуть в бане. Не очкуй, - встряхивает мой бушлат Йода.

Псих, поймав меня взглядом, идёт в мою сторону. Садится рядом. Тоже смотрит на огонь. Показывает мой нож в ножнах.

– Это я забираю. Не обессудь.

Что я могу сделать с этим? Ничего... Хотя, с ним я чувствовала себя более защищенной.

– Как зовут?

Не хочу говорить настоящее имя. Но и врать ему сложно. Опасно врать тому, кто имеет власть над тобой.

– Женя...
– шепчу я среднюю версию между правдой и ложью.

– Как?
– не расслышав поворачивается ко мне.

– Женя...

– Ну, чего шепчешь-то? Не актуально уже.

Показываю на горло.

– Реально нет голоса?

Киваю, опуская взгляд.

– Волосы у тебя были длинные, красивые, да?
– с едва уловимым сожалением.

Молчу.

– Я спросил.

– Да.

– Тебя ищут. Думаю, ты в курсе.

– Да...
– дрожит мой шепот.

Ловя за подбородок поднимает мое лицо. Позволяю ему это, боясь открыто протестовать.

– Вот это - что?
– прикасается к скуле.
– Из парней кто-то ударил?

Отрицательно качаю головой.

– Это Вы...

– Так, Женя, - недовольно с угрозой вздыхает.
– Если ты будешь нести бред...

– Вы во сне. Локтем!
– испуганно шепчу я.
– Я не вру.

Отпускает. Хмурится.

– Да? Черт...
– облизывает губы, допивая свой чай.

Молчит, глядя вперёд. Костер громко трещит.

– Что с Солодом?

– Он уснул... И я... Вышла вместо него.