Слова через край

Салони. Идеи не пахнут.

Кьяретти. Давай — приход весны. (Входит в роль весны. Можно сказать, играет ее.) Кап… кап… кап… Журчит вода. Детские ручонки ищут фиалки в мокрой траве. (Воодушевляясь.) Возвращаются ласточки… Возвращаются ласточки… цып… цып… цып…

Салони. Как приятно любоваться всем этим из нашего дома…

Кьяретти. Наполненного нежным жужжанием пылесоса. Изобразите пылесос.

Салони (вибрирует, пытаясь подражать звуку пылесоса). Жжжжж…

Кьяретти. Лето.

Салони. Я обожаю лето. Я становлюсь хорошим, добрым и потею.

Кьяретти. После обеда мы все — или почти все — ляжем в постель вздремнуть. Свежие простыни… (С удовлетворением.) А-ах!

Салони. Люди собираются у телевизоров, а на кустах мерцают светлячки…

Раздаются звуки марша.

Кьяретти (набрасывает на Салони белую простыню, а сам надевает на голову цилиндр. Между тем вокруг них собираются люди. Говорит голосом диктора). Борго Сан-Джованни. Состоялось открытие памятника такому-то. (Стягивает с Салони простыню, будто с памятника. Раздаются аплодисменты. Вновь голосом диктора.) Сан-Стефано. Большие маневры военного флота. Какая сила, какая уверенность! Напрасно волны вздымаются и заливают верхнюю палубу…

Салони. А ты, Антонио, вне всего этого.

Кьяретти. Но если ты все это принимаешь, то ты уже отчасти внутри… Прими это. И сам превратишься в броненосец.

Салони. Наступает осень.

Кьяретти. Чем мягче воздух, тем тяжелее одиночество.

Салони. У тебя немного обтрепался галстук. Вчера на виа Саллюстиана ты сделал вид, что проводишь ладонью по лицу, чтобы тебя не заметила синьора Тоньяни.

Антонио (порывисто). Ох, да я бы рад ходить в старых галстуках, с заплатами на брюках, но окружающие только и делают, что надевают все новое… Это они нарочно. Сейчас продают галстуки из тяжелого блестящего шелка, даже с золотыми нитями.

Кьяретти (в высшей степени довольный, к Салони). Давай, давай… про жену…

Из-за кулис доносятся какие-то стопы. Вырисовывается фигура акушерки в белом халате.

Голос акушерки. Ну, синьора Мария, еще одно усилие…

Голос Марии. О-ох!..…

Голос акушерки (возбужденно). Идет, идет!.. Позовите отца…

Кьяретти и Салони (показываясь Антонио). Сейчас он появится На свет! Беги скорее, Антонио.

Антонио. Нет… нет… никто не заставит меня уйти отсюда.

Голос акушерки. Вот… Вот… уже видна головка…

Кьяретти и Салони (бегая взад-вперед, от кулис к Антонио). Видна, видна!..

Антонио. Лучше бы он не рождался… Лучше бы он не рождался.

Голос Марии. Антонио… Антонио…

Антонио. Как трудно выстоять. Но если я поддамся, разве мой ребенок родится другим? Семя уже посеяно. Не может быть, чтобы поступок, который я совершаю сейчас, имел обратное действие… Так в чем же дело? Нет… Держись, Антонио. (И целует себе руки, гладит себя, чтобы выстоять.) Крепись, Антонио.

Голос Марии. Ах… ох… Антонио.

Антонио (в отчаянии, боясь, что не выдержит). Помогите мне кто-нибудь… Джакомо… Джакомо!..

Салони (напористо). Новорожденного мы назовем Джакомо.

Мария испускает отчаянный вопль, за которым следует плач новорожденного.

Кьяретти. Готовьте белую ленту… Мальчик…

Антонио. Джакомо!.. Джакомо!..

Появляется человек, продавший глаз, — Джакомо, с повязкой на глазу; между тем вокруг разрешившейся от бремени Марии продолжается радостная суета — доносятся веселые голоса, поздравления.

Иди сюда… Не отходи от меня. Ты должен мне помочь. (Обнимает его, чуть ли не виснет на нем.)

Кьяретти (продолжая сновать от кулис к Антонио). Он уже говорит… Он сказал «папа».

Салони (также приближаясь со стороны кулис). Он уже ходит.

Кьяретти. Похож на тебя, у него высокий лоб.

Антонио (к Джакомо). Твое присутствие придает мне силы… заходи время от времени меня проведать.

Джакомо. Я глубоко вам благодарен… но у меня совсем нет времени…

Антонио. Но мне надо хотя бы иногда слышать твой голос.

Джакомо. У меня маленькая лавчонка… на виа Скальвини. Если бы я открыл ее на каких-нибудь три десятка шагов дальше, дела мои шли бы успешнее. Не знаю, свет, что ли, там какой-то другой…

Салони и Кьяретти вернулись к кулисам, откуда продолжают доноситься радостные крики, смех и веселый шум.

Антонио. Не оставляй меня одного.

Джакомо. Мне действительно надо идти. Я вам напишу.

Джакомо уходит, слышны его удаляющиеся шаги, возвращаются Кьяретти и Салони.

Кьяретти (с напускной веселостью). Тебя ждут. Родственники собрались.

Салони. На крестины… Никто и не заметит, что произошло.

Кьяретти. Ты немного осунулся. Но лицо округляется скорее, чем заживают царапины у детей…

Салони. Положим на прошлое камень. Вот мы его и положили. Разве что-нибудь вокруг изменилось?

Антонио озирается. Все на прежних местах. Кьяретти и Салони ждут — они уверены, что он вот-вот сдастся.

Кьяретти. Разве если писатель пишет о прокаженном, ему обязательно становиться прокаженным самому? Если о хромом — хромым? Если о слепом — он должен ослепнуть? А если он пишет о сырой квартире, то надо жить в ней?