Словами огня и леса Том 1 и Том 2

— И поняла?

— Только то, что он не любит ненужных вопросов.

В кварталах Сильнейших лишнего не болтали… по крайней мере, некоторые мысли настрого держали при себе.

— Ничего, девочка, — говорил пожилой целитель, осторожно ощупывая ее лицо. — Кости не сломаны… могло быть куда хуже. Удар прошел вскользь… похоже, он отбросил скорее, не пытаясь всерьез причинить тебе вред. Скоро ты станешь прежней, — поколебавшись немного, добавил: — У них тебе вернут красоту быстро… избавят от боли совсем.

— Нет! — сжалась Чинья, шепнула, как могла, краешком рта: — Лучше терпеть, только туда не надо!

— Но, Чинья, — вступила мать, — Если я приду к ним и попрошу целителя, вряд ли кто возразит! Натиу-дани хорошо относится к нам, да и Киаль…

— Киаль… — прошептала Чинья, и слезы течь по лицу перестали. Целебная мазь почти убрала боль, а Сила целителя впитала в себя ее остатки. Говорить по-прежнему было трудно, и больше всего хотелось лечь и заснуть. Полумрак хижины успокаивал, не говоря о присутствии матери рядом. Сердце разрывалось напополам — неприязнь к одному и бессмысленная привязанность к другому. И чтобы ни сказала вгорячах, тянуло, тянуло к этому страшному дому. Коридор для прохода слуг там был больше всего их с матерью жилища! Там она привыкла не просто к достатку — к роскоши. Да и мать благодаря ей стала жить куда лучше.

Долго думала — и, кажется, нашла выход. Только одно тревожило: Киаль не должна видеть перекошенное, распухшее лицо… она может и не принять к себе такое чудовище. А времени мало.

Когда стало можно появляться на улице без покрывала, Чинья снова переступила порог дома Тайау. Робко, словно пришла воровать. На сей раз она не спешила, как обычно, неширокой плавной походкой в боковое крыло, а перехватила немолодую служанку и, опуская глаза к земле, попросила пропустить ее к Киаль-дани. Та встала навстречу, на шее красовалось тяжелое ожерелье, в центре которого крепился янтарь — много веков назад плачущее солнце утопило в своей слезе мотылька, и теперь он спал в оранжевом твердом коконе. Чинья засмотрелась на украшение и едва не пропустила вопрос:

— Что случилось? Я спрашивала, куда ты подевалась, но мой брат и слышать о тебе не хочет, — показалось на миг, что мотылек в янтаре проснулся и удивленно плеснул крылышками.

— Младший?

— Он.

— Это хорошо! — вырвалось, и Чинья не сдержала дрожь. — Я боялась, что он за мной придет.

— Что произошло? — настороженно спросила Киаль — в голосе уже было сочувствие к Чинье. Та рассказала, не приводя своих слов о Шиталь; но этого и не было нужно. Сошла бы и ложь, что Чинья не так улыбнулась.

— Ала, я не могла остаться в этом доме и убежала…

— С разбитым лицом? Покажи, — прохладные пальцы тронули ее щеку. — Здесь бы тебе помогли куда быстрее и лучше.

— После того, что случилось?

— Ох, если ты думаешь, что в этом ты виновата… Къятта был вполне доволен тобой… — она указала на серьги — сплетенных змей, едва не достававших хвостом и головой до плеч Чиньи. — И ты всегда была рада ему.

— Ты бы меня тогда видела, — горько сказала Чинья. — Пугалам не сочувствуют.

— Но теперь… — Киаль вопросительно замолчала.

— Он вмешиваться не станет — я ему не нужна сама по себе.

— Хотя бы поговори с ним. Понятней станет, чего тебе ждать.

— Да… я не могу, я боюсь. — Невольно поднесла руку к скуле. Все еще больно… счастье, синяк и опухоль сошли — помогли травы и мази. — Но я привязалась к этому дому, и мне надо помогать матери… Я ведь хорошая мастерица — позволь жить здесь! Позволь мне поселиться на твоей части дома, буду служить тебе; велят уйти — я уйду.

Удивленно взметнулись ресницы. Киаль задумалась. Чинья ее лицо читала легко — письмена так не могла. Открыто вставать между Чиньей и братьями Киаль не станет — старшему просто все равно, что думает сестра, а младший непредсказуем. И заранее не узнать: они оба могут и рукой махнуть, раз до сих пор про девчонку не вспомнили, а могут и рассердиться, что она остается в доме — выходит, что покровительство ей оказывать не следует. Но… Киаль добрая, да и на младшего брата, кажется, рассержена до сих пор. И Чинья просит всего-то уголка в ее покоях, откуда можно выгнать в любой миг.

Принятое решение просительнице стало ясно быстрее, чем самой Киаль.

Чинья облегченно вздохнула — и улыбнулась, довольная собой. Страх прошел.

**

Теперь близнецам позволили увидеться и даже сутки провести друг с другом. Их привели в прежнее обиталище возле Дома Звезд, и они черпали поддержку друг в друге, случайным образом меняясь ролями. Если девушка начинала обвинять во всем южан, родственников, само мироздание — Айтли старался ее успокоить, если тот начинал грустить — Этле заботилась о брате. А он так и не смог рассказать ей про того, кто приходил уже дважды. Вроде и не солгал, но раньше не было меж ними умолчаний. Только зачем понапрасну тревожить?

— Ну что я могу сказать тебе, сестренка, — юноша гладил голубя, довольно ворковавшего на подоконнике. — Крылатая почта… Хотел бы я крылья для нас обоих.

Два голубя доставили привет от родни, но ему было грустно читать эти послания, кроме письма отца. Остальные были ласковы, но сквозила холодность между строк.

Айтли думал — а может, я просто завидую… ведь вся наша родня сейчас в безопасности… может быть, Ила гуляет с Илику по площади Кемишаль. “Если все они забыли нас… этого не понять по письмам”, — он резко встал, посадил голубя в клетку. Еще немного, и проговорится.

— Сегодня у тебя плохое настроение, а вчера ты старался меня развеселить, — хмыкнула девушка.

— Душно здесь очень. Вроде и жара спадает уже, а все равно… Ветра мне не хватает.

Этле его ветерок… только их скоро опять разделят. Пока вернут на прежнее место, но через луну или меньше поселят в очередном чужом доме. Хорошо или плохо это для обоих, неизвестно. Хорошо бы сестру приютила Шиталь, но это будет кто-то другой.

**

Натиу в последнее время нездоровилось — женщина полагала, что виной тому травы, которых она пьет слишком много. Перестать могла, наверное, но не хотела: с каждой луной все отчетливей ощущала — идет беда. Только вот очертания беды совсем не улавливались, грозила она кому-то из близких, всему из Роду или даже Астале. И Натиу делала, что могла — смотрела. Но все сложнее стало управлять тем, где и когда она на “той” стороне. И Натиу пила все больше своего зелья, как когда-то… много весен назад это стоило ей любви старшего сына. Теперь вновь горько — соленый привкус трав чудился в любой пище. Но сны от них становились необыкновенно отчетливыми — хотя и страшными.

Натиу снилась трава, мягким мехом покрывающая холмы, трава, от которой рассыпались камни кладки — а сама она становилась алой. Еще ей снился песок, засыпающий развалины Тевееррики, и в мертвом воздухе перекатывались гулкие голоса. И песок в холмах тоже перекликается, шепчет невнятное. А люди, ушедшие отсюда давно, незримо присутствуют здесь — умершие.

На закате алое солнце, и воют акольи. На закате орлы черными росчерками пролетают у далеких скал. И песок наполовину черный, словно и не песок, а пепел. Пепел Тевееррики и других городов, которые покинули те земли раньше.