Сломанные сны
Шрифт:
Японец рванул с пола и ногой опрокинул рядом стоящий уже полуразломанный столик со всеми склянками.
— Если бы она только была жива, мы сейчас жили бы на собственной вилле!
Спрятав лицо в ладони, мужчина заскулил от собственного бессилия.
— А знаешь, что хуже всего, Мики?
Мужчина двинулся на выкрашенную блондинку, больно схватив за руку.
— Что мне приходится кормить рот! Рот Авакусу, из-за которых всё и произошло! Если бы они не прикрыли наш картель, нам бы не пришлось ныкаться по подвалам, твоей матери не пришлось бы забить голову этой ерундой — Хром! Господи, она-то и отца твоего никогда не любила, всегда говорила, что он похитил её и насильно женил! Понимаешь, а, а? Авакусу во всём
Мики безмолвно подняла взгляд на мужчину.
— Тебе что там, язык в клубе отрезали?
Адзума оттолкнул племянницу и вновь упал на пол к кровати. Несколько минут прошло в безмолвном самобичевании, в котором Адзума скрывал собственные слёзы, а Мики продолжала отречённым зрителем наблюдать за откровением наркодельца.
— Нет, прости меня, — взмолил он стихшим сорванным голосом. — Здесь виноват лишь я. Если бы я тогда взял себя в руки, я бы не ударил Азуми ножом. Она бы дала сопротивление, и он не убил бы её… Я сломал всем нам жизни. Это я, я убийца.
Будто ища поддержки Адзума, с наполненными глазами слёз, повернулся к племяннице.
— Авакусу убили твою мать руками Акатацу, Мики. Это они сделали её такой, точно. Если бы не мы, то они казнили бы её. Это было предрешено в войне между группировками, и кто знает, может даже вас с Никки убили бы.
Мужчина застрелял глазами по комнате, после чего протянул руку к лежащему шприцу на кровати.
— Где-то должен лежать еще порошок героина…
Мики молча подошла к тумбочке, где лежали в хаосе таблетки, порошки и ещё не использованные шприцы. Каждое её действие, механическое и автоматическое, совершалось под хладнокровный стук сердца. Указанный порошок в тройной дозе, щепотка принесённого растворителя, ложка, зажигалка, шприц.
Адзума лишь увидел протянутую руку со шприцем. Безумно-отчаянно рассмеявшись, он совершил очередной полет в страну грёз под введённой дозой, упав на резко взлетевшую к потолку кровать. И лишь шум каблуков о паркет и собственное сердцебиение нарушили идиллию высшего экстаза, в котором каждая частичка тебя потеряла вес и значение, и лишь волна блаженства несла по своему ядовито-сладкому морю, уволакивая расплывшийся мир в подводную пучину, которая продлилась лишь мгновения. Неоновая вспышка превратилась в алый рассвет перед глазами, застеливший потолок, кровать резко провалилась под телом. Казалось, что и органы, и скелет вышли из упавшего тела. Сердцебиение заглушило собственный наступающий хрип-крик.
— Ми…
Вязкая жидкость наполнила горло, он попытался откашливаться. Алая акварель в глазах расплылась и над телом мужчины подобно ангелу стояла белокурая фигура, которая в предрассветных лучах отражала на стене крылья.
Адзума протянул руку, пытаясь зацепиться за божественное видение, за предвестника жизни.
— Ми… ки… помог… и…
Из раскрытого рта сочилась алая пена, такая же, что и из ноздрей. Мужчина захлёбывался, содрогаясь в конвульсиях на смятых простынях, её исказившееся лицо отражалось в безэмоциональных янтарных глазах.
Улыбка-укус натянулась струной на бледном лице девушки, и та, раскинув руки, что предстали белоснежными крыльями в глазах мужчины, патетично воскликнула:
— Я Никки!
Глаза с расширенными зрачками задрожали, светящаяся эфемерным маревом, она приближалась, будто паря над комнатой.
— Ты забрал у меня сестру, отобрал единственный свет в моей жизни, — лились ядовитые слова искажающейся в мареве фигуры. — И всё это после того, как убил мою мать.
— Ты… Никки. — Последний хрип, сорвавшийся с потрескавшихся губ, и струйка крови стекла по подбородку человека, в чьём предсмертном взоре застыло лицо Авакусу Никки, глаза которой горели огнём дракона Акатацу.
— Не волнуйтесь, дядя Адзума, скоро вы все сможете поговорить
об убийстве моей семьи на том свете.Лучи солнца с ангела смерти переместились на постель, освещая тело всего лишь очередного наркомана, чью жизнь забрала передозировка.
Авакусу Никки не собиралась убивать собственного дядю так же, как и не собиралась прощать его. Она лишь пришла под видом Мики, чтобы попытаться понять его и поговорить, но в итоге лишь увидела напоминание о грязной стороне души собственной матери. Авакусу Никки не понимала толка в наркотиках и тем более не знала нужной дозировки, она дала лишь столько, сколько посчитала нужным и хладнокровно наблюдала за тем, как её родной человек выблёвывает собственные лёгкие. Тогда она поняла, что бездействие может оказаться куда хуже действия. Она хладнокровно бездействовала в убийстве Акатацу Адзумы. Как когда-то он бездействовал в убийстве Акатацу Азуми.
И сейчас, подобно Камеи, Никки не прекращала исповедь об убийстве родного человека, но лишь с одним отличием — на её руках не было крови в прямом смысле. Авакусу считала, что кичится точно так же, как Камеи на приёме, но не заметила, что всё это время по щекам струятся слеёзы. А ощутила это, лишь когда Акабаяши стёр непрошеную влагу. Никки замолчала, будто ожидая вердикта судьи — подтверждение слов Изаи. Но вопреки им, Акабаяши, не прекращая убирать бусинки слёз, лишь прошептал:
— У каждого из нас есть свои сожаления, что цепями гремят позади с каждым пройденным шагом. Я не могу судить ни тебя, ни Адзуму. Но могу сказать точно, ты не убийца, пока лично не омыла руки в крови.
— Акабаяши, — с дрожью прошептала Никки, зажмурив глаза. После сомнения разбились, и осколки смёл невидимый ветер, что всегда фривольно разгуливал в потёмках души.
Она была спокойна, ведь её личный палач принял её тяжкий, но, возможно, не последний грех.
Комментарий к Глава 26. «Развели дурака на четыре сяку» Сяку* — мера длины, примерно в 30,3 см.
====== Глава 27. «Семь раз отмерь — один раз убей» ======
В доме Авакусу было непривычно пусто и тихо. По просьбе Микии Акабаяши вызвался посторожить «девочек», которым не к чему знать о том, что им может что-то угрожать, пока между Авакусу и Акатацу заключается договор перемирия. Супруга главы отлучилась в другой город по семейным делам, а Никки с Акане остались, предоставленные своей воле дома. Несколько людей незримыми церберами сторожили объект снаружи, когда Акабаяши почти неслышной поступью перемещался по коридору. Никого постороннего замечено не было. Из-за щели приоткрытой двери он разглядел спящую под грудой одеяла макушку Акане. У двери в другом конце коридора мужчина на мгновение замялся, но со странным, волнующим трепетом в груди всё же опустил ручку знакомой двери.
В отличии от мирно спящей Акане, Никки хаотично заняла всю кровать, звёздочкой распластав конечности. Большая часть одеяла уже покоилась на полу, и лишь пятка Авакусу не давала сползти остальной части. По крайней мере, Акабаяши не без улыбки отметил про себя, что не только у него в постели Никки пыталась отвоевать всю территорию. Мужчина бесшумно прошёл к кровати, невесомо проведя кончиками пальцев по щеке, убирая огненные концы с лица. Никки нахмурилась, заёрзав и ворчливо что-то зароптав.
Акабаяши присел на край постели, любуясь умиротворённым личиком, почти по-невинному детским, когда Никки не пытается быть колючей и разрушить кому-нибудь жизнь.
Идеальное сочетание тёмного и светлого, словно порок и невинность заключили в один сосуд, и имя ему дали Никки Авакусу. Акабаяши понял, что так и не убрал руку, продолжая словно кошку ласкать её пальцами по скуле, за ухом, перебирая пальцами немного завившиеся пряди.
Ресницы Никки дрогнули, и она подняла слипшиеся сладким сном веки, бесцельно моргая какое-то время, словно не могла понять, спит она ещё или нет.