Сломанные сны

— Ещё как удивлены, — ответил за всех Кадота. — Но в Икебукуро быстро привыкаешь к «необычному».

— Вот если бы оказалось, что ты вампирша-шпионка, а не бывшая барыга якудза, думаю, мы бы точно тебя запихали в свой фургон, чтобы развлечься на досуге! — томно прошептала Эрика, обняв Авакусу за шею и приглашая к ребятам за столик.

— Шизуо, а ты, выходит, всё знал и молчал как партизан? — решился поинтересоваться Том.

— Узнал не так давно, но решил, что будет лучше, если Мики сама всё расскажет, — пожал плечами Хейваджима, присаживаясь рядом с коллегой.

— Кстати, тот волшебный порошок, Хром, у тебя случайно не остались его запасы? — Юмасаки со всей возможной серьёзностью попытался состроить жалостливый вид, перехватив Мики.

— Нет, Хром исчезла вместе с «Куклой Вуду» и больше на поверхность этого города не всплывёт.

— Жаль! Жаль! Мы могли бы применять антихром для пыток!

Мики решила от греха подальше не интересоваться, что ещё за пытки проводит отаку.

Семён, так вовремя подоспевший с заказами, быстро заполнил столики с благоухающими яствами, которые ожидали голодные обитатели Икебукуро. Взмахнув подносом в руке, русский африканец, словно автор лирической поэзии, затянувшейся на долгие несколько месяцев, подвёл итог миролюбивым тоном мудреца:

— Всё хорошо, что хорошо кончается. Суши тоже кончаются, так что ешьте скорее, это куда полезнее Хром, будешь живее и желудку море счастья.

Помещение уютного заморского уголка наполнилось заразительным смехом. И подняв свои стаканы с зелёным чаем за теплой компанией, присутствующие громко провозгласили:

— Кампай!

С раскрасневшимися щеками Мики тихо посапывала, пристроив подбородок на плече Шизуо, что гордо нёс свою опьяневшую ношу на спине. Не совсем умеющей пить Мики вдруг взбрело угостить всех посетителей суши-бара и что ни на есть «выпить за упокой Куклы Вуду и возвращения Мики», но после пятой стопочки могучего русского напитка Шизуо пришлось вытаскивать Мики за ноги, пока она не полезла целоваться с барной стойкой после тщетной попытки чмокнуть Ворону, что пришла в ужас от необъективных, не поддающихся рациональному объяснению действий подруги семпая. И теперь, словно подавая признаки жизни, Авакусу периодически икала.

— Шизуо-о, ик, а куда мы идём?

— Домой.

— А давай сходим в Синдзюку-у, ик, я покажу тебе разбитый нос Изаи, — сладко протянула Мики.

— Не буду спорить, что это, пожалуй, единственная достопримечательность Синдзюку — разбитый нос блохи, но в таком состоянии тебя ждёт теплая постель.

— Шизуо-о, ик.

— М? — Хейваджима насторожился — Мики утихла, ведь он не видел, что девушка с блаженной улыбкой прижалась щекой к его плечу, и, на мгновение приоткрыв слипающиеся веки, пьяно прошептала:

— Я тебя, кажется, люблю, — и словно в подтверждение своим словам снова икнула.

Смущённый неожиданным признанием, Шизуо остановился, в подобные ситуации он точно не попадал, и швырнуть в небо от переполняющих душу эмоций — явно не тот жест, который ждёт Мики. Но почувствовав, что Авакусу уснула, бармен лишь улыбнулся, прошептав:

— Кто-то слишком много сегодня выпил.

Ветер хлестал сильнее, чем плеть, заставляя отвернуть лицо от навязчивого дуновения, что разметал пряди цвета вороного крыла, застелившие глаза. Никки сквозь прорезь пальцев вновь взглянула на тысячу горящих фонарей никогда не смолкающего города. Ночная гладь убаюкивала под своим звёздным потолком, а заброшенная стройка, будто зеркало души, напоминала о собственной сломанной жизни, которую она наконец нашла в себе силы оставить в прошлом. Она сидела на каркасе последнего достроенного этажа. Всматриваясь ввысь балок, что когда-то скрывали в себе тени таинственных качелей. Подумать только, какая она была счастливая в тот момент, переполненная детским невинным трепетом.

Под собственной тишиной ночи она и не заметила приближающийся мерный стук, что остановился позади неё. Но голос, давно уже вырвавший из собственного мрака души, заставил обернуться.

— Дядюшка так и знал, что найдёт тебя здесь.

— Неужели я настолько предсказуема, — почти обиженно вздохнула Никки.

— Ну, в ближайших казино ты не была замечена, оставалось только это место, — отшутился Акабаяши. — Ты ведь не будешь против?

Мужчина присел рядом на брошенные стройматериалы, что служили им своеобразным диваном.

— Кукла Вуду канула в пучину океана вместе с Хром, — с лёгкой меланхолией, будто преданная подручная, отчиталась Никки. — Даже как-то странно, что больше не нужно использовать фильтрующие нотки французского акцента. Можно даже сказать, что Кукла Вуду покончила с собой вместо «Авакусу Никки». И это странное чувство, я вроде как свободна, могу теперь делать всё, что пожелаю, но я не знаю, что делать именно с этой свободой.

— Никки… — в голосе якудза сквозила непривычная серьёзность, от чего Никки вздрогнула, повернув голову, всматриваясь в потаённые закоулки, скрытые за линзами очков. Акабаяши скользнул рукой по щеке девушки и, чуть наклонившись, прошептал так, словно боялся, что ветер может их унести, на ухо слова, от которых внутри Никки всё сжалось:

— Я люблю тебя, Никки.

Может, это эхо её сердца? Или же она все это время, начиная с происшествия в клубе, лежала под действием Хром? И не было этих недель, всего лишь опьянённые минуты. И словно, чтобы проверить реальность ли это, Авакусу вцепилась в непривычно холодные руки мужчины. И подняв блестящие от рвущейся влаги глаза, она поняла, что он не плод её очередного сна. Её любовь не отвергли, приняв такую, какая она есть. Но вопреки порыву броситься в горячие объятья и припасть к желанным губам, Авакусу натянула привычную лукавую улыбку, вздёрнув брови.

— Простите, месье якудза, но я не смогу в ответ сказать вам, что кто-то из ваших заклятых врагов умрёт сегодня по моему приказу, как вы вчера, — слова лились на свой привычный заигрывающий манер, Никки накрутила короткую прядку на палец, стрельнув глазами к ночному небу, чтобы скрыть слёзы радости.

— Ну вот, так нечестно, юная леди могла бы подготовиться к такому развитию событий заранее, — подыграл Акабаяши.

— Вы меня обескуражили, финита ля комедия, победа за вами, — и игриво подмигнув, Никки сдалась на волю объятьям, что скрыли её под небом, служившим им бескрайним свидетелем. Её личный плен, который она желала сама и наконец заполучила.

«Мои сломанные сны. Как оказалось трудно ходить по разбитым осколкам все эти годы, не в силах выбросить сор. До крови раздирая себе ноги день за днем, я щепетильно собирала их пытаясь вновь склеить и лишь ранила руки, роняя обратно на пол и топчась по осколкам снова и снова изо дня в день. И лишь ждала, когда кто-нибудь остановит этот безумный нескончаемый ритуал.»

«Я и моя сестра, что так жили далеко друг от друга, но жалели лишь одно — собрать вновь частички одно целого. Но вновь соединившиь мы не нашли покоя. Мы ошиблись. Ведь нуждались лишь в людях, что остановят эти бессмысленные попытки собрать наши сломанные сны. Тот, кто поможет мне собрать весь сор и вымести его за пределы сердца. И тот кто просто выведет меня дорогой, не окаймленной разбитым стеклом, чтобы отправиться в новый путь».

«Ты ведь чувствуешь то же самое? Там в своей новой жизни, собственное счастье которой известно лишь тебе одной».

Алеющее солнце восходило над Икебукуро, рождая новый привычный день, судьбу которого готовил каждый житель, еще не подозревая о том, что он и автор и игрок в этом огромном собственном шахматном поле.